Голова у него кружилась.
– Ага! – с удовольствием подтвердил нурман. – Тебя Свенельд послал?
Духарев молчал.
– Я и сам знаю, что Свенельд, – процедил Бьярни. – А охотник из тебя – дрянь. Тура с кабаном перепутал, да?
– Я его завалил! – хмуро бросил Духарев.
Потянуть время, может, полегче станет?
– Ага, – согласился нурман. – Ты – тура, а я – тебя. А что еще Свенельд про нас узнал? – Он наступал на Духарева, Серега отступал. Такая вот игра. В одни ворота…
– Многое, – сказал Духарев, сделав еще один шаг назад.
– Так что же? – Бьярни, играя, перекинул секиру из руки в руку. – Скажешь что интересное, варяг, и я тебя сразу убью. Или ты хочешь – по частям? Сначала ноги обрубить, потом руки? Как хочешь?
– По частям, – сказал Духарев. – Хочу я, нурман, пожить подольше… Бей!!!
С оглушительным криком Духарев прыгнул вперед, пытаясь перехватить секиру. Но нурман не купился. И сам бросок вышел гнилой. Бьярни ударил Сергея рукоятью в бок. Туда, где турий рог порвал кольчугу. Духарева скрутила черная боль. Он перестал видеть и слышать, скрючился… Но понимал, что нурман сейчас рубанет. И ждал этого удара…
Но удара не было.
Вместо этого сильные руки бережно обняли Сергея, поддержали…
«Этого не может быть», – подумал Духарев.
Нурман совершенно точно собирался его убить. В таких вещах ошибиться невозможно.
Между тем нурман так же бережно помог Сергею выпрямиться. В глазах прояснилось, и Духарев увидел… Устаха!
А нурман?
А нурман валялся ничком рядом с турьей тушей, и из спины его торчала вошедшая на пол-лопасти рогатина.
– Слабый удар… – прохрипел Духарев, наконец осознавая, что пока живой и, скорее всего, поживет еще немного.
– Тур глубже не бьет, – деловито ответил друг.
Тур… Тур?
– Устах… Стрела…
– Какая стрела?
– В быке… Должен быть еще один…
– Посиди пока, – Устах аккуратно опустил Серегу на траву.
Духарев тут же отрубился.
Пришел в себя от боли.
Устах аккуратно обследовал Серегин бок.
– Вроде бы целы, – сказал он не очень уверенно. – Болит сильно?
– Жить можно, – ответил Духарев. – Но трудно. Второй?
– Никого нет, – покачал головой Устах. – С чего ты взял, что был второй?
– Тур. Кто-то загнал его сюда. И всадил стрелу, чтобы зверь сразу на меня кинулся.
– Стрелу я видел, – сказал Устах. – А насчет стрелка… Не уверен. Выпей-ка! – Он протянул Сереге его собственную флягу: с зеленым тмутараканским вином. – И давай думай, что Рунольту врать. У тебя складней получится.
* * *
Рунольту наврали то же, что, видимо, собирался ему наврать покойник-нурман. Мол, выскочил тур да и убодил славного Бьярни. И гостя-варяга едва-едва не пришиб.
Версия не оспаривалась. Неизвестный свидетель, выпустивший в тура стрелу (которую, кстати, Серега лично извлек и выкинул), заявления свидетелей не опротестовал. Даже если это был один из гридней, ему ничего не оставалось, как молчать в тряпочку.
Тура скушали. Бьярни-десятника с положенными почестями сожгли. За этими важными событиями почти незамеченной прошла случайная смерть теремной девки, оскользнувшейся на лесенке. По странному совпадению, той самой девки, что была с Духаревым в предшествующую охоте ночь.
Серега в случайности не верил и за девку обиделся. Обиженный, он лежал под верблюжьим одеялом в горнице черниговского детинца и демонстративно болел. Все в Детинце были уверены, что помятый туром варяг даже по нужде и то еле встает. Сам Рунольт-князь посетил болящего и провел у Серегина одра часа два. Сначала травил байки из времен собственной молодости. Потом перешел к кулинарным рецептам. Проявил большое знание предмета. Поведал, что держит повара-булгарина, знатока булгарской, ромейской и хузарской кухни. Сам князь предпочитал ромейскую. Есть у Рунольта знакомый купец. Каждый год привозит с востока пряности и прочее. Рунольт непременно велит повару приготовить для раненого варяга что-нибудь особенное. От собственных разговоров князь проголодался. И удалился покушать. Перед уходом Сергей попросил его отправить отрока в Любеч. Передать кормчему Гораздовой лодьи, что Серегей-витязь серьезно поранен на охоте и просит подождать, пока поправится. Рунольт обещал, что гонец будет послан незамедлительно.
Между тем тяжесть Серегиных ран была существенно преувеличена. По его же инициативе и не без дальней цели. Может, рискнет кто – и попробует добить тяжко раненного?
Миновали сутки. Ничего не произошло.
За время вынужденного безделья Серега старательно проанализировал ситуацию. Связь разбойников и покойного Бьярни была очевидна. Так же очевидна была непричастность князя. Предприимчивость князя распространялась исключительно на область гастрономии. И надо признать, что человек он был хоть и недалекий, но честный. И за Правду стоял крепко. Беда в том, что при нынешних делах в княжестве надо было не стоять с разинутым клювом, а двигаться. Причем шустро. Из гридней Рунольта к шустрому передвижению были способны Бьярни и его дружки: два свея и угр. Может, еще кто-то из молодежи, отроков. Но их пока можно в расчет не принимать. Один из свеев временно утратил проворство: лечил опухшую гузку. Его тоже вычеркиваем, тем более он вряд ли посвящен в детали операции, поскольку глуповат. Остается второй свей и угр. Бедная девка упоминала угра. Свей, вероятнее всего, тоже при делах. Но угр замешан в афере без всяких вероятий. Значит, с него и следует начать.
Угра звали Бердяком. Это был здоровенный рябой мужичина с наглой рожей и черной бородищей. Единственный, кстати, из старших гридней, не заглянувший к «болящему» с выражением сочувствия.
Поэтому Серега решил сам его навестить. И взять у него небольшое интервью. Круг вопросов Серега определил заранее. А чтобы беседа шла гладко, пригласил за компанию Устаха. У его друга был настоящий талант за каких-нибудь полчаса делать разговорчивыми самых отъявленных молчунов.
* * *
Крепкий сон – серьезный недостаток для воина. Бывает так: уснешь… а проснуться уже не удается.
В этом отношении Бердяку повезло.
Он проснулся.
Правда, не по собственной инициативе, а разбуженный неприятным прикосновением холодного железа к теплому горлу.
– Кричать не нужно, – благожелательно посоветовал Духарев. – Будет бо-бо.
И пошевелил ножом под бородой угра.
Припасенным фитильком Устах зажег изложницу.
Пусть собеседники как следует разглядят друг друга.
Разглядели. Рябое лицо угра тут же покрылось бисеринками пота.
– Чего надо? – хрипло спросил он.
Серега еще немного пошевелил лезвием, чтобы черниговский гридень прочувствовал, какое оно острое, и осведомился добродушно:
– Девку ты убил?
– Какую еще девку? – просипел Бердяк.
Из зарослей его бороды выползла любопытная вошка, но, почуяв нехорошее, тут же спряталась.
– Он не понимает, – обратился Серега к Устаху. – Дурной? Или память плохая?
– Да что ты с ним возишься? – буркнул Устах, чья роль была оговорена заранее. – Режь его – и пошли.
– Вы не можете меня зарезать! – нервно проговорил угр. – Князю ответите!
– Это Рунольту, что ли? – усмехнулся Духарев. – Ну ты меня развеселил!
– Игорю киевскому! – агрессивно прохрипел угр. – Я – его ближник, понятно?
– Шавка ты, а не ближник! – фыркнул Духарев. – У князя киевского большие бояре в ближниках, а не глупый черниговский гридень. Но такого, как ты, даже князевы бояре в службу не возьмут. Кому ты нужен, дурачина!
– А вот нужен, раз взяли! – возмущенно заявил Бердяк.
– Ладно тебе брехать, – лениво, с издевкой протянул Серега.
– Я правду говорю!
– Ну-ну. И как же зовут твоего боярина? Холоп при княжьей конюшне?
– Про Скарпи слыхал? – купился на подначку Бердяк.
Духарев поглядел на Устаха.
– Верно, – подтвердил тот. – Есть такой. Великого князя ближний боярин.
– Значит, ты, угр, за Рунольтом для Скарпи доглядываешь? – строго спросил Духарев.
Бердяк сообразил, что сболтнул лишнее, и прикусил язык.
Но это молчание как раз и подтверждало, что угр упомянул киевского боярина не ради красного словца.
– Значит, Скарпи, – Духарев кольнул угра ножом. Тот дернулся, но сопротивляться не рискнул.
– Так что, Бердяк, – повторил Серега первый вопрос. – Ты убил девку?
– Ну я, – буркнул угр.
В сравнении с первым признанием смерть девки казалась ему незначительной.
– А почему?
– Надо было.
– Бывает, бывает, – кивнул Серега. – Это я понимаю. Девки, они такие. Сболтнет чего – беды не оберешься. Эта, небось, тоже язык распустила? – поинтересовался Духарев сочувственно.
– Сболтнула, дура, что ты ее с собой заберешь, – проворчал угр.
– А убивать зачем? – с деланным недоумением поинтересовался Духарев. – Продать – и все дела. Не сообразил?
– Я и говорил – продать! – запальчиво заявил Бердяк. – А Фарланд: убить – и край!
