Сказка про хитрый трюк
Моя мать проявляла особое усердие в бинтовании моих ног, хотя ко времени моего рождения обычай считался в нашей стране таким же древним и не модным, как каменный топор. Думаю, она хотела приковать меня к носилкам на всю оставшуюся усыпанную цветами жизнь, чтобы я не причиняла вред своими шалостями.
Каждую ночь я разматывала бинты и тайком выбиралась из постели, чтобы голой плескаться в садовой грязи. Уверена, она знала об этом – поутру мои волосы всегда были влажными и пахли травой, – но ничего не говорила, заматывая пальцы в шелк-сырец, с упрёком поглядывая на грязные пятки.
Однажды, когда мне было лет десять, гадалка Маджо вернулась в столицу. Это было великое событие, поскольку товары не принятой в высшем обществе женщины пользовались большим спросом у благородных дам: любовные зелья, заклинания для благополучных родов и рождения мальчика, талисманы на удачу и богатство, даже чары для перемены погоды от засухи на дожди. Её телега была удивительной вещью, сделанной в виде маленького передвижного дома, задрапированного пурпурными и красными кусками ткани, с зелёными занавесками и позвякивающими серебряными цепями, кожаными амулетами, бахромой свисавшими с миниатюрного карниза, перьями журавля и кошачьей шерстью, а также мазями в глиняных горшках, хранившимися за тёмной дверью. Всё это Маджо носила на спине из города в город, хотя высохшая и костлявая фигура старой ведьмы едва ли казалась способной на подобное. Когда она останавливалась, из нижней части хитроумного устройства выдвигались ходули, и Маджо, распустив ремни, принималась за работу.
После заката моя мать и другие дамы в надушенных париках и с накрашенными губами собирались в беседке, словно птицы у фонтана, щебеча от удовольствия и с замиранием сердца прислушиваясь, не раздастся ли многозначительный скрип тележки Маджо. Меня приносили в паланкине, на розовых подушках, а мои стянутые бинтами ноги были приподняты так, чтобы к ним не приливала кровь.
Вскоре раздавалась тихая песня гальки, хрустящей под ногами, и магии, привычной как кулинария. Женщины толпились вокруг Маджо, совали монеты в её пальцы, похожие на веточки орешника; и хватали амулеты, талисманы, полоски бумаги, которые надо было спрятать под подушкой; напитки, которые надо было залпом выпить в следующее новолуние.
Каким-то образом сквозь громкий шелест одежд и жадные руки Маджо заметила меня своим чёрным глазом. Он у неё был единственный – другой она потеряла во время своих путешествий. Одни говорили, что в схватке с тигром, другие – в битве с чародеем; а кое-кто утверждал, что выцарапал его собственноручно, наказав гадалку за неправильное заклинание. Этот взгляд был как рука, схватившая меня; губы Маджо, на которых виднелись ниточки слюны, разошлись в самодовольной ухмылке.
– Как зовут твою дочь? – хрипло спросила она у моей матери, безошибочно определив её среди напудренных дам.
– Моё дитя зовут Томомо, – ответила мать дрогнувшим голосом.
Маджо дважды щёлкнула языком и, вытащив из складок юбки жёлтый кисет, протянула его ей.
– Отдай девочку мне, и я дам тебе кисет – держи его всегда при себе, и в нём будет появляться золотая монета каждый раз, когда споёт петух.
Все женщины затаили дыхание, словно рыбаки, поймавшие на крючок жирного лосося, а потом стали завистливо шептаться – кому нужна бесполезная дочь, если речь идёт о золоте?
Взгляд моей матери воровато метнулся от меня к старой ведьме. Наконец, она согласилась и, схватив желтый кисет, поспешила во внутренние покои с остальными дамами, захваченными новым чудом. Мать поцеловала меня напоследок в щёку и впопыхах попросила быть осторожнее. Спустя мгновение мы с Маджо остались во внутреннем дворе одни, не считая восхитительной тележки.
Она ничего мне не сказала, но вытащила большой медный котелок и наполнила его водой из такого большого кувшина, что я едва поверила в возможность спрятать его в складках юбки. Когда рябь на поверхности воды улеглась и луна засияла в котелке, как картофелина в супе, Маджо знаком велела мне посмотреться в него.
Я увидела моё истинное лицо – тонкую заострённую мордочку, влажный чёрный нос и уши, с любопытством подрагивавшие на ночном ветру. Наверное, мне стоило испугаться – моя шерсть была такой красной, а зубы сияли так ярко. Но, по правде говоря, я испытала облегчение – вот что мать видела на дне моих глаз. Я не была проклята – просто оказалась монстром.
– Вот так-то, Томомо, моя девочка, – Маджо похлопала меня по спине, и это до странности походило на поздравление.
– Откуда вы узнали? – спросила я.
– Мы узнаём себе подобных по запаху, чуем этот аромат шерсти под кожей, как сахар, растворённый в чае.
Она заглянула мне через плечо, и её лицо появилось в воде рядом с моим – морщинистая морда с проплешинами, без одного глаза, с покрытой шрамами нижней губой и отвисшими, будто седельные сумки, щеками. Мы обе ухмыльнулись, и наши отражения оскалили зубы: её были желтыми и затупившимися, мои – белыми и острыми.
– Теперь ты принадлежишь мне, малютка-лиса. Если бы я узнала о тебе раньше, украла бы и нашла подходящее логово в горах. Теперь всё сложнее. Ты слишком взрослая, чтобы присоединиться к своим кузенам и кузинам. Хотя на самом-то деле это неважно – если будешь хорошо учиться, найдёшь себе место в мире, как нашла я. Однако не забывай остерегаться воды – она нас выдаёт.
Маджо опрокинула котелок на гальку и сунула обратно в тележку, накинула на плечи широкие кожаные лямки и водрузила миниатюрный дом на спину. Деревянные «ноги» со щелчком сложились, спрятались под полом. Гадалка понюхала ветер.
– Лиса всегда должна быть начеку и оставаться бодрой, – сурово проговорила она. – Теперь, когда ты знаешь, что ты одна из нас, оправдывать лень нечем. У меня и так тяжелый груз, ещё не хватало трижды проклятых носилок. И снимай эти нелепые штуки со своих ног!
Я с радостью содрала бинты, зубами помогая распутывать тугие узлы. И запрыгала рядом с Маджо, так светясь от радости, что моя одежда должна была вот-вот вспыхнуть.
– Куда мы пойдём? – спросила я.
– Туда, где ты сможешь многому научиться. Ты спала на простынях, мягких, словно укутанные в шелк облака, и вкушала жирную оленину. Но за пределами Дворца олени умны, и поймать их сложно, а мягкая постель слишком тяжела. Есть другая жизнь, и, в общем и целом, она по силам лучшим женщинам. Жаль, что твоей матери не доводилось спать в пещере, где вместо одеял – ворох листьев… Надеюсь, награда ей понравится. К утру все петухи в столице упадут замертво – они будут мёртвыми, как золото и нежеланные дочери.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
