«Ты предал меня», — шепнула тьма.
«Ты обманул меня», — ответил Кар.
«Ты умрешь».
«Знаю. Думаешь, я боюсь?»
«Я найду тебя, — беззвучно сказал отец. — Воскрешу. И убью снова. И снова. Я буду убивать тебя вечно».
«В самом деле? А когда же ты будешь возвращать Империю? Строить новые великие планы? Скажи, Сильнейший. Или я вправду был твоей единственной надеждой?»
«Империя будет моей, — произнес Сильнейший, и слова его прозвучали клятвой. — Я позабочусь, чтобы все, кого ты любишь, умерли в муках. Прощай, сын дикарки. Ты изначально годился лишь на кровь. До встречи после твоей смерти».
— Прощай, — сказал Кар.
Он хотел бы еще поспорить с тьмой. Или заглянуть в удивленные, непонимающие глаза Эриана. Схватиться в одиночку с сотней дворцовых стражников. Что угодно, лишь бы не слышать тонкого, отчаянного плача грифона.
Кар просил и умолял, даже приказывал — все зря. Ветер отказался улетать. На следующий день, когда блестящие парадными доспехами стражники вывели Кара на площадь для суда, грифон был там. Кружил, раскинув золотые крылья, чуть различимый штрих в синей пропасти небес. Слишком высоко для людских глаз и стрел, слишком близко для Кара. Впервые в жизни он применил Силу к своему грифону: только так можно было удержать Ветра, не дать ему обрушиться на площадь, сея хаос, в дикой ярости, ведомой одним лишь грифонам. Не дать спасти его, Кара.
«Нет, Ветер, — снова сказал он, глядя, как спешивается у помоста император в белой мантии, надеваемой лишь по случаю суда, как тянется от дверей храма вереница жрецов, как растет восторженная толпа зевак. — Нет!»
«Почему?!!» — ярость, гнев, сводящее с ума отчаяние. Люди не умеют чувствовать так остро.
«Я не хочу».
«Я хочу!!! — грифон нырнул вниз. Жалобно вскрикнул, ударившись о невидимую преграду. Со стоном выровнял полет. — Почему?!»
Порвать веревки, раскидать воинов, воспламенить землю под ногами жрецов — дело одной минуты. Проще — снять запрет, и с неба камнем упадет грифон. Мгновение, и Кар на свободе, в надежных когтях Ветра, хохочет над глупцами, вздумавшими судить мага. Стиснув зубы и тщетно пытаясь сморгнуть пот, Кар подкрепил запрет новой порцией Силы. «Я не хочу».
Он едва не утратил волю, когда женщина в черной одежде пала к ногам императора. Эриан, уже собравшийся взойти на помост, остановился. Склонившись, поднял ее. Мысль Кара метнулась к ним сквозь густой от людских чувств воздух.
— Эриан… — задыхаясь, как умирающая, прошептала дама Истрия. — Смилуйся…
Тихо, так что не услышал никто, кроме нее и Кара, император ответил:
— Доверься мне.
И быстро взошел на белую сторону помоста.
Истрия пошатнулась. Ее полные слез глаза поймали взгляд Кара. Две линии стражи, между них вереница жрецов, пестрые наряды придворных, знакомых и незнакомых — Кар не видел никого. Мать постарела. Некогда полная телом, она словно высохла, на лбу и под глазами пролегли морщины. Черная накидка на плечах делала ее лицо совсем бледным. Волосы, наполовину прикрытые скорбным черным чепцом, казались серыми. «Я люблю тебя», — Кар знал, что мать не услышит, что, подобно всем дикарям, она глуха и слепа к мыслям других. Но, бережно коснувшись ее разума, он вдохнул туда спокойствие — так много, как решился.
— Я люблю тебя, мама, — прошептал он, и ее губы шевельнулись в ответ.
Верховный жрец занял место на алой стороне помоста. Согласно закону, между императором и жрецом, между правосудием и гневом Божьим, встал защитник. Две части, белая и красная, составляли его мантию. Так в Империи судят членов императорского дома.
По знаку распорядителя суда запели рога. Шум голосов стих, все взгляды обратились к помосту.
— Кто смеет обвинить брата-принца Империи? — подняв руку, вопросил Эриан.
— Обвиняет Бог, — раздался голос жреца.
— Чьими устами говорит Бог? — спросил Эриан.
— Я стою между Богом и Империей, чтобы изрекать его волю и хранить закон, — ответил жрец. — Моими устами говорит Бог.
— В чем ты обвиняешь брата-принца Империи?
— В убийстве его величества императора Атуана, в намерениях убить его величество императора Эриана, в домогательствах имперского престола и в колдовстве.
— Какого наказания требуешь ты для брата-принца?
— Смертной казни.
Эриан кивнул защитнику. Тот выступил вперед. Кар с безразличием отметил страх и неприязнь тщедушного чиновника, вынужденного защищать колдуна.
— Ваше величество, ваша святость, — с хрипотцой начал тот. — Осудить члена императорской семьи можно лишь при наличии ясных и неопровержимых доказательств. Таков закон Империи, закон Бога. И согласно закону я спрашиваю: кто может подтвердить виновность брата-принца? Ибо, если таких не найдется, должно вам признать его невиновным.
— Герцогиня Тосская может подтвердить его виновность, — сказал жрец.
Взор императора обратился к распорядителю суда.
— Герцогиня Тосская отсутствует, — громко сказал тот. — Баронесса Урнская станет говорить от имени племянницы.
— Позволяю, — кивнул Эриан.
Кар перестал слушать. Он знал, что будет дальше, предвидел все слова ожидавшей в первых рядах баронессы Тассии, Баргата, стражников и придворных, всех, кто был во дворце в ночь смерти императора. Грифон рвался вниз, Кар устал сдерживать его. Устал молчать в ответ на его жалобное «Почему?!»
«Хватит, Ветер! — взмолился Кар. — Успокойся! Я не могу уйти с тобой, не могу жить дальше так, как жил. Если любишь меня — пойми!»
«Нет!!!»
Словно неразумная тварь, Ветер снова и снова бился о преграду, пытаясь пробить ее. И Кар, краем сознания следя за судом, снова и снова расходовал драгоценную Силу, не пуская грифона вниз.
А когда баронесса Тассия, окончив рассказ, отступила от помоста, с Каром заговорила тьма.
«Ты готов умереть, лишь бы ослушаться меня?»
«Да. Разве мы не простились вчера, Сильнейший?» — ответил Кар.
«Ты можешь вернуть мое доверие, — шепнула тьма. — Пусть грифон спасет тебя. Ударь в сердце императора, тебе еще хватит Силы. Ничего не потеряно, Амон!»
«Мое имя Карий. Нет».
«Ты безумен! Зачем тебе умирать?»
«Что такое высшая магия, Сильнейший?»
«Выполни мою волю, и ты узнаешь!»
«Это ответ? Высшая магия — магия воли?»
«Нет!»
«Я всегда выполнял твою волю, — сказал Кар отцу. — С той самой ночи, как бежал. Я думал, что принимаю решения сам, но это был ты. Сейчас, впервые, я тебе не подчиняюсь. И знаешь, мне это нравится, Сильнейший. Думаю, это стоит отрубленной головы».
«Ты ничтожество», — прошипела тьма, и в ее шепоте Кар услышал бессилие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
