Я был до того смущен происшедшей в моем друге переменой, что первое время мог только молча смотреть, как он, стоя у камина и подперев голову рукой, мрачно глядит на огонь. Наконец, охваченный страшным беспокойством, я стал молить его сказать мне, что довело его до такого состояния.
— Если даже я не буду в силах помочь вам советом, — говорил я, — то хоть смогу всей душой посочувствовать.
Но не успел я проговорить это, как Стирфорт расхохотался. Вначале смех его был какой-то неприятный, деланный, но вскоре в нем послышалась его обычная веселость.
— Все это, Маргаритка, вздор и пустяки! — воскликнул он. — Помните, я как-то говорил вам в Лондоне, что подчас бываю плохим для себя компаньоном. Вот и сейчас меня словно какой-то кошмар терзал. Порой, в грустные минуты, мне вспоминаются сказки, слышанные в детстве, и тут мне представилось, что и, непослушный мальчик, угодил на съедение львам (ведь, не правда ли, что более величественно, чем быть растерзанным собаками?). И у меня, как говорят старухи, от ужаса волосы на голове стали дыбом. Я самого себя испугался.
— Надеюсь, ничто другое не страшит вас? — с беспокойством спросил я.
— Как будто да, а впрочем, всегда есть поводы бояться. Но что об этом говорить! Кошмар рассеялся, и я, Давид, не допущу, чтобы он опять овладел мной, Но все-таки еще расскажу вам, друг мой, что было бы гораздо лучше для меня (и не только для меня одного), если бы я имел здравомыслящего и с твердым характером отца.
Когда он говорил это, продолжая глядеть на огонь, мне показалось, что никогда до сих пор я не видел его выразительною лица таким серьезным и мрачным.
Тут он вдруг сделал такой жест рукой, словно что-то отталкивал от себя в воздухе, и произнес;
— «Оно ушло, и снова стал я человеком», — помните, это сказал Макбет[65], когда освободился от терзавшего его привидения… А теперь идемте обедать.
— Но куда же девались они все? Меня это удивляет, — сказал я.
— Бог их знает! Я ходил сначала к перевозу в надежде встретить вас, потом зашел сюда и нашел дом пустым. Вот это и навеяло на меня тe мрачные думы, среди которых вы меня застали.
В этот момент вошла миссис Гуммидж с корзинкой в руках, и мы узнали, почему пустой дом оставался незапертым. Старушка, уходя в город за кое-какими продуктами, на всякий случай не заперла дверей, чтобы маленькая Эмми и Хэм в ее отсутствие могли попасть домой. Самого же хозяина ожидали в моря только с утренним приливом.
Стирфорт сейчас же, по своему обыкновению, развеселил разными прибаутками меланхоличную миссис Гуммидж, затем самым комическим образом расцеловал ее и схватив меня под руку, поспешно увел.
Развеселив неутешную вдову, друг мой, видимо, и себя привел в прекрасное настроение, ибо всю дорогу до Ярмута он безумолку весело болтал.
— Ну, значит, завтра мы с вами заканчиваем нашу бродячую жизнь, не так ли? — улыбаясь, проговорил он.
— Да, это уже решено, и даже, как вам известно, места для нас заказаны в дилижансе, — ответил я.
— Тогда, видно, ничего не поделаешь, — отозвался Стирфорт. — А я здесь, представьте, совсем забыл, что на свете можно делать что либо иное, чем носиться по морским волнам. По правде сказать, жаль, что это не так.
— По крайней мере, до тех пор, пока вам это в новинку, — смеясь, заметил я.
— Возможно, — проговорил он, — Но, признаться, я не ожидал услышать такое саркастическое[66] замечание из уст моего милого невинного дружка. А что правда, то правда: я, Давид, капризный, сам это знаю. Но также знаю, что, когда железо горячо, я здорово могу ковать его. Знаете, мне кажется, что я вполне был бы в состоянии выдержать теперь испытания на лоцмана здешних вод.
— Старик Пиготти считает вас просто чудом, — заметил я.
— Уж не морским ли чудом? — рассмеялся Стирфорт.
— Да вы сами знаете, как искрение он восхищается вашими мореходными талантами. К тому же, вы беретесь за всякое дело с таким жаром, что очень быстро овладеваете им. Меня лично, Стирфорт, удивляет только то, как можете вы так по мелочам растрачивать свои силы и удовлетворяться этим?
— Удовлетворяться? — весело повторил Стирфорт. — Откуда вы это берете? Да меня вообще ничто и никогда на свете не удовлетворяет, кроме вашей чарующей наивности, моя милая Маргаритка. А что касается моих капризов и увлечений, то, правда, до сих пор я не мог постичь искусства цепляться за колесо одного из Иксионов[67] наших дней. С детства меня к этому не приучили, а теперь, признаться, нет никакой охоты себя ломать. Кстати, знаете вы, что я здесь купил лодку?
— Что вы за удивительный человек, Стирфорт! — воскликнул я, невольно останавливаясь, ибо впервые услышал об этой новой затее моего друга. — Покупать лодку, когда, быть может, вы никогда больше и не попадете сюда!
— Почем знать? — возразил он. — Место это очень пришлось мне по душе. Как бы то ни было, — продолжал он, ускоряя шаг, — я купил лодку, благо она продавалась. Мистер Пиготти зовет ее клипером. Клипер — быстроходная лодка. Так вот этим самым клипером и будет он распоряжаться в мое отсутствие.
— А, теперь понимаю вас, Стирфорт! — в восторге воскликнул я. — Вы говорите, что купили лодку для себя, а в сущности, она будет принадлежать мистеру Пиготти. Зная вас, я должен был бы сразу догадаться об этом. Дорогой мой Стирфорт! Не нахожу слов, чтобы выразить, как восхищен я вашей щедростью!
— Тсс… замолчите! — промолвил он краснея. — Чем меньше говорить об этом, тем лучше.
— Видите, как я был прав, Стирфорт, — закричал я, — когда говорил, что нет радости, горя, волнения у этого бедного честного люда, которые не были бы близки вашему сердцу!
— Да, да, вы говорили все это, — отозвался он. — Но довольно, забудем об этом!
Боясь рассердить моего друга, я замолчал, но не переставал думать о его щедрости, пока мы с ним шли еще более ускоренным шагом, чем раньше.
— Этот клипер надо заново оснастить, — снова заговорил Стирфорт, — и я оставлю здесь Литтимера, чтобы присмотреть за этим. Тогда уж я буду уверен, что все сделано как следует… А я вам еще не сказал, что Литтимер здесь?
— Нет.
— Да, он приехал сегодня утром с письмом от матушки.
Взглянув на Стирфорта, я заметил, что он страшно бледен и даже губы его побелели. Это, однако, не мешало ему очень пристально смотреть на меня. Тут у меня мелькнула мысль, не произошло ли у него неприятности с матерью, что могло быть причиной и того ужасного настроения, в котором я застал его сидящим в одиночестве у очага мистера Пиготти. Я намекнул ему на это.
— О нет! — возразил он, качая головой и посмеиваясь. — Ничего подобного. Он просто приехал ко мне.
— Что же, он такой, — как всегда? — спросил я.
— Как всегда, — ответил Стирфорт: — холодный, спокойный, как Северный полюс. Он будет присутствовать при новом крещении клипера: до сих пор он звался «Буревестником». Но что значит для мистера Пиготти какой-то буревестник! Я решил дать ему другое имя.
— Какое же? — поинтересовался я.
— «Маленькая Эмми».
Говоря это, Стирфорт продолжал так пристально глядеть на меня, что я в этом усмотрел нежелание с его стороны, чтобы я превозносил его поступок. Поэтому, хотя лицо мое и сняло удовольствием, я едва проронил несколько слов, а у Стирфорта как бы полегчало на душе, и на лице появилась его обычная улыбка.
— Посмотрите-ка, — вдруг сказал он, глядя вперед, — вот идет подлинная Эмми. И с ней этот парень, гм… Ей-богу, это настоящий рыцарь: он от нее ни на шаг.
Хэм теперь работал в доках, на постройке судов. У него были прирожденные к этому способности, и, усердно трудясь, он стал заправским мастером своего дела. Хэм был в рабочей одежде и грубоват на вид, но вместе с тем настолько мужествен, что мог служить достойным защитником шедшей с ним рядом миниатюрной красавицы. Его открытое, честное лицо сияло такой любовью к своей невесте, такой гордостью ею, что все это, на мой взгляд, было лучше всякой красоты. И, когда они подходили к нам, я подумал, что эти два существа прекрасно подходят друг к другу.
Маленькая Эмилия, застенчиво высвободив свою руку из руки жениха, протянула ее мне и Стирфорту. Когда, обменявшись с нами несколькими словами, парочка продолжала свой путь, я обратил внимание на то, что Эмилия не захотела итти снова под руку со своим женихом, а, как бы смущаясь, шла рядом с ним. Все это казалось мне очень милым и очаровательным; повидимому, так думал и Стирфорт, когда мы с ним обернувшись, смотрели вслед этой парочке, исчезавшей при свете молодого месяца.
Вдруг перед нами появилась молодая женщина, очевидно шедшая вслед за парочкой. Приближения ее мы не заметили, но, когда она проходила мимо нас, лицо ее показалось мне знакомым. У женщины был дерзкий, наглый вид. Вместе с тем она выглядела измученной. Одета она была крикливо и в то же время бедно и слишком легко для этого времени года. Но в данную минуту ей, казалось, не было дела ни до чего на свете. Видимо, она всецело была поглощена мыслью поскорее догнать идущих впереди. Вскоре вслед за парочкой исчезла и темноте и фигура женщины.
