кроме нового горя, и он покинул край Хитлум, и поднялся в горы. Оттуда различил он вдали укрытые облаками пики Криссаэгрима и вспомнил о Тургоне, и захотелось ему вновь оказаться в сокрытом королевстве Гондолин. Потому Хурин спустился с гор Эред Ветрин, не подозревая, что твари Моргота следят за каждым его шагом; переправился через Бритиах, оказавшись в Димбаре, и приблизился к темному подножию Эхориата. Перед ним простиралась ледяная пустыня; чувствуя, как в сердце его гаснет надежда, Хурин огляделся, стоя у подножия огромного каменного завала ниже отвесной скалистой гряды, и не догадывался он, что это – все, что осталось от некогда существовавшего Пути Спасения: русло Пересохшей реки загромождали глыбы, и погребены были высокие арочные врата. Тогда Хурин взглянул вверх, на серое небо, надеясь разглядеть орлов, как это случилось давным-давно, в дни его юности – но увидел только тень, наползавшую с востока, и облака, что клубились над неприступными горными вершинами, и услышал только свист ветра среди камней.
Но могучие орлы в ту пору удвоили бдительность и издалека заприметили одинокую фигуру Хурина далеко внизу, в гаснущем свете дня; и тотчас же сам Торондор поспешил известить Тургона, ибо счел происшедшее событием великой важности. Но отвечал Тургон: «Моргот не смыкает глаз. Ты ошибся».
«Нет же, – молвил Торондор. – Если бы Орлы Манвэ столь легко обманывались, тогда давным-давно, о король, твое тайное убежище оказалось бы захвачено».
«Тогда слова твои сулят зло, – отвечал Тургон, – ибо только одно могут означать они. Даже Хурин Талион покорился воле Моргота. Решение мое непреклонно».
Когда же улетел Торондор, Тургон долго размышлял про себя, и не находил покоя, вспоминая о подвигах Хурина из Дор-ломина; и смягчился король, и послал сказать орлам, чтобы отыскали они Хурина и доставили его в Гондолин, если смогут. Но было слишком поздно: не удалось орлам отыскать его ни во мраке ночи, ни при свете дня.
А отчаявшийся Хурин стоял у подножия безмолвной гряды Эхориата, и лучи заходящего солнца, пронзая облака, окрашивали его седые волосы алым. Но воззвал он в пустоту, не заботясь о том, кто может услышать его, и проклял чуждые жалости земли, и, взобравшись на высокий утес, обратил взор свой в сторону Гондолина и воскликнул громовым голосом: «Тургон, Тургон, вспомни Топи Сереха! О Тургон, неужели не услышишь ты меня в своих потаенных чертогах?» Но ни звука не донеслось в ответ, только ветер шелестел в сухих травах. «Так же шелестели они в Серехе на закате», – молвил Хурин. В этот миг солнце скрылось за грядой Тенистых гор, и тьма сомкнулась вокруг него; ветер стих, и в глуши воцарилось безмолвие.
Однако многие уши слышали слова Хурина, и вскоре известия достигли Черного Трона на Севере; и улыбнулся Моргот, ибо теперь знал точно, в каком краю живет Тургон; хотя, благодаря бдительности Орлов, никаким соглядатаям Врага не удавалось до поры пробраться в пределы видимости земли за Окружными горами. То было первое зло, что навлекло освобождение Хурина.
Когда же сгустилась тьма, Хурин, спотыкаясь, спустился с утеса и погрузился в глубокий сон, навеянный горем. Во сне услышал он скорбный голос Морвен: часто повторяла она его имя, и показалось Хурину, будто голос доносится из Бретиля. Потому, пробудившись с наступлением дня, Хурин поднялся и возвратился к Бритиаху, и, пройдя вдоль окраин Бретиля, под покровом ночи приблизился к Переправе Тейглина. Ночные дозорные заметили его, но, охваченные ужасом, решили, что перед ними – призрак, восставший из древнего могильника, который бродит во мгле вокруг своего последнего пристанища; потому никто не задержал Хурина, и пришел он наконец к тому месту, где сожжен был Глаурунг, и увидел высокий камень, установленный у края Кабед Наэрамарт.
Но Хурин не взглянул на камень, ибо знал надпись наизусть; он уже заметил, что находится на скале не один. В тени камня на коленях застыла женщина. Хурин стоял, не говоря ни слова; она же откинула истрепанный капюшон и подняла голову. Седа была она и стара, но вот глаза их встретились, и Хурин узнал ее: ибо хотя блуждающий взгляд женщины был исполнен страха, в нем по-прежнему сиял отблеск того самого света, что некогда снискал ей, самой прекрасной и гордой из смертных дев древности, имя Эледвен.
– Ты пришел наконец, – молвила она. – Слишком долго пришлось мне ждать.
– Путь мой лежал во мгле. Я пришел, когда смог, – отозвался Хурин.
– Слишком поздно, – отвечала Морвен. – Они погибли.
– Знаю, – откликнулся он. – Но ты со мной.
– Ненадолго, – отозвалась Морвен. – Силы мои на исходе. Я уйду вместе с солнцем. Времени мало: если ты знаешь, расскажи мне! Как удалось ей отыскать его?
Но не ответил Хурин, и они сели у камня, и не вымолвили более ни слова; когда же закатилось солнце, Морвен вздохнула и сжала руку мужа, и застыла недвижно, и Хурин понял: она мертва. Он взглянул на нее, и показалось ему в сгущающихся сумерках, будто изгладились морщины горя и жестоких лишений. «Она не покорилась», – молвил Хурин, и закрыл ей глаза, и долго сидел, не двигаясь, рядом с нею, а вокруг становилось все темнее. Ревел поток на дне Кабед Наэрамарт, но Хурин ничего не слышал, не видел и не ощущал: сердце в его груди обратилось в камень. Налетел ледяной ветер, и швырнул в лицо ему колючие брызги дождя, и очнулся Хурин, и гнев заклубился в душе его, словно дым, подчиняя себе разум. Одно лишь желание осталось у него – отомстить за свои обиды и обиды родни своей; и в горе своем обвинял он всех, кто когда-либо имел с ними дело. И вот поднялся он, и предал земле тело Морвен у края Кабед Наэрамарт на западной стороне от камня; и на камне высек следующие слова: «Здесь же покоится и Морвен Эледвен».
Говорится, что провидец и арфист Бретиля по имени Глирхуин сложил песню, в которой утверждалось, что Камень Злополучных никогда не будет осквернен Морготом или ниспровергнут – даже если море поглотит землю; так впоследствии и случилось, однако Тол Морвен по-прежнему одиноко возвышается над водою у новых берегов, возникших в дни гнева Валар. Но не там обрел свою могилу Хурин: судьба гнала его вперед, а Тень по-прежнему следовала за ним по пятам.
И вот Хурин переправился через Тейглин и двинулся на юг, вниз по древней дороге, ведущей в Нарготронд. Издалека заприметил он на востоке одинокую вершину Амон Руд, и в памяти его воскресло все, что произошло там. Наконец Хурин добрался до берегов Нарога и, рискуя жизнью, переправился через бурную реку по камням разрушенного моста, как до него это сделал Маблунг из Дориата; и встал перед проломленными Вратами Фелагунда, опираясь на посох.
Здесь следует рассказать о том, что после ухода Глаурунга Мим, Малый гном, отыскал путь в Нарготронд и прокрался в разрушенные чертоги, и объявил их своими, и теперь сидел там, перебирая золото и драгоценные камни и пересыпая сокровища из руки в руку, ибо никто не смел приблизиться к пещерам и покуситься на богатства: слишком жива была память о Глаурунге, и мысль о призраке чудовища повергала в страх. Но вот явился некто, и встал на пороге, и вышел к нему Мим, вопрошая, что ему нужно. И молвил Хурин: «Кто ты, что пытаешься помешать мне войти в дом Финрода Фелагунда?»
На это отвечал гном: «Я – Мим; еще до того,
