Снаружи ударил тугой взрыв, и сразу же раздалось пронзительное верещание карликов. Призрак, нагнув голову, на карачках подобрался к краю крыши и выглянул наружу. Эдик не мог видеть, как его маловыразительное лицо озарилось мстительной усмешкой, когда Призрак увидел разлетающиеся тряпичными куклами в разные стороны тельца врагов, как они шмякаются на бетон, корчатся, пытаются потушить тлеющие и даже занявшиеся языками огня лохмотья, пытаются ползти, нелепо тычась физиономиями в землю, оглушенные, контуженные, покалеченные. Двое кое-как уковыляли прочь, зализывать раны, а трое так и остались валяться кучами мусора там, куда их швырнул взрыв противотанковой ракеты. Призрак вернулся к раненому.
-Хорошие новости. Эти уродцы от нас отвязались, и похоже, надолго. Теперь будем заниматься тобой. Я зашью тебе раны и перевяжу. Сможешь не орать?
Эдик молча кивнул в ответ и намертво зажал собственную сдернутую с руки перчатку, чтобы заглушить вопли боли, так и рвущиеся наружу. Призрак же, терпеливо дождавшись, пока пациент закончит приготовления, зажал в зубах фонарь, открыл свою и подаренную Грачом аптечки и приступил к операции. Первым делом вколол ученому двойную дозу сильнодействующего обезболивающего, дождался должного эффекта, ориентируясь по зрачкам (наркота есть наркота), а потом взялся извлекать осколки из ран. Граната для подствольного гранатомета опасна именно тем, что при взрыве дает массу острого, как стекло стального крошева из насеченного специально для этого корпуса. Мелкие – не больше подушечки от жевательной резинки – кусочки стали глубоко врубились в мясо ноги Эдуарда. Их пришлось вытаскивать острием ножа. Все это время Эдик тихо выл на одной ноте сквозь стиснутую челюстями перчатку, глядя в небо над собой, но так и не дернулся, не мешая хирургу.
Потом Призрак щедро полил раны жидкой перекисью водорода, стер бинтом обильно выпершую пену, размотал накрученную на одноразовую иглу нить и принялся накладывать швы. Эдуарда будто били электрические разряды, но он стоически терпел страдания. Под конец проводник туго забинтовал бедро и стянул разрез на пропитанной кровью штанине, прихватил его несколькими стежками шовного материала, чтобы свети к минимуму возможность попадания грязи к телу.
Эдик отер ладонью крупными каплями выступивший пот на лице, откинулся назад и несколько раз глубоко вздохнул.
-Спасибо, - прошептал он. – И куда мы теперь?
-Ну точно не к станции, - потушил ставший уже ненужным фонарь Призрак. – Ты не дойдешь. Будем пробираться через окраину Леса. Может, и получится. Главное, под воздействие «Пульса» не попасть. Его со дня на день уже запустят, так что у нас с тобой завтра буквально половина дня есть. Наша возможность выжить. А там будь что будет…
-Я не смогу идти быстро.
-Знаю. Пойдем как сможешь. Главное, чтобы твари особо не привязывались. Патроны у нас не бесконечные. Бог даст, отобьемся.
Эдик вытянул негнущимися пальцами фляжку из внутреннего кармана, отвинтил пробочку, глотнул пару раз, потом протянул своему товарищу.
-Коньяк, настоящий армянский, десять лет выдержки. Угощайся.
-Спасибо, - Призрак принял сосуд. – Хотя не усердствовал бы ты со спиртным. Я тебе наркотика ударную дозу вогнал, по мозгам шлепнет – мало не покажется.
-Ничего, пару глотков можно… А Черт с Сапогом суки. Бросили нас.
-Нет, - грустно покачал головой Призрак, - Они самые обычные люди. Просто очень хотят жить. Настолько, что им плевать на всех вокруг, кроме себя. Ну кто из них станет возиться с раненым и попавшим в беду, если есть шанс потом самому разделить эту участь? Сам подумай, ты же неглупый.
Эдик перевернулся на бок, обнял ладонями раненое бедро, принялся ощупывать сквозь повязку изувеченную плоть. Проводник шикнул на него, мол, не тревожь зря швы, и за ремень подтянул автомат к себе. Ученый со своим оружием не расстался, держал рядом на любой случай. Призрак достал сигареты, закурил и предложил Эдуарду. Тот было отказался, но проводник настоял.
-Запах свежей крови может разную нечисть привлечь. А так хоть немного это перебьешь.
Люди молча курили и думали каждый о своем. Зона наблюдала за ними пустыми глазницами города-призрака. Но опустошенные совсем недавно прошедшей рядом с ними гибельной опасностью и превозмогшие ее, два человека уже ничего не боялись. И, наверное, Зона тоже понимала это, не спешила расправиться с этими дерзкими букашками. На рассвете им необходимо было двинуться в обратный путь. Призрак хорошо знал этот город. Потому что сам когда-то жил тут, и при желании легко бы нашел свой дом, не успевший стать родным, так как служил людям буквально пару лет. А потому найти дорогу назад, даже спустя столько времени для Призрака было парой пустяков. И плевать на страшные и причудливые изменения, сотворившие с Припятью время, запустение и сама Зона. Призрак просто вернулся в те края, откуда ушел весной восемьдесят шестого. И теперь тут был его дом.
Призрак долгое время после аварии жил, как и остальные мужики, рискованными рейдами за металлоломом и разных более или менее ценным барахлом, иными словами, мародерствовал. Жить-то хотелось, а бывшему инженеру с завода было просто некуда приткнуться. Занялся мелким бизнесом… А потом и наемничьей карьерой, подряжался на разнообразные задания на территории тогда еще просто зоны отчуждения, и там своей неуловимостью в стычках с военными заслужил свое «потустороннее» прозвище. Рождение Зоны круто изменило судьбу Призрака.
Он только что спас Эдика, и тем самым вернул ему долг за собственную жизнь. Ведь тогда, после гибели страшного Кукловода ученому или тому же Шухову ничего не стоило вогнать пулю в лоб невольному телохранителю чудовища и тем самым поставить точку во всех морально-этических вопросах. Но ведь нет. И тащили с раной в животе до вертолета спасателей, и замолвили слово перед Сахаровым, лечившим неведомого бойца у себя в научном городке и не отдавшего его в лапы СБУ. И даже вверили свои жизни, отправляясь в этот заранее провальный, самоубийственный поход.
Припять был ЕГО город. И он не мог допустить, чтобы кто-то просто так умирал тут, у него на руках, а он спокойно и равнодушно глядел на это.
-А ты хорошо стреляешь, метко, - вдруг похвалил Призрак Эдика.
-Спасибо, - негромко ответил молодой ученый, - Я нормативы сдавал.
-Ворошиловский стрелок прямо.
-Ну что вы… Какой из меня стрелок?
-А вот такой. Будешь ты у меня зваться Стрелок. Надо же тебе какое-то прозвище дать? Ты теперь в настоящую ходку пошел. Эдиком будешь там, у своей братии. А тут, брат, свои имена…
-Я вообще-то ученый, сейчас кандидатскую пишу, - бледно улыбнулся Эдик. - Ну какой из меня боец? Лабораторная штафирка.
Призрак отщелкнул окурок в сторону. «Бычок» сверкнул в бледнеющей от наступающего рассвета темноте тусклой искоркой и запрыгал по кускам шифера крыши. Эдуард проводил окурок взглядом.
-Возьмете меня в ученики? – вдруг спросил он.
-Возьму, - совершенно серьезно кивнул Призрак, - Уже светает. Готовься, Стрелок, в путь.
Странное и удивительное это было место. Там, где небо в прямом и переносном смысле плотно стесняется с землей, сходится то ли в поцелуе, то ли в единоборстве. Огромная пустошь, покрытая плотным – плотным ковром своеобычной и вездесущей здесь травы полыни, волнообразно колышущаяся от ветра, тихо, тревожно шелестящая, необъятная, серо-коричнево-зеленая. Небо затянуто серыми тучами, но через них льется рассеянный, как через специальные светофильтры неяркий свет где-то прячущегося солнца.
Страшное место, обитель поклявшейся отомстить людям – погубителям искалеченной насмерть природы. Тихо тут. Почти ни звука вокруг. Нет никакого зверья, даже смертельно опасных ловушек нет в пределах видимости. Укрыться от взгляда осторожного человека им просто негде, полынь предательски укажет их своими стеблями. Зоне нет смысла подстерегать жертвы там, где их в принципе быть не должно. Но – невозможно! – они были…
Четверо человек брели через это полынное поле на горизонт, туда, где поднимались серыми мрачными громадами корпуса Чернобыльской атомной электростанции, где уродливым бетонным коробом навеки замер Саркофаг и попирала небо та самая знаменитая вентиляционная труба, давно уже ставшая символом этой трагедии всего человечества. ЧАЭС ждала людей, как ждет добычу настороженный на звериной тропе стальной капкан. Лишь тоненько, на самой границе слуха звенит в морозном воздухе тугая стальная пружина. Лишь доносится с того края полынной степи дуновения ЧУЖОГО, пропитанного смертью ветра.
Здесь нет даже птиц, так как пронырливые вороны, все же убоясь радиации, не суются сюда. Все мало-мальски крупные растения засохли и сгинули на корню, оставив только траву-полынь, знаменитый чернобыльник, давший имя этим местам в незапамятные времена. Черная быль… Воистину черная. Слишком горькая, чтобы хоть один из разумных существ мог сполна вкусить ее, оставшись живым.
