– Степан, тебе придётся с Евгением немного подраться. Смогёте?
– В лучшем виде отделаю.
– Но-но, у меня второй разряд по боксу, так что отделаю тебя как раз я.
– Забьёмся?
Ну, прямо как дети.
– Так, бить будете по очереди. Аккуратно, но сильно. Понятно.
Народ поскучнел – ну да, выпить, закусить, подраться, что ещё надо, чтобы снять стресс.
– Что с листовками? – спросил у Фефера.
– Передал. Сказали, спасибо, но мало.
Триста листовок для города это, конечно, капля в море, остальное ушло на просвещение окрестностей.
– Про бумагу спросил?
– Клятвенно обещали, что будет. Сам Павел Ильич обещал кровь из носа.
– Кто?
– Да Лиховей.
– Кстати, как прошла встреча?
– Нормально, как вы и обещали, даже не удивился.
– О беседе с командованием не просил?
– Нет, даже не упоминал. Завтра должны были ещё раз встретиться, но боюсь после этого, – Герман мотнул головой в сторону окна, – не получится. А чего рванули-то?
– Угу, вероятно, многие сегодня и завтра будут сильно заняты. А сегодня из дома лучше не выходить. А рванули казармы.
– Сильно!
Как бы подтверждая мои слова, за окном раздался выстрел, затем ещё два и короткая автоматная очередь. Нет, дома лучше.
Стрельба на улице, хоть и редкая, велась до ночи, ночью же только усилилась – похоже, немцы здорово перенервничали и палили по каждой тени.
Количество немецких патрулей в городе не возросло, но теперь они передвигались не меньше чем по пять человек. Похоже, сегодня в лес никого не погнали или наша диверсия не удалась – слишком уж много немцев на улицах. Документы, пока дошёл до госпиталя, проверили трижды. У входа также стоял усиленный пост из трёх солдат. Снега перед входом почти не было – какая-то смёрзшаяся темно-бурая масса. Промурыжили меня на входе минут двадцать, но в здание госпиталя всё ж таки пустили. Первое ощущение это запах! Такого насыщенного запаха карболки, крови и гниющей плоти раньше здесь не было. Амбре было много сильнее, чем в наших санитарных землянках.
Просидев ещё два с половиной часа, наконец, увидел Ольгу, точнее её полупрозрачную бледную тень. Да уж, измотали сивку крутые горки. Даже радости в глазах при виде меня не появилось, одна глухая усталость. Это что, охлаждение чувств или, правда, до того умаялась?
Поговорить нормально не удалось. Оля сунула мне в руку какую-то коробку и шепнула, что через пару часов, если ещё чего не случится, будет дома. Коробка была увесистой, кроме таблеток, там оказались и ключи. За два часа сумел, ничего не спалив, ну если только излишне пережарил, приготовить сносный обед.
Хозяйка не вошла, а чуть ли не вползла в дверь.
– Я спать…
Э, нет, так не пойдёт.
– Ты когда ела в последний раз?
– Не помню. Вчера…
– Тогда ещё полчаса без сна переживёшь.
Пришлось сначала умыть девушку ледяной водой, а затем кормить едва ли не с ложечки. Всё же я чувствовал за собой вину – работы хирургам госпиталя мы подбросили порядком. По словам очевидицы, что клевала носом над тарелкой, после взрыва в госпиталь доставили тридцать два человека. Но это было просто последней каплей, до этого в течение месяца нарастающим потоком везли раненых. В основном из-под Москвы. В последние дни этот поток особенно усилился, и, что самое неприятное для хирургов, массово пошла гангрена. До того тоже попадались запущенные ранения, но сейчас, вероятно, на фронте истощились запасы медикаментов и перевязочных материалов, кроме того, большое количество обморожений вносило свою лепту. Вот почему у них вонь такая стоит.
– Каждая ампутация – это не просто кошмарная работа, где кровь, гной и вонь. – Произнося эти слова, девушка продолжала монотонно жевать, похоже, это никак не действовало на её аппетит, да и аппетита того было чуть-чуть. – Это ещё слёзы и крики. Здоровые мужики ревут, как дети, отказываясь от ампутаций. Им объясняют, что иначе они просто умрут, но сначала сгниют заживо, но те ничего уже не понимают. Я помню, как такие же немцы ещё осенью шутили и пытались заигрывать, сейчас их как будто подменили: худые, обмороженные, глаза затравленные. Костя, по-моему, в них что-то ломается, не во всех, но во многих попавших к нам.
Ну да, ещё месяц назад это были победители, пусть даже кому-то из них и не везло, но теперь из несущих смерть и боль они превратились в эти смерть и боль принимающих. Тяжело – из сверхчеловека в измученного болью и страхом калеку.
– В городе тоже всё плохо… – глаза у Ольги уже закрылись, и теперь она отхлёбывала теплый напиток из морковного чая, скорее, на ощупь. – Медикаментов нет, а среди гражданских тиф, скарлатина, пневмонии, грипп, даже несколько случаев холеры. В таких условиях почти всё это смертельно. Вы у себя там внимательно…
Её голова окончательно упала на грудь, и девушка засопела. Раздевать не стал, просто перенёс на кровать и укрыл получше. Похоже, она так проспит сутки. Если дадут, конечно.
Проснулась Оля к вечеру, точнее, встала по нужде. Тут я уже усадил её ещё раз за стол, за которым она уже кое-как проснулась.
– Никто не приходил?
– Стучались пару раз. Ты не слышала, а я не вылезал. Тебя насколько отпустили?
– До утра. Ты извини, но я сейчас поем и опять спать – неизвестно, когда следующий раз домой попаду.
– Да ничего, я терпеливый. Если что, я знаю недалеко один бордель. Так себе, конечно, но при длительной голодовке…
– Ого, – в голосе девушки прорезался язвительный интерес, хорошо – значит, оживает. – Это с каких это пор ты стал подобными заведениями интересоваться?
– Точно пору не скажу, но интерес давний, наверное, а вот само заведение с месяц как обнаружил. Не понравилось, пришлось одну особу из местного личного состава даже силой забрать. Вам, кстати, медсёстры не требуются в госпитале?
– Ты разговор на медсестёр не переводи.
– А я не перевожу, я его для того и завёл. Надо одну девушку на работу устроить, а то по моей милости она теперь безработная, хотя точно могу сказать, что работа та ей не нравилась. А к вам в госпиталь, небось, без протекции никак?
– Медсестрой вряд ли, санитаркой можно попробовать. А теперь рассказывай, что за история.
По мере рассказа едко-гневный взгляд слушательницы всё более теплел, пока в уголке одного из глаз не показалась слезинка.
– Ладно, пристрою я твою Джульетту, Ромео, но гляди – если что, я на ампутациях руку набила. Колонку топил?
– Да, но, может, уже не очень горячая.
– Тогда я мыться, и если в процессе не сильно устану, то, может, и не сразу усну. Лови момент.
– Ага, всё-таки опасаешься, что в бордель ночевать уйду? Или поняла, насколько я лучше, чем грелка.
– Не льсти себе, человек-грелка, это всё мягкое женское сердце, которое тебе удалось разжалобить своей сказкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
