В этих двух новых и притягательных характерах есть что-то толкающее обсуждать их. Тут невозможно обойтись полдесятком нравоучительных банальностей и избитых сентиментальных фраз. Даже самым глупым они дают пищу для мысли, а самых сдержанных побуждают говорить. Самые снисходительные невольно ищут сравнений с живыми людьми, чего обычно старательно избегают, самые же остроумные запутываются в парадоксах, которые не в силах отстоять. Кроме того Бекки и Джейн отлично сочетаются и в том общем, что между ними есть, и в своей противоположности друг другу. Обе были гувернатками и обе поднялись в свете на одну и ту же ступень - одна выйдя замуж за своего, по выражению Джейн Эйр, "хозяина", а другая - за сына своего хозяина. Обе вступили в жизнь с более чем скромным капиталом красоты - к Джейн Эйр это слово вообще мало подходит, - ибо нынешние романисты склонны не поощрять наглые претензии одной лишь красоты, а наоборот, стремятся доказать всем, кого это может касаться, как мало ее требуется разумной женщине, чтобы стать кем-то. Обе равно обладают магической способностью узнавать тайны чужих сердец и скрывать собственные, и обеим свойственна физиогномическая особенность, которая толкуется по-разному, а именно - зеленые глаза. В остальном же, однако, между натурами, манерами или судьбой этих двух героинь ни малейшего сходства нет. Они думают и действуют, руководствуясь диаметрально противоположными принципами - во всяком случае, так нас пытается убедить автор "Джейн Эйр" - и, доведись им познакомиться (что нам бы доставило величайшее удовольствие), обе прониклись бы друг к другу одинаковым презрением и отвращением. Иной вопрос, которой из них удалось бы с большим успехом провести другую, и дать на него ответ не так-то просто, хотя у нас на этот счет и есть кое-какие мысли.

Первой мы должны обсудить "Ярмарку тщеславия" - роман этот, хотя от пера его автора мы вполне имели право ожидать многого, все-таки захватил нас врасплох. Нам было отлично известно, что мистер Теккерей уже давно облекся в костюм шута, чтобы как можно полнее использовать сопутствующую ему привилегию говорить правду; мы следили за его успехами от номера к номеру "Фрэзерс мэгезин" и на становившихся все лучше и лучше страницах "Панча" это чудо нашего времени бесконечно ему обязано! - и тем не менее мы оказались совершенно не готовы к меткости наблюдений, глубокой мудрости, безупречному искусству, которые он вплел в легкую ткань и прихотливые узоры "Ярмарки тщеславия". Надо полагать, что теперь уже все успели ее прочесть, но и для тех, кто не успел, излагать сюжет нет надобности. Ведь это не роман в общепринятом значении слова с интригой, преднамеренно построенной так, чтобы подводить к той или иной сцене и раскрывать тот или иной характер, но просто повествование о будничных горестях, радостях, карах и наградах, которые выпадают на долю различных классов рода людского с той же закономерностью, с какой искры летят вверх. Это всего лишь те ставки в игре жизни, какие каждый игрок рано или поздно, но сделает, сколько бы возможностей ему ни выпадало и как бы он ни тасовал колоду обстоятельств. Это всего лишь бойкая и запутанная драма, которую может наблюдать кто угодно и когда угодно, при условии, что он не поглощен всецело мелкими подробностями собственной крохотной рольки, придавая им несуществующую важность, а с тихим любопытством смотрит на подмостки, где актерами и актрисами выступают его ближние. Причем драма эта нигде не усиливается тем общепринятым подкрашиванием, которое, как философски утверждает мадам де Сталь, необходимо литературе, чтобы возместить ее уклонение от правды. И мистер Теккерей не только не осуществляет это право романиста, но даже почти не черпает из кладезя замечательных и совершенно подлинных событий. Правда, в книгу введена битва при Ватерлоо, но сюжетно она приносит одну смерть и одно банкротство, которые могли бы с тем же успехом случиться по сотне разных других причин. А в остальном повествование за малым исключением не выходит за границы той обыденности, которая одним людям дает побуждения для поступков, а другим - предлог погрузиться в дремоту, - это уже в зависимости от их склонностей.

Вот такая подлинность и чарует, и удручает. При всей скромности ее материала это одна из самых смешных, и в то же время одна из самых горьких книг, какие нам доводилось читать за долгие и долгие годы. И мы почти тоскуем по капельке преувеличений и неправдоподобности, которые избавили бы нас от ощущения тягостной правдивости, сжимающей наши сердца сочувствием не Эмилиям и Джорджам, действующим в книге, но к родственным им натурам, к бедным людям вокруг нас. В одном смысле такая правдивость оборачивается недостатком. За редким исключением эти будничные персонажи слишком уж похожи на нас самих и на наших ближних, а потому никакой неопровержимой морали вывести невозможно. Мы утрачиваем четкость зрения. Оправдания дурного и разочарование в хорошем мешают нам выносить окончательные суждения: ведь то, на что суждения должны были бы опираться, слишком уж близко к повседневному нашему опыту, который требует, чтобы единственной основой наших мнений были милосердие и терпимость. Лишь в вымышленных характерах, ярко подкрашенных ради точной цели, или в злодеях, рассматриваемых с большого расстояния, ничто не затеняет нравоучительности, не сбивает ее с истинного пути. А стоит попристальнее взглянуть на человека, рассмотреть его жизнь и судьбу с близкого расстояния, и наш умственный взор утрачивает способность различать эту мораль, так как ее заслоняют тысячи не замечаемых прежде смягчающих обстоятельств и свидетельств. И ведь все персонажи "Ярмарки тщеславия" - это же наши собственные любимые друзья и добрые знакомые, только под вымышленными именами. И видим мы их в таком сбивающем с толку свете дурного в хорошем и хорошего в дурном, среди их грехов и прегрешений против них, среди не стоящих хвалы добродетелей и почти извинимых пороков, что не чувствуем себя вправе морализировать по их поводу, и уж тем более судить их, и лишь печально восклицаем вместе с древним пророком: "Увы брату моему!" Каждый актер на многолюдной сцене "Ярмарки тщеславия" являет собой тот или иной тип прихотливого смешения человеческих свойств, который невозможно ни целиком оправдать, ни безоговорочно осудить. Исступленная преданность любящего сердца ложному кумиру, которую мы не можем уважать; слабый тщеславный человек, не дурной и не хороший, заслуживающий в наших глазах больше презрения, чем законченный негодяй; неизгладимые следствия никуда не годного воспитания и стойкие благородные инстинкты, ведущие борьбу в душе легкомысленного повесы; эгоизм и самодурство, как неизбежный жребий тех, кто обладает большим богатством и пресмыкающейся родней; тщеславие и страх перед мнением света, которые вкупе с благочестивыми принципами удерживают человека в пределах респектабельности... Все эти неисчислимые комбинации всевозможных человеческих форм и расцветок лишь весьма слабо искупаются стойкими добродетелями неуклюжего мужчины и добрым сердцем вульгарной женщины, так что мы уже готовы упрекнуть мистера Теккерея за недооценку нашей натуры, совсем забыв, что мадам де Сталь совершенно права и без некоторой толики румян никакое человеческое лицо не выдержит света литературной рампы.

Но если эти актеры вызывают у нас боль, нам, раз уж мы говорим откровенно, ничуть не стыдно признаться, что главная актриса никаких нежных струн в нас не задевает. Ведь в "Ярмарке тщеславия", как и в источнике ее названия - беньяновском "Пути паломника", разумеется, есть свой главный паломник, а вернее паломница, которая, к сожалению, пошла не в ту сторону. Но "к сожалению" мы говорим просто из вежливости, ибо на самом деле нам это сугубо безразлично. Нет, Бекки, наши сердца не сострадают тебе и не вопиют против тебя. Ты поразительно умна, и остроумна, и талантлива, и находчива, а мастерские художников в Сохо - отнюдь не лучшие детские с точки зрения нравственного воспитания; и ты вышла замуж еще в нежные годы за шалопая и игрока, и с тех пор должна была жить, полагаясь только на свою хитрость и изворотливость, что не слишком способствует нравственному развитию. Все это так, и можно многое сказать и "за" и "против", тем не менее ты - не одна из нас и потому не можешь вызывать в нас ни сострадания, ни осуждения. Те, кто позволяет, чтобы их чувства возмущались таким характером и такими поступками, как твои, весьма несправедливы и к тебе, и к самим себе. Никакой автор не сумел бы открыто ввести сатанинское отродье в лучшее лондонское общество, и уж во всяком случае не достиг бы таким способом моральной цели, которую себе ставил, но, честно говоря, Бекки в своей человечности, как никто, удовлетворяет наш высочайший идеал женской порочности, при этом очень мало задевая наши чувства и понятия о приличиях. Да, без сомнения, весьма ужасно, что Бекки не любила ни мужа, который ее любил, ни своего ребенка - и вообще никого, кроме себя самой, но будем искренни - негодовать на нее мы не в состоянии: как она могла любить, если у нее не было сердца? Да, весьма возмутительно, что она устраивала всякие грязные делишки, манипулировала своими ближними для своей выгоды и, не задумываясь, готова была растоптать всех, кто оказывался у нее на дороге. Но чего можно от нее требовать, если она была лишена совести? Бедная маленькая женщина оказалась в крайне тяжелом положении - она вступила в жизнь без обычных кредитных писем к двум величайшим банкирам человечности - Сердцу и Совести, и не ее вина, если они не признавали ее чеков. Ей оставалось только вступить в деловую связь с менее солидными ответвлениями банка "Здравый смысл и Такт", которые втайне ведут много операций от имени главной конторы - у них она пользовалась неограниченным кредитом благодаря своей "отличной лобной структуре". Она видела, что эгоизм - это металл, узаконенный чеканом сердца, что лицемерие это дань, которую порок приносит добродетели, а честность в любом случае опирается на то, что слывет "лучшей политикой". И она прибегала к искусству эгоизма и лицемерия, подобно всем остальным участникам Ярмарки Тщеславия, с той лишь разницей, что сумела довести их до высшей степени совершенства. Ибо почему, оглядываясь вокруг, мы обнаруживаем обилие натур, сравнимых с ней до определенной степени, но ни одной достигшей ее высот? Почему, говоря о той или иной знакомой, мы по доброте сердечной спешим заметить: "Нет, все-таки она не столь дурна, как Бекки!"? Причина, боимся, заключается не только в том, что у нее в отличие от Бекки все-таки есть немножко сердца и совести, но еще и в том, что она не так умна.

1 ... 75 76 77 78 79 80 81 82 83 ... 113

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Теккерей в воспоминаниях современников - Уильям Теккерей бесплатно.

Похожие на Теккерей в воспоминаниях современников - Уильям Теккерей книги

Две серьезные дамы - Джейн Боулз - Проза
Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей - Проза
Сент-джеймский автобус - Джон Чивер - Проза
Сон в летнюю ночь (в переводе Лунина В.В.) - Уильям Шекспир - Проза
Лес за Гранью Мира (сборник) - Уильям Моррис - Проза
Немыслимый брак - Фрэнк О'Коннор - Проза
Длинная дорога в Аммеру - Фрэнк О'Коннор - Проза
Эти сумасшедшие Ломасни - Фрэнк О'Коннор - Проза
К делу Эдипа - Фрэнк О'Коннор - Проза
Контракт с коротышкой - Скотт Фрэнк - Проза

Оставить комментарий