Прыжок, пируэт, треск — и падение на грязные булыжники мостовой, где тебя уже не побеспокоит никто, кроме крошечных пожирателей плоти, которые обитали внутри живого тела, а теперь вышли покормиться.
Порок извечно служил убежищем для артистов. Когда ничего больше не оставалось, всегда находились выпивка и сомнительные плотские вожделения. Чрезмерные излишества на переполненных блюдах. Множество восхитительных, несущих смерть веществ — целые их мириады на выбор. Вернее, выбор этот существовал в старые добрые времена.
Но теперь в Диве всецело правили добродетели. И люди танцевали на улицах. Хотя некоторые делали это лишь ради того, чтобы умереть в танце, — своего рода последний росчерк пера. Возможностей ныне имелось множество. Вести здоровую, деятельную жизнь. Умереть медленно или внезапно. Но, увы, всегда умереть. Демон же, который вполне мог хотеть для себя смерти, умереть не мог. Он продолжал существовать, подобно извечным скрытым желаниям, и был свидетелем того, как реальность неизменно настигает этих жалких смертных. Как ни изворачивайся, однако неизбежно проснутся крошечные пожиратели плоти. И в результате… ну да, наступит конец, только конец, и никак иначе. Бедняги.
Многие ли наслаждения, мрачно размышлял Инеб, воистину чисты? Сколько жизней избежало множества ловушек, которые ставил на их пути реальный мир? То была еще одна разновидность танца, крайне непривлекательного — дерганого, манерного, сопровождающегося попытками отрицать неизбежное и судорожными впадениями в крайности. Демона подобное зрелище вгоняло в тоску. В конце концов, разве есть хоть что-то такое, что не убивает?
Когда он шарил среди мусора позади Дворца земных наслаждений, его руки наткнулись на некий предмет — большую бутыль из обожженной глины, с треснувшим дном и отбитым горлышком, но в остальном… просто в идеальном состоянии. Приблизив сосуд к глазам, демон понял, что когда-то в нем содержалось спиртное.
Покрытое оспинами чумазое лицо Инеба озарила широкая улыбка. Поднеся бутыль к носу, он глубоко вдохнул ее затхлый аромат. Вероятно, она лежала здесь уже много лет, еще с тех времен, когда Дворец был совершенно другим заведением и в нем предлагали не зеленые листья, а нечто совсем иное.
Он коснулся отвисшими губами холодной глазури, пробуя на вкус гладкий узор печати изготовителя. Красный кончик языка прошелся по острому краю горлышка. Принюхавшись и фыркнув, демон погладил бутыль пальцами и уселся среди мусора. Подобно крошечным пожирателям плоти, существовали столь же крошечные невидимые создания, хранившие воспоминания о вкусе и запахе. Могло пройти полночи, прежде чем сосуд отдаст последнюю каплю.
— Тебя никогда не интересовало, что стало с Похотью?
Тошнот Неопрят прищурил крошечные глазки, скрытые в отвисших складках жира, но единственным ответом ему стало лишь громкое несдержанное извержение газов откуда-то снизу. Протянув жирную грязную руку, он снял с груды гниющих овощей толстого червяка и осторожно положил его на язык, который тут же исчез во рту. Послышались короткий хруст и чавканье.
— А ведь казалось, — продолжала Сенкер После, подавляя зевок, — что из всех нас она была самой… упорной.
— Может, потому мы никогда ее и не видим, — прохрипел Тошнот, обводя вокруг рукой. — Этот переулок стал воплощением тяжелых времен, которые для нас настали. Ничего больше нет, кроме отощавших крыс, пищащих личинок и робких воспоминаний о былой славе. Не говоря уже о нашем жалком собрате Инебе Кашле.
— Это твои воспоминания, а не мои, — сказала Сенкер После, морща маленький, похожий на пуговку нос. — Слава твоя покоилась на излишествах, и все они были, на мой вкус, чрезмерны. Так что этот переулок и его скромное существование вполне меня устраивают. — Она вытянула свои не слишком чистые голые ноги, устраиваясь поудобнее среди мусора. — Не вижу никаких причин уходить и еще меньше — жаловаться.
— Аплодирую твоему постоянству, — проговорил Тошнот, — и твоей уверенности в себе, пока ты валяешься тут ночь за ночью, наблюдая, как я превращаюсь в ничто. Взгляни: от меня остались сплошные складки кожи. Даже запах мой сменился с отвратительной вони на заплесневелый и земляной, будто я всего лишь гниющий пень на каком-нибудь солнечном лугу. И прошу простить меня за кажущуюся бестактность, но ты тоже далеко уже не та, что прежде, моя дорогая. Кто в последнее время поддался твоим чарам?
— Никто. Но, честно говоря, меня это особо и не волнует.
— Так и будешь тут прозябать, пока не исчезнешь, Сенкер После.
— Пожалуй, ты прав, — вздохнула она. — Надо что-то делать.
— Например?
— Потом подумаю. Смотри, вон ползет отличный толстый червяк — вон там!
— Вижу. Увы, слишком далеко.
— Ну ладно, — сладко улыбнулась Сенкер После. — Спасибо за приятную беседу.
Сундук был полон монет: золотых, будто закат, и серебряных, будто выбеленных мочой. Для измученного взгляда Эмансипора их блеск напоминал яд. От богатства не стоит ждать ничего хорошего. Вообще ничего.
— Мы святые достославного труда, — сказал человек по имени Имид Факталло.
— Похоже, весьма достойный титул, — заметил Бошелен, который стоял возле двоих жителей Дива, заложив руки за спину.
Эмансипор развел неподалеку небольшой костер и подогревал на нем вино, чтобы прогнать растущую прохладу. Скромная рутинная работа часто ходила рука об руку с чудовищным злом, и он считал, что так было всегда, особенно в обществе его хозяев. И еще Риз чувствовал, что надвигается нечто воистину гнусное.
— Достойный титул, говорите? — ответил Имид с таким видом, как будто только что проглотил горсть пепла. — Вы так считаете?
— Да. — Бошелен удивленно поднял брови. — Именно так я считаю.
— Что ж, скажу я вам, это сплошное мучение. — Левая щека Имида дернулась. — Я лишился работы. Теперь я весь день провожу в молитвах вместе с тысячей других святых. Святых! Ха! Единственное, что нас объединяет, — беспомощная тупость, или крайнее невезение, или же и то и другое вместе.
— Вы слишком несправедливы к себе, сударь, — заметил Бошелен. — Чтобы заслужить столь благородный титул…
— Нужно почти умереть на работе, — резко прервала его женщина. — Ошибки, несчастья, слепой случай — вот откуда в Диве берутся святые!
Бошелен нахмурился, плотнее запахивая длинный, расшитый шелком плащ.
— Если я верно вас понимаю, объявление святым зависит от травм, понесенных на службе обществу?
— Вы совершенно правильно поняли, — подтвердил Имид Факталло. — Позвольте мне объяснить, что происходит в нашем городе. Все началось с внезапной смерти предыдущего короля, Некротуса Ничтожного. Типичный правитель — мелочный, злой и продажный. Нас он вполне устраивал. Но потом он умер, и трон занял его почти никому не известный брат. С этого все и пошло.
— Король Макротус, Чрезвычайно Заботливый, — сказала женщина. — И в этом титуле нет ни
