– А как он выглядит?
– Эрустим?
– Ну да.
– Это небольшой жезл, сделанный из гематита. Он изображает руку, которая сжимает шар из черного хрусталя.
Некоторое время они шли в молчании. Рингрин искоса посматривал на Лайтонда.
– Ну что ты? – спросил тот наконец.
– Я горжусь тем, что знаком с эльфом, которому даже проститутки дают бесплатно, – ответил Рингрин. – В этом ты превзошел самого Аулэ, чье сердце было горячее пламени в его кузнице.
– И что ж по-твоему, меня только за это можно уважать? – лениво, но очень опасным тоном спросил Лайтонд.
– Да нет, что ты, – ответил принц. – Просто, мне кажется, если женщины тебя любят, то и жить намного легче.
– Не сказал бы, – ответил Лайтонд.
По его лицу было заметно, что он погрузился в воспоминания. Пусть не всегда приятные, но занимательные. Рингрин не решился перебивать течение его дум. Все же принц пришел в Рабин из родного леса, где не был обойден вниманием женщин. А его друг – из воспитательного лагеря, где успел намертво позабыть о том безыскусном наслаждении, которое дает плотская любовь.
Зигфрид, несмотря на свой внушительный титул, был лишен барских замашек. Проснувшись и испытывая невыносимое желание чем-нибудь подкрепиться, он не стал будить Кулумита. Оборотень прошел в кухню и пошарил там по сусекам. Найденного вполне хватало для создания яичницы с ветчиной, чем Зигфрид и занялся.
Он услышал шаги и голоса в коридоре, и понял, что Лайтонд и Рингрин вернулись, но выходить встречать их не стал. Оборотень ждал не их. Сегодняшнюю ночь провели вне дома не только двое эльфов, но и Глиргвай. Зигфрид чуял, что она где-то во дворце, неподалеку, и даже понял, чем она занимается. Оборотень предполагал, что девушка должна вот-вот вернуться. Вряд ли Глиргвай захочет разговаривать с ним. А вот перед шкворчащей глазуньей не сможет устоять – страстные ласки всегда пробуждают дикий аппетит.
Ощутив, что кто-то вошел в кухню, Зигфрид спросил, не оборачиваясь:
– Яичницу будешь? Добавить тебе пару яиц?
– Лучше две пары, Зиг, – ответил Лайтонд.
Разочарованно выругавшись про себя, Зигфрид разбил в сковородку еще четыре яйца.
– Я согрею чайник и тосты сделаю, – сообщил эльф. – Будешь?
Оборотень кивнул.
Всю свою жизнь, за исключением малой части, он провел в общежитии химмельриттеров. Сначала Зигфрид жил в буйном подростковом, под которое была отведена стоявшая на обрыве башня Западный Клык. От основного здания башню отделял густой парк. Затем молодой татцель перебрался в семейное общежитие и, наконец, когда тройка Змееслава окончательно сложилась, их поселили в стандартный блок на три семьи. За это время Зигфрид выработал критерий, по которому оценивал будущего соратника. Готовили химмельриттеры всегда себе сами. Не секрет, что двум хозяевам на кухне обычно тесно. С тем воином или воительницей, с которым Зигфриду на кухне было удобно, с кем оборотень не сталкивалася задницами у плиты, не тянулся одновременно за солью, выбивая ее друг у друга из рук – можно было вместе и в патруль, и в постель.
С Лайтондом, несмотря на его габариты, на кухне оказалось удобно. Эльф заварил чай. Несмотря на странный розовый цвет, напиток оказался очень даже вкусным. Лайтонд пожарил тосты и нашел у Кулумита в хоронушке горшочек с малиновым вареньем. Зигфрид, сердитый на эльфа за то, что он ему сорвал намечавшийся завтрак наедине с Глиргвай, немного смягчился.
– Замечательная яичница, – сказал эльф после вынужденной паузы. – Особенно лук, так и похрустывает на зубах.
Зигфрид прихлебнул из кружки. Насытившись, он становился добрее, и ему хотелось спать. Это была чисто физиологическая реакция, связанная с двойственной сущностью оборотня, и тут он не мог с собой бороться.
– Зиг, я вот что хотел спросить, – продолжал Лайтонд. – Ты же профессиональный убийца драконов. Если есть что-то… чем ты бы мог поделиться, подсказать, помочь… я бы выслушал тебя с радостью.
– Я давно об этом думал, – ответил оборотень. – Но ты не спрашивал, я думал, ты сам все знаешь.
– Мог бы и сам подойти, рассказать, между прочим, – проворчал Лайтонд.
– Я? К тебе с советами? – переспросил Зигфрид. – К единственному Музыканту Смерти? К Лайтонду, с которым сам Змей Горыныч пил братину?
Эльф прикрыл глаза веками.
– Вы все так хорошо помните, кто я такой… а я иногда забываю. Я хотел поговорить с тобой, но не хотел… боялся показаться бестактным.
Оборотень с грохотом отодвинул тарелку.
– Вы с Рином что, сговорились? – спросил он яростно. – Не надо меня жалеть!
Зигфрид не признавался самому себе, что страстно желает сочувствия. Да и кто мог ему посочувствовать? Ведь никто из его теперешней компании даже отдаленно не мог представить себе, что это такое – растить гросайдечь, воспитывать ее, лечить ее невразумительные драконьи болячки, а после того, как ей откусят пол-крыла на вылете, сидеть в холодной норе и рассказывать Марлен сказки, потому что ей больно, страшно и никак не уснуть…
И потерять это все в один миг – и навсегда.
Лайтонд улыбнулся так, что Зигфрид вспомнил – перед ним сидит единственный Музыкант Смерти, Верховный маг Фейре, который пил братину со Змеем Горынычем.
– Я не знаю, что сделал Рин, – сказал эльф. – Но трудно забыть, как вы нас встретили тогда, в пещере… Я думаю, Рин боится, что если меня убьют в замке, то он проживет всего лишь секунды на две больше меня.
– Нет, – пробурчал бывший химмельриттер. – Это было бы глупо. Я не трону ни его, ни Кулумита, даже если ты погибнешь.
– Я знаю, как это больно, когда… – начал Лайтонд.
– Да откуда ты можешь знать, – горько, с сердцем сказал Зигфрид.
– Я тоже любил драконицу, – ответил Лайтонд.
– Любил? – недоверчиво переспросил бывший химмельриттер.
– Она могла принимать человеческий облик, – кивнул эльф, и только тогда до Зигфрида дошел смысл его слов.
– Драконица, которая может принимать человеческий облик, – пробормотал оборотень. – Ты, случайно, не…
– Да, – сказал Лайтонд. – Я любил Королеву Драконов.
Зигфрид восхищенно фыркнул:
– Так ты и в Сердце Горы бывал, наверное?
Эльф кивнул.
– Ты не… – опасливо спросил оборотень.
– Нет, я не убил ее, – ответил эльф. – Мы расстались. И я хотел сказать тебе, ну то есть я думаю… Это жестоко звучит, но лучше, что твоя гросайдечь погибла. Вы все же были вместе до конца. А я теперь иногда думаю, что было бы лучше, если бы Королева Драконов…
Он запнулся.
– Если бы она умерла, – задумчиво продолжил Зигфрид.
– Нет, – сказал Лайтонд. – Если бы я умер.
Эльф покрутил кружку по столу, болезненно сощурился.
– Мне иногда кажется, что я и правда умер, – сказал он. – Тогда… это было неописуемо прекрасно. Я был счастлив. Я любил ее, а она меня. А то, что началось в моей жизни потом… Это какой-то непрекращающийся кошмар, Зиг. Смерть отца, больные леса, отравленные магией, город драконов, Змей Горыныч, восстание, лагерь…
– Тебе кажется, что ты попал в Нильфхель, – понимающе хмыкнул оборотень.
– Куда?
– Нижний мир, – пояснил Зигфрид. – Там очень горестно и неуютно.
– Да.
– Боюсь тебя разочаровать, – сказал оборотень. – В Нильфхеле собираются одни трусы, подлецы и предатели. Тебе с тех пор, как ты расстался с Королевой Драконов, встречались только они?
– Нет, мне встречались и смельчаки, и мудрецы, – ответил эльф.
– Жизнь – она бывает пострашнее Нильфхеля. Но это, к сожалению, жизнь, – вздохнул бывший химмельриттер.
– Я знаю, – ответил Лайтонд. – Да и какая разница? Не имеет значения, где мы находимся. Реальность ли это, болезненный кошмар или, как верят сюрки, просто чей-то сон. Другой реальности у нас нет, и мы должны делать то, что должны.
Последняя фраза, в духе боремских афоризмов, окончательно смягчила Зигфрида. Ему было странно хорошо. Оборотень подозрительно покосился на Лайтонда. Верховному магу Фейре хватило бы сил изменить его ауру чарами так, чтобы он перестал чувствовать боль и тоску по Марлен, а именно это сейчас и случилось.
