Или этот, четвёртый парень, похожий то ли на рокера, то ли на скинхеда, с обритой головой и серьгой в ухе, в чёрных джинсах и кожаной куртке — несмотря на более чем тёплую погоду. Глаза похожи на «пиратские», но в этих втрое больше пренебрежения и вдвое меньше интереса. От такого не то что помощи добиться — его с нажитого места сдвинуть будет подвигом. Что он здесь ищет? И ищет ли что-то? Или оказался неподалёку и решил заскочить на театральное представление, скоротав время до обеда?
При всех моих личных чувствах, даже Ресд на фоне этого сброда выглядел бы привлекательно. А инферналы… Их, думается, можно было бы просто расставить среди присутствующих, никто не заметил бы разницы. С другой стороны, Одиночки и так не делят своих на инферналов и не-инферналов.
Может, в этом вся суть? Когда нет чёткого различия между одними и другими, нет возможности устанавливать квоты. И дальше включаются традиционные механизмы демократии, с помощью которых собрания и наполняют преимущественно инферналоподобные личности.
— …Вот, пожалуй, и всё, — закончил Карс. Обвёл взглядом слушателей. — Через пятнадцать минут жду ваших решений.
Он вытянул перед собой руку ладонью вверх. Из-под купола зала в неё ударил луч света, по которому быстро пронеслось вниз что-то вроде сгустка энергии. Поймав его, Карс развернулся и направился к выходу. Мне оставалось только подняться и пойти за ним.
Оказавшись за дверями, Одиночка остановился и глубоко вдохнул.
— Ну? — спросил я, обойдя его и встав напротив.
— Похоже, их не проняло. Я сделал всё что мог.
— А что за пятнадцать минут? Что сейчас должно быть?
Настроение никак не изменилось — под конец в успех почти не верилось.
— Сейчас они будут выходить. Те, кто решат помочь, — останутся в зале…
Дверь тихо открылась и закрылась.
— Чуть не подумал, что ты останешься, — хмыкнул Карс.
— Они забирают камни. В чём смысл вам тратить время и говорить со мной там, если можно дойти до вас и поговорить нормально? — спокойно спросил Монах.
— То есть ты всё же с нами? — уточнил я.
— Мы ведь хотели поговорить, — он улыбнулся.
— Тогда пошли быстрее, — меня передёрнуло. — Не хочу видеть эти хари.
Карс схватил нас за рукава. Дождался утвердительного кивка Монаха, активировал связку перемещения — и мы оказались на каком-то лугу.
Поддавшись желанию, я сразу лёг на траву. Монах, подумав, сел рядом. Карс остался стоять. Поинтересовался:
— Что будешь делать теперь? Маркус?
— Честно? Мне сейчас вообще ничего не хочется.
— А как же твоё княжество? Раздумал воевать?
— А как ты собрался воевать, Карс? Втроём? Понадобится время, чтобы…
— Почему втроём? Ты ведь только Монаха нашел.
— А… ну да.
Ещё утром почувствовав бы себя преданным, сейчас я воспринял это как закономерную, хоть и неучтённую, неприятность. Он ведь не обещал мне ничего? Не обещал. Значит, ничего и не должен.
— Монах, ты, случаем, не ошибся, решив мне помочь?
— Понимаю, о чём ты, поэтому — нет. А уж в такой формулировке тем более.
— М? — я с вялым интересом поднял на него глаза. Он ответил мне всё той же ободряющей улыбкой.
— Думаю, в процессе разговора многое прояснится.
— Угу… Карс, ты куда сейчас?
— Домой, куда. Может, ещё в пару мест сбегаю, — вот уж кто не растерял энтузиазма.
— Ладно. А мы тогда посидим пообщаемся.
— Давай. Заблудишься — Монах знает дорогу ко мне.
Тот утвердительно кивнул. Уточнил:
— Будем здесь?
— Если знаешь место получше, перемещай, — я махнул рукой. Получилось несколько грубо, но Монах на это не отреагировал.
— Мне кажется, знаю. Надеюсь, тебе понравится.
Он коснулся моего плеча, и луг исчез.
* * *
Теперь мы попали в лес. Довольно редкий — деревья стояли на приличном расстоянии друг от друга, и между ними свободно гулял ветер. Пышности крон, однако, хватало на то чтобы скрывать солнце и создавать уютную тень. Я вдохнул полной грудью: здорово. Если ощущения подсказывали верно, гор мы не покинули, возможно даже, переместились чуть выше.
Монах то ли часто бывал здесь, то ли имел конкретные приоритеты: взгляд его был направлен на меня, и только на меня, природе не досталось ни капли внимания. Чуть поёрзав, устраиваясь поудобнее, он спросил:
— Тебе не понравился Совет, да?
— Совершенно. Более того, я чуть не разочаровался во всех Одиночках сразу.
— Значит, раньше они тебе нравились?
— Раньше… — я задумался. — Раньше я не знал, чего от них ждать. В конце концов, мы друг друга первый раз увидели. Но такая встреча… Возможно, и к лучшему, что мы ни о чём не договорились: я бы не выдержал работать с ними в одной команде. Даже малое время.
— Не зная, чего от них ждать, ты, тем не менее, ждал, — Монах улыбнулся. — Ждал чего-то неизвестного. И теперь ты расстроен либо из-за того, что не получил вообще ничего, либо… из-за того, что получил что-то неприятное?
Я поднял на него взгляд.
— В чём конкретно ты меня обвиняешь?
— Я тебя совершенно не обвиняю, — он как будто удивился самой этой мысли. — Мне просто… интересно.
— Что интересно?
— Порассуждать.
— В смысле?
Монах пожал плечами:
— У ребят, решивших сегодня пойти на собрание, был чисто зрительский интерес. Правители довольно редко приходят с миром, а не за новыми территориями. С просьбами — и того реже. Они хотели посмотреть, как это. Посмотреть на чужого, просящего стать такими же, как он. У меня зрительского интереса нет — зато есть исследовательский…
— Я не просил их становиться Правителями! — возмутился я. Одиночка кивнул:
— Знаю. Но им этого никто не объяснил.
— Что, нужно было придумать сотню самых бредовых идей, каждую озвучить и сказать, что нет, мне нужно не это?
Неожиданно Монах рассмеялся — тихо-тихо, чуть громче шума листвы вокруг. Почти что ласково посмотрел на меня:
— А если я скажу, что — да?
Я поморщился:
— Тогда я окончательно разочаруюсь в Одиночках.
— Да, это твоё полное право. Обратился, получил отказ, обиделся. Всё честно. Правда… наверное, я тебя расстрою, но им будет это совершенно безразлично.
— Догадываюсь. — Я с подозрением посмотрел на собеседника: — А что, ты тоже?
— Что тоже?
— Ну, я сказал, что разочаруюсь во всех Одиночках. Про классовое родство и защиту чести идеологических собратьев спрашивать не буду — уже примерно понял, как вы в этом отношении мыслите. Но ты ведь можешь обидеться лично за себя?
— Обидеться на что? — Монах снова улыбнулся — ответ его явно интересовал. Мне он казался очевидным, но…
— Разочаруюсь — во всех Одиночках. Ты относишься к Одиночкам. Значит, я разочаруюсь и в тебе, — чётко, разделяя слова, проговорил я, разворачивая логическую цепочку. — Как следствие, у тебя будет причина обидеться, ведь мы с тобой общаемся достаточно неплохо.
— Но ты ведь не разочаруешься во мне, — отслеживать его эмоции получалось довольно плохо: то ли они практически не отличались друг от друга, то ли, в самом деле, не каждая птица перелетала каменную стену его уравновешенности. Но сейчас мне показалось, что он развеселился.
— Ты не относишь себя к Одиночкам? — уточнил я.
— Отношу, — он кивнул, — каждый, кто является Одиночкой, относит себя к Одиночкам, иначе будет неправильно.
— А в чём тогда я неправ?
— В желании придумать мне причину для обиды, — Монах снова рассмеялся. Посмотрел на моё непонимающее лицо, сжалился: — Ты ведь сам сейчас сказал, что мы общаемся достаточно неплохо. Значит, мы и не поссоримся.
— Но ведь я-то разочаруюсь во всех…
— Во всех — да. Но во мне-то — нет.
— Ты сейчас опрокинул всю формальную логику, — вздохнул я, поняв, что спор бессмысленен.
— А ты — логику жизни, — в его улыбке проглянула новая эмоция, ирония. — Ты хочешь перестать со мной общаться?
Я задумался.
— Пожалуй, нет.
— Ну и вот. Ты ведь не пойдёшь против собственных желаний? Тем более, ещё неизвестно, будешь ты разочаровываться во всех или нет.
— Эээ… а с чего мы вообще начали?
— С того, что Одиночкам, возможно, стоит объяснять любой бредовый вариант действий. Ты сказал, что если я соглашусь с этим утверждением, то разочаруешься во всех Одиночках.
— Ну… да.
— И как? — поинтересовался Монах. — Я готов согласиться. Ты действительно разочаруешься?
— Нет, — вынужден был признать я, — ты мне так забил голову, что на такую реакцию у меня сил не хватит.
— Вот видишь, всего несколькими минутами разговора ни о чём я спас моральный облик всех Одиночек, хотя признал за ними довольно неоднозначную черту поведения.
С полминуты мне понадобилось на осмысление услышанного. Затем, расставив кусочки по местам, я признался:
