– Нет, я очень хочу с вами переговорить, – возразил Грачёв.
– Может, тогда уже у следователя? – предложил Канцибер, уверенный, что говорит с действующим капитаном полиции.
– Давайте пересечёмся с вами в квартире Зинаиды Фёдоровны, мне по времени так было бы удобней, – нашёл выход из затруднительного положения Егор. Договорившись с Канцибером, он вернулся к дочке и долго ещё успокаивал её, убеждая, что мама вернётся и ничего страшного не произошло. Убедить её, впрочем, не удалось, зато удалось успокоить, после чего ребёнок заснул и перенёс всхлипывания и стоны в свой ночной сон.
* * *
«Проведать решил? Нет, что-то здесь не так. У него всегда в поступках была своя выгода, свой резон».
Бывшая олимпийская чемпионка всё никак не могла отойти после повторного звонка из своего прошлого. Ей перезвонил Канцибер и напросился на визит. Она разрешила, а затем озадачилась. Зачем бывшему мужа и тренеру ворошить их прошлое?
«Или в самом деле он только хочет узнать подробности дела, по которому его вызывают? Нет, наверняка он прознал от милиции, что я нашла свою дочь. И теперь хочет навести у меня о ней справки. А что я ему скажу? Что моя дочь не имеет документов, что она не Светлана Грачёва, паспорт на имя которой она предъявила при оформлении моей квартиры. А теперь её обвиняют в мошенничестве, потому что следствие не верит в наше с ней родство. Мне же поступают звонки и угрозы от новых хозяев с требованием немедленно убираться из квартиры. Наверное, он будет рад всё это услышать. Это позволит ему сказать что-нибудь нравоучительное. Опять стать моим тренером, делающим мне выговоры и замечания. Не хочу!!!»
Неприятные мысли прервал звонок в дверь. Женщина испугалась столь позднему визиту.
«А если это новые хозяева, которые приехали меня выселять? Вот так выбросят меня на улицу в ночной рубашке. Выставят мебель. И что мне тогда останется делать?.. Помирать».
Она медленно, стараясь не шаркать тапками, чтобы не выдать своего присутствия, стала подходить к дверному глазку. Глянула, но за дверью никого не оказалось.
«Хулиганят. Начинают меня потихоньку изводить. Чтобы сама добровольно убралась».
Она повернулась, чтобы идти обратно, но за спиной вновь раздался звонок в дверь. Всплеск адреналина затуманил разум, как раньше, когда она впервые пыталась заставить лошадь прыгнуть через самый опасный барьер, преодолевая свой страх сломаться при падении.
Разозлившись и утрачивая чувство опасности, она схватила стоящую у двери инвалидную трость и ринулась в атаку, даже не поглядев ещё раз за дверь. Распахнув дверь, она с трудом успела остановить опускающуюся с палкой руку на собственную дочь.
– Мама?! Ты что?! – вскрикнула стоящая за дверью перепуганная Мария. Она успела подхватить на руки вмиг ослабевшую пожилую женщину, у которой сразу подкосились ноги.
– Ой, я дура старая, – запричитала Царькова, понимая, что чуть не ударила собственного ребёнка. – Прости, Машенька, меня, старуху полоумную. Я же думала, что меня выселять пришли.
– Кто? – возмутилась Мария.
Мать стала рассказывать о звонках, о предложении переехать в дом престарелых, в котором, по словам директора, Мария работает по сей день.
– Этого не может быть. – Мария не знала, куда себя деть от стыда. – Я же всё предусмотрела. Ты должна была жить со своей внучкой и Егором, когда я уйду.
– Уйдёшь?! – Зинаида Фёдоровна чуть не потеряла дар речи. – Как?! Куда?!
Мария, пойманная на слове, сначала растерялась, но потом попыталась объяснить:
– Ты же знаешь, что меня подозревают в преступлении, которого я не совершала?
– Ну конечно, бедная моя дочурка, – вздохнула пожилая мать, начиная понимать, о чём хотела сказать дочь. – Но ведь мы докажем твою невиновность и тебя в суде оправдают?!
– Кроме тебя в деле есть ещё потерпевшие, которые обвиняют меня в хищении их квартир, – спокойно произнесла Мария. – Поэтому мне не избежать осуждения и срока. А это от пяти до десяти лет изоляции.
– Но ты же у них ничего не крала, – в полной уверенности возмутилась Царькова. – Или я что-то не знаю?
– Ты же знаешь, что я работала у них патронажной сестрой от «Ангела», – напомнила матери Мария. – И они оформляли на меня генеральную доверенность, которая мне была нужна для оплаты коммунальных платежей и других действий от их имени. Для меня самой была ушатом холодной воды информация от следователя, что их квартиры проданы по этим генеральным доверенностям.
Мария зашмыгала носом, с трудом пытаясь сдержать слёзы, но ей этого не удалось, и она заплакала.
– Организация, в которой я трудилась, от меня отказалась, и получилось, что я сама приходила к старикам, представляясь от благотворительной организации, – сквозь слёзы продолжала женщина. – Я попыталась сделать так, чтобы твоя квартира не досталась этим преступникам, и оформила на твою внучку.
– А вышло, видимо, как-то не так, – горько усмехнулась Царькова, которой свою дочь было жаль больше, чем себя.
– Я не хочу лишаться свободы, – продолжала изливать свои переживания Мария. – Я не смогу этого вынести. Поэтому я пришла с тобой проститься. Я уеду далеко, чтобы меня никто и никогда не нашёл.
– А как же я? – испугалась мать. – Я же без тебя как без сердца. Долго не протяну – погибну!
– У тебя же будет Настя, внучка, – напомнила Мария. – Ты теперь не одинока. А я обещаю, что буду о себе давать знать.
– Ты сказала – Настя, а как же она без матери? – попробовала надавить на материнские чувства Марии Зинаида Фёдоровна. – Ты же сама знаешь, как расти без матери! Потом Егор! Они знают о твоём решении скрыться?
– Я только что от них. – Мария вспомнила, как убегала от жалящих слов отца Насти. – Они знают, что я больше не вернусь. Поэтому я пришла к тебе последней, потому что люблю тебя больше жизни и не хочу, чтобы ты отнеслась к нашему расставанию как к трагедии.
«Может, дочь права и скрыться где-нибудь в сибирской глуши лучше, чем десять лет быть запертой в клетке и подвергаться ежедневным издевательствам со стороны лагерных надзирателей».
Зинаида Фёдоровна, видя, как убивается её дочь, забыла про свои предстоящие беды. Сейчас для неё была важнее судьба Марии, и поэтому она приняла дочь в свои материнские объятия, переживая одновременно с дочерью настоящий катарсис…
…Грачёв приехал к дому Царьковой на попутной машине задолго до назначенной встречи с Владленом Иосифовичем. Он хотел обсудить с Зинаидой Фёдоровной произошедший вчера поздним вечером скандал с её дочерью. Перед тем как зайти в подъезд, он стал осматриваться, ища глазами свою машину, так как надеялся, что Мария поедет к своей матери. Машины нигде не было, и он стал подниматься в квартиру Царьковой.
Уже у двери он услышал доносившиеся изнутри голоса, узнавая в них горластую Митрофановну. Он позвонил. Ему открыл Андрей, который тут же на глазах поменялся в лице, не боясь показать своего разочарования приходом полицейского. Но Егору уже всё было безразлично. Всё как-то быстро ушло на задний жизненный план. И кислая физиономия Андрейки, и встреча с Канцибером, и беседа с Царьковой. Всё! Как только до него донёсся голос Марии из комнаты матери. Он вошёл в комнату, поедая Её глазами, и буркнул для всех одно «здрасти». Царькова кивнула, Нужняк посмотрела исподлобья, как смотрят на кровных врагов. Мария не обратила на его приход никакого внимания. Она была сильно возбуждена и совсем на себя не похожа.
– Если бы ты сказала мне об этом вчера, то я бы не осталась ночевать, – услышал Грачёв совершенно непонятные для него слова Марии, поскольку он не слышал предыдущего её разговора с матерью.
– Дочка, как хорошо, что ты осталась со мной, – вместо ответа улыбнулась пожилая женщина. – Я почти всю ночь не спала. Всё боялась, что засну, а когда проснусь, тебя уже не будет.
– Мама, ну зачем ты пригласила своего бывшего мужа, ничего не сказав мне? – Голос её непривычно дрожал, словно от страха.
– Но ведь он твой отец, Мария, чего тебе так бояться встречи с ним? – удивлялась Царькова.
– Потому что Владлен сразу выведет её на чистую воду, – напомнила о себе змеиным шёпотом Митрофановна.
– Интересно получается, – вклинился в разговор Егор. – И я с ним договорился здесь встретиться перед его допросом.
– Хотите на свидетеля повлиять! – опять взвилась Нужняк. – Втянуть его в свою шайку. Шиш вам! Канцибер – это вам не эта олимпийская простушка.
– Дура ты, Дарья, – перебила её Царькова. – Он сейчас совсем один. Молодая его бросила. Детей у него нет. Он только рад будет, что у него дочка объявилась.
– Ага, как же, и сразу на радостях ей свою квартиру отпишет, – продолжала сыпать сарказмами бывшая прислуга. – А с тобой на пару в дом престарелых, чтобы тебе там нескучно было.
– Мама, я тебя прошу, позвони ему и скажи, чтобы он сюда не приходил. – Голос у Марии дрожал так, что казалось, может не выдержать вибраций и порваться в самой тонкой ноте.
