Они быстро развернули бредень, Антон сбросил бродни и, слегка поохивая от холодной воды, потащил один конец сети в глубь речки.
Спустя некоторое время они закончили первую тоню.
В бредне оказалось с десяток чебаков, три окуня и два подъязка. Стараясь еще больше привлечь к себе внимание солдат, они рыбу из бредня вытаскивали не спеша, делая вид, что ее очень много. Подъязков Антон долго тряс за жабры. На солнце рыба поблескивала чешуей и солдатам должна была казаться издали огромной. Солдаты оживленно заговорили, засуетились, и двое, отделившись от толпы, направились к речке.
– Идут! Ей-богу, идут! – воскликнул Антон.
– Я про то и говорил, что не утерпят, – отозвался дед Фишка. – Гляди, еще у них и рыбаки есть.
Делая вид, что они не замечают приближающихся солдат, Антон и дед Фишка начали вторую тоню.
Не дойдя несколько шагов до берега, солдаты остановились, и один из них, высокий, рябоватый, крикнул:
– Эй, рыбаки! Проваливайте отсюда!
Дед Фишка взглянул на них и приветливо улыбнулся.
– Здорово, здорово, служилые! – радостно закивал он головой, стараясь всем своим видом показать, что окрик солдат он принял за приветствие.
Солдаты переглянулись, а тот, который крикнул, даже сконфузился. Антон заметил это, опустил голову и ухмыльнулся. Солдаты стояли молча и с любопытством смотрели.
– Туда, дядя! Под куст заводи! Под кустами окуни любят стоять! – крикнул Антону другой солдат, краснощекий, крепыш на вид.
Когда вторая тоня подошла к концу, все тот же рябой длинный солдат сказал:
– Давай, дед, уходи. Не велено тут рыбачить.
Дед Фишка поднял голову, посмотрел на него, часто-часто моргая, и, неподдельно изумляясь, скороговоркой проговорил:
– Уходить хочешь? Постой, сынок. Еще тоньку забросим, да и того… костер разведем, ушицы сварим. Грех не угостить служилых людей… Казенная-то еда поди дюже приелась? А то б взяли бы да и порыбачили с нами? И товарищей бы рыбешкой покормили, а?
Этими словами дед Фишка окончательно сбил солдат с толку. Они стояли, поглядывая друг на друга, не зная, что делать.
– Верно, братки, сбрасывайте амуницию. Надоела поди как горькая редька. Сам когда-то в солдатах был, – проговорил Антон, видя, что солдаты колебались.
– Оно бы и неплохо побродить, да ведь вот беда: вдруг господин поручик нагрянет? – сказал краснощекий, очевидно большой любитель рыбалки.
Дед Фишка и Антон переглянулись, пытаясь понять намерения солдат.
– Ну так что, Миколай, – толкнул крепыш товарища локтем в бок, – может, часок порыбачим?
– Унтера надо, Кузьма, пожалуй, спросить, – ответил длинный, оборачиваясь и поглядывая на кедровник, возле которого дымились костры.
Дед Фишка исподлобья наблюдал за солдатами, их нерешительность заставила его действовать смелее.
– Ну, как знаете, служилые, мы особо не неводим, – с деланным равнодушием сказал он и, повернувшись спиной, обратился к Антону: – Давай, Степка, свертывай бредень, пойдем на другое место.
Антон позабыл предупредить старика, чтоб он при солдатах не называл его настоящим именем, и, когда они появились, несколько раз собирался шепотом сказать ему об этом. Но старик словно почуял его желание. Антон встал на колени и начал быстро свертывать бредень.
Солдаты забеспокоились, и Кузьма обратился к деду Фишке:
– Мы сейчас, дедушка, мигом вернемся. Все-таки, сам понимаешь, служба.
Суровость, которую минуту тому назад напустил на себя дед Фишка, мигом исчезла, и он, сочувственно улыбаясь солдатам, закивал головой.
– Как же, Кузьма, понимаю, браток. Строгость холерская. Сам без малого пятнадцать лет трубил.
– Во как! Пятнадцать лет! Слышишь, Миколай? – проговорил сутуловатый солдат.
Длинный Николай посмотрел на деда Фишку и сказал:
– А я сразу признал, дед, что ты из солдат. Обходительный и опять же выправка у тебя. Орел, видно, был! Служил-то где?
Дед Фишка никогда сроду ни одного дня не служил в армии и, начав разыгрывать из себя старого солдата, никак не предполагал, что ему могут задать такой вопрос.
– Как говоришь, служилый?
– Я спрашиваю: служил-то где? – громко проговорил солдат.
– А, вон ты о чем спрашиваешь! – заулыбался дед Фишка и посмотрел на Антона, глазами умоляя того прийти ему на помощь.
– О, он, братцы, не нам чета. В самом Питере служил, в царском полку, – сказал Антон, поняв затруднения деда Фишки.
Солдаты вновь принялись изумляться. А дед Фишка, просиявший от подсказа Антона, похлопывая себя руками по бедрам, говорил:
– Было, братки, было.
– Что же, дедушка, в Питере-то царя не приходилось видеть? – заинтересовался длинный солдат.
Теперь уже в подсказываниях Антона дед Фишка не нуждался. Встряхнув головой, он бойко ответил:
– Много раз, Миколай. Однова на часах стоял, а он идет. Я, конешно, амундировку обдернул, вытянулся и так на него глазами зыркнул, что он остановился и говорит: «Молодец!» И пошел дальше. – Вздохнув, дед Фишка закончил: – Одним словом, братки, если надумаете, приходите. Поговорить есть о чем.
– Да мы сейчас, быстрехонько, – сказал Кузьма и побежал к опушке кедровника.
Николай затрусил за ним мелкими шажками.
Третья тоня была уже закончена, но солдаты не возвращались. Дед Фишка и Антон сели на песок, закурили.
– Кажется, наше дело табак, – сказал Антон. – Не придут, наверно.
Дед Фишка не согласился с ним.
– А может, сробели? Тут, видишь, рыбачить не велено. Давай-ка, Антон Иванович, пойдем на омута, на кустарник.
Они свернули мокрый бредень на шесты, и Антон взвалил его себе на плечи. Отойдя немного, они остановились за кустами, под обрывом, обернулись. Три солдата бежали друг за другом к речке.
– Тут нас ни один бес не увидит, – сказал дед Фишка. – Только бы кого-нибудь из хозяев нелегкая не принесла.
Антон посмотрел место и остался доволен.
Вскоре подошли солдаты. Кузьма и Николай улыбались деду Фишке и Антону, как старым знакомым, а третий солдат, с сухощавым лицом и оттопыренными ушами, серьезно, с любопытством смотрел на деда Фишку. По-видимому, его товарищи успели рассказать о старике.
– А мы уже решили, братки, что вы раздумали и не придете. На новое местечко вот перешли, – проговорил дед Фишка, когда солдаты вплотную подошли к ним.
– Какой там раздумали! Чуть было не передрались, – засмеялся Кузьма. – Каждому охота порыбачить, хоть и боязно их благородия.
– Что ж они, их благородие-то, сильно строгий? – спросил дед Фишка.
– Лютый! Чуть что, так и норовит в зубы дать, – ответил Кузьма.
– Поручик-то ваш, видно, выпить не дурак. На селе его сегодня чуть тепленького видели, – сказал Антон, присматриваясь к солдатам и стараясь заметить, какое впечатление произведут на них его слова.
Солдаты сдержанно усмехнулись, а рябой Николай угрюмо проговорил!
– Сколько здесь живем, еще ни разу его трезвого не видели. Приедет, накричит, по зубам надает – и опять в село. Прямо беда! Вон Поликарпу раз так засветил, что он едва очухался.
– Это за что же? – спросил дед Фишка, приветливо Взглянув на смутившегося Поликарпа.
Солдат вздернул плечами:
– А чума его знает! Вдарить вдарит, а спрашивать не моги.
– Ну что же, братки, начнем, – предложил дед Фишка, подходя к бредню. – Разговаривать мы и между делом можем.
За делом познакомились еще ближе. Солдаты оказались словоохотливыми и рассказывали о своей жизни со всеми подробностями. Двое из них, Кузьма и Николай, были с Волги, а Поликарп с Камы, откуда-то из-под Перми. Среди остальных солдат отряда были российские и сибиряки. Осторожно направляя беседу, Антон выяснил все, что его интересовало. По рассказам солдат выходило, что все они сильно тосковали по родным местам. В Волчьи Норы поехали с неохотой. Разговоры о бунтующих мужиках настраивали солдат тревожно, а возможность столкновения с ними угнетала.
Когда солнце склонилось к закату, Антон решил, что пора и ухой заняться.
– Передохнем часок. Что-то живот подвело, закусить надо.
Дед Фишка подхватил его слова:
– И меня, Степан, что-то замутило. Ты давай вот с ребятами костер разводи, а я ушицу налажу. Подъязков, чертей, в котел завалю, – со смешком закончил он.
Антон и солдаты быстро развели под берегом костер, а дед Фишка, ловко орудуя ножом, очистил подъязков. Через каких-нибудь полчаса все сидели у костра, и дед Фишка не замедлил приступить к главному разговору.
– С родины-то, братки, получаете письма, нет? – спросил он, набивая трубку табаком.
– Кое-когда получаем, дедушка, – ответил Кузьма.
– Ну, как там живется-то?
– Плохо живется. Второй год засуха.
– Кому от засухи беда, а нам от дождей. В прошлом году половина хлеба на корню погибла, – вставил Поликарп.
– Вот ведь как! Тут уж, братки, у бога какие-то неполадки. В один конец, вишь, дождик посылает, а в другой – вёдро без передыху. – Пососав трубку, дед Фишка развел руками. – Конечно, и то правда: где же один за всем уследишь? А разные там анделы да фирувимчики не дюже, видно, к делу годные. Все больше смекают, как бы, нычит, по небу полетать да позабавиться. Вон в церкви посмотришь на картинки на потолке – все играют. Беззаботная жизнь, будто и дела им больше нет!
