тесное пространство, заглушая тихий разговор парней, чтобы она могла спать спокойно.
Пальцы Леви тут же начинают постукивать по его бедру, пока его колено подпрыгивает в такт музыке, и я ловлю себя на том, что наблюдаю за ним. Он такой чертовски талантливый. В детстве я могла только мечтать о таком таланте, хотя меня больше интересовала гитара, не то, чтобы у меня когда-либо были деньги, чтобы купить ее себе, да я бы и не хотела. Мой отец заложил бы ее за наличные или дешевый алкоголь.
Леви замечает мой пристальный взгляд и смотрит на меня сверху вниз, замечая боль в моих глазах. Не задавая вопросов, он тянется ко мне и сажает к себе на колени, так что я оказываюсь верхом на нем.
— Ты чертовски сногсшибательна, — говорит он мне, убирая волосы с моего лица и проводя пальцами по моей шее, осматривая сильные синяки и волдыри, которые ошейник оставил на моей коже. — Нам не следовало брать тебя туда.
Я полностью согласна, и как раз в тот момент, когда я собираюсь сказать ему, что именно я думаю об этой дурацкой вечеринке, с моих губ слетает нечто другое.
— Я убила своего отца.
Леви кивает.
— Ты это сделала, — говорит он мне, его глаза блестят чем-то темным. — Не позволяй чувству вины грызть себя. Я видел, как ты гордилась собой, как наслаждалась каждой гребаной секундой этого. Позволь этому чувству поглотить тебя, развратить. Не смей проливать ни единой гребаной слезинки по этому ублюдку. Присоединяйся к нам на темной стороне, Шейн. Ты будешь процветать там и будешь нашей гребаной королевой, правящей нами троими. Мы встанем на колени у твоих гребаных ног, если ты попросишь.
— Ты действительно так думаешь? — Спрашиваю я, когда его руки опускаются на мои бедра, притягивая меня ближе.
Он задирает перед моей черной майки и рвет ткань, пока я не остаюсь обнаженной перед ним, мои сиськи всего в нескольких дюймах от его полных губ.
— Я, блядь, знаю это. — И вот так просто его рука запускается в мои волосы на затылке и притягивает меня к себе, прижимая мои губы к своим.
Он крепко целует меня, и когда его язык проникает в мой рот, я понимаю, что понятия не имею, когда перестала ненавидеть его. В какой-то момент страх находиться рядом с ним исчез, и я неосознанно простила его за то, что он сделал после того, как в Маркуса стреляли. Вся эта боль каким-то образом исчезла, и у меня не осталось ничего, кроме восхищения этим ужасающим человеком.
— Я не хочу быть твоей королевой, Леви, — шепчу я ему в губы, когда он прижимается ко мне, его твердый член трется о мою жаждущую киску. — Я хочу быть равной тебе.
— Ты никогда не сможешь стать мне равной, — говорит он мне, а его братья молча слушают с передних сидений. — Не тогда, когда я уже ставлю твою жизнь выше своей.
И, не говоря больше ни слова, он наклоняется и снимает с меня спортивные штаны. Его толстый член высвобождается, и после того, как он обвивает своей сильной рукой мою талию и меняет мое положение, я опускаюсь на него сверху. Он заполняет меня до краев, широко растягивая, пока его жилистый член двигается по моим стенкам. Его губы опускаются на мой упругий сосок, и пока он дразнит меня своим умелым языком, я трахаю его всем, что у меня есть, в то время как его братья наблюдают за шоу ревнивыми, горячими взглядами.
27
"Эскалейд" резко останавливается, и мои глаза распахиваются, обнаруживая целую армию черных внедорожников, окружающих переднюю часть замка. Сердце выпрыгивает из груди и бешено стучит, а с губ срывается громкий вздох.
— Гребаный ад, — выплевывает Маркус, наблюдая за драматической демонстрацией силы, когда мы с Жасмин окидываем машины пристальным взглядом. Мой разум мгновенно уносит меня к ФБР, предполагая, что они приехали за своими сбежавшими заключенными, но, увидев старого ублюдка, стоящего впереди и в центре, мое настроение резко падает.
— Какого черта ему нужно? — требую я, откинув руку назад, чтобы достать из спортивной сумки новую майку взамен той, которая была разорвана в клочья довольным зверем, сидящим рядом со мной. Отец парней уже однажды раздел меня догола, и я больше никогда не позволю ему так на меня смотреть — чего бы это ни стоило.
Роман рычит в глубине своей груди и медленно подгоняет "Эскалейд" поближе, прекрасно понимая, что выхода здесь нет. У нас нет выбора, кроме как предстать перед расстрельной командой из-за сегодняшней маленькой экскурсии. Парни были пойманы с поличным, и я не сомневаюсь, что это повлечет за собой последствия, последствия, которые, скорее всего, коснутся и меня.
— Можно поспорить, что одна из этих маленьких сучек из ФБР, которым платит мой отец, позвонила в тот момент, когда они засекли нас в этой гребаной гробнице? Посмотрите на этого самодовольного ублюдка, — продолжает он, мягко качая головой. — Он здесь, чтобы напомнить нам, кто здесь гребаный босс.
Маркус усмехается.
— Даже эта армия не смогла бы убедить меня, что у него на руках есть какие-то козыри здесь. Он может выглядеть самодовольным, но страх в его глазах сияет ярче, чем эти гребаные бриллианты у него на шее.
Ухмылка играет на моих губах, когда я замечаю дрожащие руки Жасмин рядом со мной.
— На этот раз тебе придется остаться в машине, — говорю я ей, одевая майку. — Поверь мне, ты не захочешь иметь ничего общего с этим парнем. Если хорошенько подумать, тебе, вероятно, следует пригнуться и спрятаться. Лучше всего, чтобы Джованни даже не знал, что ты здесь.
— Джо… Джованни? — бормочет она с широко раскрытыми от ужаса глазами, ее страх отражает мой, когда я впервые увидела этого ублюдка. — Как Джованни ДеАнджелис, босс мафии?
— Единственный и не повторимый, — бормочет Леви рядом со мной с явным раздражением в голосе, слишком хорошо зная, что может означать случайный визит его отца. — Добро пожаловать на дерьмовое шоу.
Роман останавливает “Эскалейд” прямо в центре черных внедорожников и тяжело вздыхает, прежде чем повернуться ко мне лицом.
— Помни…
— Я знаю, — пробормотала я, закатывая глаза и обрывая его, уже более чем привыкшая к этой рутине. — Видима, но не слышима. Я поняла это за последнюю сотню раз.
— Ты почти одурачила меня, — бормочет он, прежде чем взглянуть на своих братьев. — Не облажайтесь. Я не в настроении проводить день, разгребая этот бардак. Я просто хочу,
