Целомудренная его супруга по мере сил своих старалась следовать ему в подвигах, а присноблаженный побуждал ее продвигаться вперед и не оглядываться назад, размышляя о пройденном пути добродетели, но до конца претерпевать подвиги ради Господа. Видя, что она с ревностью следует за ним, преподобный благодарил Бога.
Слыша о подвигах и добродетелях истинных монахов, он необычайно возлюбил монашество и весьма желал отречься мира и того, что в мире, чтобы в монашеском житии безмолвии работать Богу. Поскольку же начало и основание монашеской жизни есть послушание, Кириак захотел испытать, сможет ли он соблюсти его и отсечь собственную волю. Ради этого он на три года предал себя в полное послушание некоему хозяину корабля, чтобы, без ропота и ревностно исполняя приказания корабельщика и его сотоварищей, самым делом знать, сможет ли он слушаться духовного отца и соблюдать правила монашеского жития. Лучше подчиниться ученику, чем жить как тебе хочется, пожиная негодные плоды собственной воли. Блаженный Кириак служил корабельщику и его товарищам как ангелам Божиим, исполняя все что ему приказывали, почетное или бесчестное, будучи для всех как раб, который не противоречит, не спорит, не оказывает непослушание. И хотя безумные издевались над ним и часто поносили его, он с радостью все претерпевал, и наоборот, когда его не поносили, печалился, как если бы терял сокровище, потому что с надеждой взирал на будущее воздаяние. Полагая, что поношения и бесчестия есть лекарство от гордости, он просил Бога за бесчестящих его, как будто они в действительности были его врачами. И хотя неразумные осуждали его за лицемерие, ложное благочестие и пост, он никогда не нарушал его. Те вкушали жирное мясо и рыбу, наслаждаясь всеми видами пищи, а преподобный, смотря на них, испытывал радость, вкушая лук с хлебом или чесноком, или дикими травами. Довольствуясь этим, он говорил:«Я, братия, немощен и не могу уцеломудрить плоть свою жирной пищей, потому что она разжигает во мне пламень страстей».
Всякий раз, когда корабль приставал к земле, блаженный выходил на сушу собрать дров или набрать воды, или еще по какой–нибудь надобности, а затем шел туда, где его никто не видел, и молился Богу, совершая множество поклонов. Потом он немилосердно бил себя по бедрам, по плечам, иногда веревкой, либо палкой, а иногда и колючим терновником. После таких побоев кровь из рассеченных бедер заливала даже лодыжки, как он сам рассказывал автору жития, однако по благодати Божией, раны его не воспалялись. Когда он бил себя, то жалобно плакал, призывая на помощь Бога. А поступал он так в тот момент, когда его донимал какой–нибудь страстный помысел похоти или гнева.
Однажды, когда они возвращались из придунайских городов, куда плавали по каким–то торговым делам, святой сидел в углу корабля. Размышляя о своих грехах, он мысленно говорил:«До каких пор ты будешь медлить угождать Богу, несчастный? Какого возраста ты ждешь? Ты не юноша двадцати лет, а совершенный муж, и если будешь пренебрегать этим сейчас, откладывая со дня на день, то никогда не преуспеешь. Таким образом ты будешь обольщать себя до тех пор, пока не придет твой конец. Потщись в подвиге, потому что подвиг здесь и сейчас, и медлить нельзя». Рассуждая таким образом, он уже не мог более сдерживать себя, но начал громко плакать, бить себя по лицу и немилосердно царапать, потому что сердце его сгорало, как от огня. Моряки стали спрашивать, что с ним происходит, и о чем он думает, если так плачет. Будучи не в силах заставить их замолчать, он сказал:«Если бы у вас было столько грехов, сколько у меня, и вы бы оставались в нераскаянии, то плакали бы еще больше, чем я». Те отвечали ему:«И мы тоже грешники, но никто из нас так не плачет, поэтому мы решили, что ты скорбишь о чем–то другом». Восстенав из глубины сердца, преподобный сказал:«Сия река, которую вы видите, выходит, как я слышал, из рая, и окружает всю землю. Я представил себе ее в виде бумаги, на которой записаны все мои грехи, что наполняют и оскверняют вселенную. Вот почему я плачу. Когда неразумные услышали это, то стали надсмехаться над ним, а разумные со стоном говорили:«Горе нам! Если ты, который постится, бдит и беспрестанно молится Богу, служа нам, недостойным, как раб, пребываешь в таком злострадании оттого, что имеешь грехи, и так плачешь, то мы, жестокосердные и нераскаянные, которые каждый день прилагаем грех ко греху, как будем страдать в Страшный день Судный? Горе нашему бесчувствию, потому что проводим дни наши в суете!»
Однажды блаженному было велено подняться на мачту. Будучи утомлен постом и холодом (ибо носил только легкую одежду и был босиком), исстрадавшийся от невыносимых побоев и ран, он попытался забраться, но не смог. Положив поклон сотоварищам, преподобный сказал:«Простите меня, братья, ради Господа, потому что если я и заставлю себя подняться на мачту, то не удержавшись, упаду в море, потому что я болен и лишился последних сил». Моряки пожалели его и предложили:«Отойди от нас, человек Божий, мы боимся, как бы Бог не потопил нас в море, видя твое смирение. Если же не уйдешь с палубы, то хотя бы сиди спокойно и молись о нас Богу. Он даст нам силы исполнить твою работу». Им удалось уговорить его не работать, пока корабль не прибыл в родной порт. Там Кириак пошел домой и, рассказав супруге о случившемся, сказал:«Я должен сделать одно из двух: либо пойти в монастырь, либо остаться здесь, но тогда я буду бесполезным из–за телесной болезни». Супруга отвечала ему со слезами:«Оставайся здесь, с нами, господин мой, а я прокормлю детей с помощью того немногого, что у нас есть. Верю, что Бог не попустит нам лишиться необходимого для жизни».
Кириак устроил себе в доме крошечную келью, в которой он совершал поклоны и молился, и много лет провел в ней в безмолвии, предаваясь посту, псалмопению и молитве. Он занимался рукоделием, плетя для соседей сети, но не брал за них платы. При этом преподобный говорил:«Если руки твои заняты работой, язык твой должен воспевать песнопения, а ум — молиться, потому что Бог требует от нас в качестве долга, чтобы наши ум и помышления всегда были заняты Им. Если же хочешь, чтобы творения рук твоих были угодны Богу, а не земле, то отдавай их нищим». Преподобный носил на теле железные вериги, которые сдавливали его так, что от ран исходило невыносимое зловоние. Однако он все сносил с радостью, говоря:«Для тех, кто любит труд и воистину хочет покаяться, что ничтожно и легко, хотя кажется тяжелым и вызывает смех у любящих плоть и беззаботных, ибо апостол говорит, что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8: 18). Чтобы утешить его в трудах, Господь дал преподобному дар слез, через который он получал отдых и утешение.
Поскольку он весьма любил безмолвие, то выходил ночью из своей кельи и шел в пустынное место близ озера, где пребывал в посте два или три дня, а иногда и по целой неделе, совсем ничего не вкушая, голод же он иногда утолял травой. От чрезмерного поста, крайнего безмолвия и многих слез, он умертвил в себе телесные чувства, пробудив внутренние силы души. Поскольку же ум его сиял от непрестанного поминовения Бога и постоянной молитвы, то восхищался в созерцание Бога, отчего преподобный испытывал наслаждение.
Часто оставляя мысленные созерцания, он говорил себе:«Оставь вышняя, нечистый, потому что всякий беззаконник и гордец — нечист пред Богом. Сойди умом во ад, чтобы созерцать там подобных тебе, к которым скоро будешь сопричислен и ты, несчастный, и к их страшным мучениям. Вот при дверях посланный от Бога Ангел, что же ты сидишь? О, как сможешь ты вынести червя неусыпающего и претерпевать огнь неугасимый? Как окутает тебя тьма осязаемая, как разлучит тебя Бог от праведников и как поместит с демонами, дела которых ты сотворил? Бога не боялся, людей не стыдился, самого себя не помиловал, кто же помилует тебя? Праведен Бог, и праведны суды Его, потому Он воздаст по делам твоим». И снова, и снова, скорбя, со слезами и рыданием он произносил такую молитву:«Помилуй, помилуй, помилуй, Христе мой Сердцеведец, согрешил я, не осуди меня. Приими рыдание мое от горести души моей, Страстями Своими исцели страсти души моей, ранами Твоими излечи раны ума моего, Кровью Своею очисти меня, якоже веси, и сотвори причастника мя Божественного Тела Твоего. Желчи же горечи, еюже от врагов напоен был еси, Христе мои, избави мя скоро. Телом Своим, распростертым на Древе Креста Твоего, простри ум мой к Твоему созерцанию. Главой, еяже приклонил еси на Кресте, сия моя глава да превознесется над противниками моими. Пригвожденные Твои пречистые руки да возведут меня к Тебе из рова погибельного. Заушенный и оплеванный проклятыми, сие мое лицо, оскверненное беззаконием, да озарит лик Твой святой. Душа, еяже на Кресте предал еси Отцу Своему, сия да приведет меня к Тебе Твоею благодатью, да избавлюся от пищи радостно–печальной. Да будет пищей мне, о Христе мой, воля Твоя святая всегда, ныне и во веки веков». Молясь так, жалуясь и укоряя себя он не хотел взирать на горняя, но день и ночь размышлял о своих грехах. Когда не было зимы, он часто уходил в пустыню и подвизался, как мы уже сказали, а затем снова возвращался домой, к жене и детям.
