вела наверх из подземелья, Теплец издал негромкий зловещий смешок.
Оба повернулись к нему.
Теплец пожал плечами:
— Простите. Сам не знаю, с чего вдруг засмеялся.
— Крошка не может заблудиться, — заявил Крошка, оглядываясь вокруг и хмуря широкий низкий лоб; сквозь тяжелые тучи на горизонте уже пробивалось солнце. — Вон там! — показал он. — Смотрите!
До крепостной башни было около трети лиги, если идти на юг. Братья двинулись в путь: Мошка, Малыш, Коротыш и, естественно, сам Крошка. Вскоре, преодолев несколько голых песчаных холмов, они добрались до тропы, которую каким-то образом не заметили прошлой ночью.
У ворот крепости они встретили Усладу: их сестра сидела возле двух лежавших друг на друге трупов с расколотыми головами. Увидев братьев, она встала.
— От вас никакого толку, придурки, — сказала она. — Я видела, что осталось от таверны, а Фелувил вся замоталась в простыню и даже не захотела приготовить мне завтрак.
— Тихо! — бросил Крошка; подойдя к воротам, он дал им пинка.
— Открыто, — сообщила Услада.
— Крошка не пользуется руками. — Он снова пнул ворота.
Пройдя мимо него, Малыш открыл тяжелую створку, и вся компания ввалилась внутрь.
В конюшне они обнаружили съежившихся слуг с широко раскрытыми от ужаса глазами, а в самом здании не нашлось ничего интересного, не считая пары разбитых железных статуй, лежавших в лужах вонючей маслянистой жидкости, и растерзанного трупа какого-то мужчины в мантии, который валялся в обеденном зале в окружении кровавых отпечатков демонических ног.
— Нужно обыскать каждую комнату, — сказал Малыш, — и посмотреть, не прячется ли там кто-нибудь.
Крошка, ворча, огляделся вокруг:
— Эти уроды сбежали, нюхом чую. Мы с ними не покончили. Не вышло. Крошке никогда ни с чем не покончить.
— Гляньте-ка! — вдруг воскликнул Коротыш. — Печенье!
Они с Малышом бросились к столу.
Пташка наблюдала через грязное окно, как мимо в бледных утренних сумерках проходят Певуны. Когда они скрылись из виду, она вздохнула и снова повернулась к лежавшему на кровати Хордило.
— Что ж, — сказала она, — я отправляюсь в Спендругль.
— Зачем? — спросил он.
— Устала я от всего этого. Собственно, и от тебя тоже. Не хочу больше тебя видеть.
— Если ты так считаешь, — бросил Стинк, — то проваливай, корова сраная!
— Лучше бы я переспала с козлом, — ответила она, беря свой пояс с оружием.
— Мы, знаешь ли, не были женаты, — промолвил Хордило. — Я просто тобой воспользовался. Женитьба для глупцов, а я не дурак. Думаешь, я поверил тебе прошлой ночью? Вовсе нет. Я видел, как ты пялилась на того козла, пока шла сюда.
— На какого еще козла?
— Меня не обманешь, женщина. Во всем мире нет бабы, которая смогла бы меня одурачить.
— Да, пожалуй, — кивнула она и вышла за порог.
В Спендругле Пташка встретила остальных членов отряда, и все радостно отправились грабить остатки «Солнечного локона».
С трудом переставляя ноги, Акль вошел в таверну, остановился и огляделся вокруг.
— Боги, что тут стряслось? Где все?
Сидевшая за стойкой Фелувил подняла голову, и он увидел ее перепачканное лицо и покрасневшие глаза.
— Все умерли, — ответила трактирщица.
— Всегда знал, что это заразно, — сказал Акль.
— Иди сюда, выпей.
— В самом деле? Хотя я тоже мертвый?
Фелувил кивнула:
— Почему бы и нет?
— Спасибо!
— И где, интересно, прячется этот проклятый сборщик налогов? — спросила она, наливая эль.
— Да нигде Шпильгит не прячется, — ответил Акль. — Он тоже мертв.
Фелувил подняла кружку.
— Что ж, — улыбнулась она, — нам есть за что выпить.
И они выпили.
Чуть позже Акль огляделся и вздрогнул:
— Не знаю, Фелувил… уж больно тут тихо, как в могиле.
По дороге, что вела на север от побережья, тяжело катился, подпрыгивая на камнях и бороздах, массивный, покрытый черным лаком экипаж на рессорах. Из ноздрей шестерки лошадей от утренней прохлады валил пар, и в уходящих сумерках ярко сверкали их красные глаза.
На этот раз Бошелен сидел рядом с Эмансипором, который держал поводья.
— Прекрасное утро, Риз.
— Угу, хозяин.
— Воистину назидательный урок на тему природы тирании. Признаюсь, я лично получил немалое наслаждение.
— Угу, хозяин. Что там такое тяжелое? Будто не экипаж, а корабль с полным трюмом воды.
— Ну, мы ведь везем похищенное сокровище, так что стоит ли удивляться?
Эмансипор что-то проворчал, не вынимая изо рта трубки.
— Я думал, вас с Корбалом не особо интересует богатство и прочее.
— Только как средство достижения цели, любезный Риз, как я уже объяснял прошлой ночью. А поскольку наши цели намного обширнее и значительнее всего, что могла бы придумать горстка объявленных вне закона стражников, полагаю, решение было очевидным, согласны?
— Угу, хозяин. Очевидным. И все-таки мне немного жаль тот отряд.
— Ваша способность сочувствовать, любезный Риз, посрамит все человечество.
— Эх… сами видите, куда она меня завела!
— Весьма невежливо с вашей стороны, Риз. Вам очень хорошо платят, заботятся о многих ваших нуждах, сколь бы безвкусными те ни были. Должен вам сказать, что вы первый из моих слуг, кто прожил столь долго. Соответственно, я отношусь к вам с немалым доверием и с неменьшей любовью.
— Рад слышать, хозяин. И все же, — он искоса бросил взгляд на Бошелена, — позвольте поинтересоваться, что случилось с остальными вашими слугами?
— Мне пришлось их убить, всех до единого. Должен отметить — несмотря на немалые вложения с моей стороны, что, как вы понимаете, весьма разочаровывает. Собственно, в ряде случаев я был попросту вынужден защищаться. Только представьте: кажущийся преданным слуга пытается убить своего хозяина. До чего же низко пал мир, Риз. Стоит ли удивляться, что я предвижу лучшее будущее, в котором я надежно восседаю на троне, правя миллионом жалких подданных и имея возможность не думать о собственной безопасности? Такова мечта тирана, любезный Риз.
— Помнится, мне говорили, что мечтать стоит всегда, — ответил Эмансипор, — даже если мечты ведут к страданиям и нескончаемому ужасу.
— Гм… и кто же вам такое говорил?
Слуга пожал плечами:
— Моя жена.
Дорога уходила вдаль, извиваясь среди вывернутых булыжников и замерзшей грязи, и со всех ее сторон, внушая оптимизм, занимался рассвет.
— Смотрите-ка, Риз, — сказал Бошелен, откидываясь на спинку сиденья. — Начинается новый день!
— Угу, хозяин. Новый день.
За здравие мертвеца
Из тех, кто умер здоровым, делают чучела и выставляют их в стеклянных усыпальницах
