разрушать вашу семью, но ты пообещай, что начнешь искать себе другую работу, и к этому кобелю больше ни ногой.
– Клянусь всем, что мне дорого. Спасибо вам, мама, – она обняла свекровь и с облегчением вздохнула.
– Много позже я поняла, что она дурила всех нас – и Андрея, и меня, что никто ее ни к чему не принуждал, сама она этого мужика домогалась, но это все было потом. Я заметила, что она притихла, много времени стала посвящать своим детям, да и к диплому пора было готовиться – на носу была защита. Я успокоилась, а осенью мне сообщили, что Марина беременна, и скоро я снова стану бабушкой.
Это событие еще больше укрепило Валентину в мыслях о том, что невестка все же взялась за ум. Чем ближе был срок родов, тем меньше она вообще выходила из дома, даже на телефонные звонки отвечали либо девочки, либо Андрей. Валентина Тихоновна успокоилась и решила пока вернуться в свою квартиру в Междугорске.
– Поеду я домой. Родите малыша – там видно будет. Если понадобится моя помощь, позовете – приеду, помогу; ну, а коль будете сами справляться – дай бог. Живите дружно и берегите друг друга.
Она уехала. Сын звонил по два раза в неделю, рассказывал, как идут у них дела. Голос Андрея был счастливый, радостный, и Валентина радовалась вместе с ним. Переживала она только, когда Марина на девятом месяце беременности поехала в Томск защищать диплом. Они с сыном отговаривали ее, говорили, чтобы она перенесла защиту, но Марина только смеялась:
– Я чувствую себя великолепно, ноги только немного отекают, сами ступни, ну да это не беда – буду упорно пить укроп, побольше гулять и все с нами будет хорошо. Не переживайте так и не накручивайте себя. Я буду все время на связи.
Защитилась она на «четыре» и получила степень бакалавра.
7 июля родилась Варенька. Девочка была как две капли воды похожа на Андрея – светловолосая, с большими синими глазами и беспокойным характером. Ей постоянно требовалось присутствие матери. Марина изматывалась настолько, что могла спать даже стоя. Посовещавшись, они с мужем решили снова пригласить к себе пожить Валентину Тихоновну. Та с радостью согласилась.
Глава двадцать вторая. Междугорск, тот самый год
Марина и Маленков постепенно сближались. Она даже избавилась от новенькой записной книжки, в которой со временем появилось несколько имен мужчин, поддерживающих ее материально. Комплименты, цветы, презенты, обеды в ресторанах – теперь все это отошло на второй план. Для нее существовал только один мужчина, который просто смотрел на нее, слушал, как она говорит, а еще он ежедневно подвозил ее до детского сада, где она забирала Катюшку, потом они с дочерью шли домой, чтобы не вызывать у соседей лишних толков и пересудов. Сплетницы живо донесут на нее мужу, а еще не время ставить его в известность. Муж все больше и больше тяготил ее, напоминая пословицу про чемодан без ручки, который, как известно, и нести тяжело, и бросить жалко. Хотя нет, жалко уже не было, но хотелось отчего-то сделать ему как можно больнее. Почему? Она не знала ответа на этот вопрос. Может быть, ей хотелось заглушить таким образом в себе чувство вины? Кто знает? На кухне, в клубах сигаретного дыма, она делилась со Светланой:
– Я люблю постель, мне трудно отказаться от интима, но Сашка стал меня раздражать. В последнее время он как-то странно смотрит на меня и постоянно спрашивает: «Что с тобой? Что у нас идет не так?» Я молчу, иногда стараюсь шутить, но мне волком выть хочется от одного его вида. Господи, мне противно в нем все. А еще, знаешь, я сама себе противна – метаться между двумя мужиками, клясться обоим в любви, отдавать им свое тело в пользование… Бред какой-то. Надо поскорее с этим всем заканчивать, иначе я просто не выдержу.
– Мариш, ты хорошо все обдумала? Ведь бывает и такое, что приходится вернуться назад. Может быть, уж лучше сразу не уходить? – Светлана искренне переживала за подругу. – Сашка твой еще не самый плохой вариант, уж поверь мне – знаешь, как я живу. У тебя ведь все совсем по-другому. Захотела на лыжах кататься – пожалуйста, вот тебе Югус, вот тебе Шерегеш, лучшие лыжи и красивый костюм. Захотела учиться – да нет проблем, учись, это ведь так важно для тебя. Приспичило с коллегами в сауне отдохнуть – да не вопрос, ты же сильно устаешь на работе, тебе надо развеяться, с девчонками посплетничать, от быта передохнуть. Да и быт… Ну, какой у тебя быт, Мариш, вот положа руку на сердце? – Светлана видела, как недовольно морщится подруга, но знала, что только от нее она выслушает правду, какой бы горькой та ни была. – Ты давным-давно забыла, что такое домашние хлопоты. Ты не рвешь руки и спину, как сотни других жен, которые волокут на себе сумки с продуктами, ты ходишь в магазин только за тряпками. Вспомни, когда ты в последний раз хлеб покупала? Тебя, поди, в нашем поселковом магазине и продавщицы-то в лицо не знают – все он, твой Саня, на себе тащит. Ну чего тебе не хватает? Так ты скажи ему – он парень пробивной, шустрый, все для тебя сделает в лучшем виде.
– Я ничего от него не хочу, – Марина упрямо вздернула курносый нос и потянулась за новой сигаретой. – Когда-то, когда я только начинала работать в автоцентре, я уже разговаривала с ним о том, чего я хочу. Какая я тогда была наивная! Знаешь, я каждый день видела мужчин, подъезжающих к нам на машинах – на иномарках, на отечественных – не важно. У них у всех были машины. Это тогда стало моей навязчивой идеей – представь, говорю, ты подъезжаешь вечером после работы к магазину на новенькой машинке, сидишь за рулем весь такой высокий, красивый, заметный, тут выхожу я, сажусь рядом с тобой, вся из себя такая, дверцы хлопают – и мы уносимся в неизвестном направлении. Давай, говорю, возьмем машину. Это так удобно, это престижно, это новая ступень. А он… Ему это было совсем не интересно. Сидит вечерами, шкатулки свои режет или самолетики клеит, как пацан-переросток, блин, – Марина досадливо затушила «бычок» в пепельнице. – Теперь же, когда я повращалась в несколько других кругах, у меня появилась другая цель – я хочу не просто машину, а хорошую машину, деньги и бизнес. Знаешь, Светик, мне очень пойдет быть женой бизнесмена, я ведь не дура набитая, не картинка там какая-то, я бы могла помочь и в бизнесе, я бы не была иждивенкой.
– Мариш,
