стойки.
С левой груди Фелувил свисал мертвый котоящер с перекушенным горлом. Другой, угодивший в ловушку рта на второй груди, разодрал мягкую плоть в клочья, но рот продолжал крепко его держать, вгрызаясь в переднюю лапу.
Остальные коты отступили, сбившись в кучу на окровавленной стойке, и из их глоток вырвался хор пронзительных голосов: «Она моя! Ты обещала! Твоя дочь моя! Ее кровь! Вся целиком!»
— Никогда! — крикнула Фелувил.
Кот с перегрызенной лапой отвалился от ее правой груди, оставив на животе Фелувил следы от трех наборов когтей, и упал на пол. Взглянув вниз, она с хрустом раздавила его голову ногой.
Оставшиеся коты дружно содрогнулись, за исключением мертвого, свисавшего с левой груди.
Фелувил зловеще ухмыльнулась множеством ртов:
— Однажды я от тебя уже избавилась, Хурл, и точно так же будет и в этот раз! Клянусь!
«Не ты, шлюха! Это был ее отец!»
Со стороны двери вдруг раздался чей-то голос:
— И похоже, мне придется повторить.
Семеро оставшихся котоящеров развернулись кругом.
«Вуффал Каралин Ганагс! Мерзкий Старший! Оставь меня!»
Седоволосый мужчина с аккуратно подстриженной бородой, седыми усами и бровями медленно снял лисью шапку.
— Я тебя предупреждал, ведьма. Взгляни, что ты натворила. Почти все мертвы.
«Это не я! Это все те тартеналы!»
— Врешь! — взревел Крошка Певун. — Мы лишь защищались!
Вуффин пристально посмотрел на них.
— Убирайтесь, — велел он. — Я уже прикончил троих ваших братцев, и, если потребуется, разделаюсь и с остальными тоже. Это все ностальгия, — добавил он и, словно извиняясь, пожал плечами. — Ностальгия плохо на меня действует. Очень плохо.
Крошка, злобно ворча, огляделся вокруг.
— Крошка не хочет быть убитым, — сказал он. — Идемте отсюда.
— А как же Услада? — спросил Мошка.
Крошка ткнул пальцем в Фелувил:
— Пришли ее за нами в крепость.
Губы всех ртов Фелувил изогнулись в усмешке.
— Радуйся, что она не девственница, — хором произнесли рты. — Хурл нужна жертва.
— Больше никаких жертв, — заявил Вуффин, опираясь на посох. — Виной всему мои таланты каменотеса, так что мне все и исправлять.
— Тогда убей этого Клыкозуба! — крикнула Фелувил.
— Нет нужды, — ответил Вуффин. — Он уже мертв.
— Тогда убей того, кто его убил! Хватит с меня чародеев! Я не стану больше служить ведьме или колдуну!
— Посмотрим, — вздохнул Вуффин. — Возможно, хватит пары слов, чтобы они отправились восвояси. Не люблю насилие. Оно вызывает у меня ностальгию. Воспоминания о пылающих континентах, пылающих небесах, пылающих морях, горах трупов и прочем. — Он показал на д’иверса. — Ведьма Хурл, лучше оборотись.
Котоящеры сбились в кучу, подернулись туманом и, окутавшись едко пахнущим облаком, превратились в тощую старуху.
— Ах! — воскликнула она. — Только взгляните на меня! Где моя былая красота?
Часть жутких ртов Фелувил издала кудахчущий смешок, а остальные промолвили:
— Ты ничего больше не стоишь, ведьма. Ты изгнана! Уходи туда, где бушует буря! И никогда впредь не возвращайся!
— Иначе в следующий раз я точно тебя убью, — добавил Вуффин.
— Мне нужна моя крепость!
— Нет, — сказал Вуффин.
— Ненавижу вас всех! — прошипела Хурл и метнулась к двери. — С убийством придется подождать. Теперь есть другое сладкое слово — «ненависть»! Ненависть, ненависть, ненависть, ненависть! Ничего еще не закончилось, о нет…
Со стороны двери раздался странный звук. Ведьма внезапно остановилась и попятилась, но у нее уже не было головы — лишь косой срез на шее, из которого хлестала кровь. Колени ее подогнулись, и она рухнула на пороге.
Перешагнув через нее, в таверну, хмуро озираясь, заглянул Крошка Певун. С клинка его огромного меча стекали струйки крови.
— Крошке не нравятся ведьмы, — пояснил он.
— Убирайтесь прочь, — повторил Вуффин. — Последний раз предупреждаю.
— Мы теперь штурмуем крепость, — лучезарно улыбнулся Крошка.
Вуффин лишь пожал плечами.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Крошка и шагнул за дверь, громогласно отдавая братьям приказы.
Не сводя взгляда с Фелувил, Вуффин вздохнул и покачал головой.
— И все из-за соскользнувшего резца, — сказал он.
Фелитта попятилась, сжавшись в комок на верху лестницы. Между ее ног послышалось приглушенное бормотание.
— Тсс, милая, — ответила она. — Долго она не протянет. Обещаю.
«А потом придет мой черед!»
Грошемил снял с Теплеца Скромника последние оковы и отошел назад. Измученный узник опустился на колени на запятнанный кровью пол.
— Я тут ни при чем, — прошептал Грошемил. — Я добрый писарь, честное слово! И я сожгу книгу вашего брата.
Теплец медленно поднял голову и взглянул на Бошелена.
— Благодарю, — сказал он. — Я думал, что милосердие уже мертво и придется провести вечность в этих цепях по прихоти моего порочного, кровожадного брата, став жертвой его мести, предательства и жестокости. Сами видите, в каком я состоянии: возможно, я никогда не исцелюсь и обречен бродить по этим пустым залам, бормоча себе под нос и страдая от сквозняков. Воистину, впереди меня ждет унылая жизнь, и тем не менее я вам очень благодарен. Свобода никогда еще не была столь сладкой на вкус, как сейчас…
— Вы закончили? — прервал его Бошелен. — Отлично. А теперь, добрый писарь, может, займетесь другим узником?
— Нет! — прорычал Теплец. — Он жульничает!
Второй узник с трудом поднял голову.
— Так нечестно, — дрожащим голосом проговорил он.
Пожав плечами, Бошелен повернулся к своему слуге:
— Вот вам пример, любезный Риз, чего на самом деле стоит искреннее сочувствие, каковое простирается не дальше волоса от собственной персоны, в каком бы состоянии та ни пребывала. Сцена, которую мы сейчас наблюдаем, воистину позволяет оценить бедственное положение, в коем находится мир, а при необходимости также оправдать догматы тирании, посредством коих разумные люди могут принудить нижестоящих соблюдать минимальные приличия под угрозой террора, что дает нам возможность ощущать твердую почву под ногами.
— Угу, хозяин. Твердую почву. Под ногами.
Бошелен повернулся к Теплецу:
— Мы с радостью отдадим в ваше распоряжение эту крепость, сударь, сколь долго бы вы ни пожелали в ней пребывать, а в дополнение — живущих внизу селян.
— Весьма любезно с вашей стороны, — ответил Теплец.
— Риз?
— Да, хозяин?
— Мы отправляемся в путь этой же ночью. Корбал подготовит экипаж.
— Какой экипаж? — удивился слуга.
Бошелен небрежно махнул рукой.
Теплец медленно поднялся на ноги. Грошемил поспешил ему на помощь.
— Видите, мой повелитель? — сказал он. — Видите, насколько я ценен?
Теплец поморщился, показав немногие оставшиеся зубы:
— Ценен? Воистину, писарь. Ничего не бойся. Я не такой, как мой брат.
Когда чародей и его слуга направились к крутой каменной лестнице, что
