что произошло: кавалерия противника в черно-синих накидках грохотала, бряцала, свистела, улюлюкала, и надо быть просто глухарем на току, чтобы ее не заметить.
Вид шести десятков тяжелых всадников, несущихся во весь опор… Про такое говорил его дед – причем, со слов своего деда – это было уже чем-то на уровне сказаний. Вот только он послал навесом стрелу, произнося команду и… не услышал, чтобы ее дублировали. Он повернул голову и увидел своих товарищей, которые неумело выставили вперед рогатины, как они падали, порубленные, на траву. И вот на него несся рослый всадник с копьем: в глаза бросился длинный нос, торчавший из-под козырька шлема, а еще то, что лошадь была как будто мелковата для него, ноги едва в стременах едва не доставали до земли. Это выглядело бы комично, но не в тот раз! Хью помнил, как в растерянности вскинул лук, пытаясь защититься, а конный копейщик, либо нарочно, либо просто не рассчитав – теперь не спросить – не пронзил его копьем, но лишь треснул его лезвием по макушке, после чего лошадь сбила с ног… Очнулся он уже в сумерках, когда его пнули под ребра и, стонущего, рывком поставили на ноги.
Наверное, стоило благодарить богов за то, что они, так или иначе, отвели руку того воина, и он все еще был жив… Его раненых товарищей оставили в деревне, а их, в количестве семи десятков человек, теперь вели со связанными руками. Связанных сопровождало полдюжины всадников на небольших лошадках. Ехали спокойно, тихо переговаривались друг с другом, изредка покрикивали, чтобы связанные шли быстрее.
Само собой, их избавили и от оружия, и доспехов – Только на воинах Аррена остались желтые накидки. Впрочем, на йоменах остались их суконные и кожаные куртки – но от поясов с кошелями, само собой, избавили.
Ближе к полудню воин, который, кажется, и привел вчера подмогу, забрал какой-то свиток, торбу, которая призывно звякнула, и поехал вперед, перейдя в галоп. Все это время они шли лесом, по утоптанной дороге, один раз им навстречу пропылило несколько десятков бойцов в черно-синих накидках, в доспехах и при оружии.
Туда и обратно проезжали крестьянские телеги, едва их не задевая. Ввиду их им приказывали остановиться, а главный, кажется, того звали Хробак, велел не шевелиться и даже не смотреть в сторону кустов. Впрочем, они по нескольку человек были связаны крепкими веревками или даже цепями, так что о том, чтобы просто сигануть в кусты, речи не шло.
В какой-то момент они вышли в поля, лес начал отступать. Солнце сразу стало припекать, и Хью под подозрительным взглядом одного из хобиларов откинул на плечи суконный капюшон. Вдалеке виднелись деревни, пашни, выгоны и пасеки.
Они приближались к перекрестку, подходы к которому загораживали рогатки, сейчас убранные в сторону, а также там была смотровая башня, недостроенная, без крыши – на них оттуда смотрел, если глаза его не обманывали, молодой паренек в полотняной рубахе и с коротким луком. Наблюдал он не просто так, у подножия, в теньке, скучал его товарищ, который, в случае чего, зажег бы сигнальный костер. Тот выглядел как несколько длинных жердей, сложенных шалашиком, а между ними торчал хворост.
К башне был пристроен навес со столом и лавками, там отдыхало десять человек. Заметив вереницу пленников, они, загудев, поднялись со столов, подхватили оружие и пошли к ним.
- А вот и вы! – поприветствовал их Хробак, - забирайте этих бедолаг! - По мнению Хью, из-за трофейных старых доспехов и копий с топорами, что те держали не в лучшем состоянии, они походили на бандитов. (Впрочем, кое-кто из ополченцев действительно совсем недавно был таковым)
- Долго тащите этих доходяг, вроде ж уже вчера им накостыляли.
- Ладно, в следующий раз ты отправишься туда, а я останусь тут и буду – всадник повел носом – трескать колбасу.
- Да я ж пошутил, пошутил – сказал небритый детина в кожаном доспехе. На нем левый наплечник держался на честном слове, но его это не смущало. - Ладно, давайте уже.
- У вас медовуху Ноллис вчера сварил?
- Да- да, конечно. Давайте, дуйте в деревню, мы тут уже сами.
Хью напрягся, особенно в тот момент, когда их главный сказал:
- Завяжите глаза им, чтоб дороги не запомнили. Кто будет брыкаться – тем мешок.
- Эй! Что происходит!
- Без рук!
- Вы что собираетесь делать!
Хью вдруг обуял страх. Всадники графа одно, а эти мутные ребята – совсем другое. Кто они? Палачи? Тогда почему их не перебили на месте, а тащили в такую даль? Работорговцы? Южное княжество, в другой стороне...
К нему подошел юноша, неся перед собой повязку. У того на петле болтался меч. На починенной стеганке были застиранные пятна крови. Командир лучников метнулся в сторону, думая, как бы сигануть полями, да от нахлынувшего страха забыл, чтобы привязан еще к нескольким. Он запнулся, упал, на него сверху навалился крепкий бородач и пару раз треснул его кулаком по ребрам.
- ЕЩЕ ДЕРНЕШЬСЯ – ОСТАНЕШЬСЯ БЕЗ ЗУБОВ! – заорал он так, что у пленника зазвенело в ухе. Хью, вздохнув, кивнул. Для острастки сунув под нос кулак, рывком подняли на ноги, отчего веревка резко врезалась в запястья.
- Давайте-ка на этого мешок, шумный больно – сказал небритый, с лицом разбойника с большой дороги.
- Я сотник княжеских йоменов, не смейте на меня надевать этот мешок! Я был окольничьим на службе графа!
Небритый задумался…
- Мы пошлем весточку, из деревни. А пока наденьте долбаный мешок на его долбаную голову.
Хью сопротивляться не стал, ребра все еще ныли. Ополченцы о чем-то торговались, но суть торга была неясна. В конце концов, судя по всему, всех связанных повели в разные стороны. Дорога была ровной, утоптанной, но то один, то другой, то и дело спотыкались, едва не заваливая всю цепочку пленников. Близких товарищей у лучника в их веренице не было – сплошь бойцы
