– Серый, взять их! - не задумался Сполох.
Пес тоже не задумался и с громовым лаем кинулся в бой. Сполоху некогда было помогать Серому. Ссадив с лошади Гвендис, он разбросал ногами горящий хлам у порога и стал вышибать дверь:
– Откройте! Итвара, открой!..
Небожители Сатры слишком давно не держали собак и привыкли считать их дикими зверями из зарослей. Когда Сполох натравил на них Серого, их потрясло, что пес слушается его - словно это какое-то колдовство! Погромщики с криками бросились врассыпную. Сполох с бранью оставил в покое дверь, сорвал с окон ставни и, задыхаясь от дыма, полез в проем.
Обшитый сухим, как трут, деревом каменный покой уже горел изнутри. Заслоняя руками от жара лицо, сослепу натыкаясь на какие-то вещи, Сполох заметался, отыскивая хозяина. Вдруг он увидел обоих. Итвара и Эйонна сидели за столом перед кувшином вина, она - у него на коленях, обхватив его руками за шею и положив голову ему на грудь. Один опрокинутый кубок лежал на полу, другой стоял на столе, на котором еще догорал светильник.
Сполох рванулся к двери, откинул засов и распахнул ее настежь. Из дома на улицу густо повалил дым. Подхватив Эйонну на руки, он выскочил на порог, опустил ее на мощеную улицу перед домом и, с хрипом захватив побольше воздуха в легкие, кинулся за Итварой.
Гвендис упала на колени рядом с подругой, поддержала голову, - блестящие волосы Эйонны стлались по грязному снегу. Гвендис оттянула веко, послушала сердце…
По лицу Гвендис текли слезы. Сполох вынес Итвару и положил рядом с утешительницей. Гвендис осмотрела и бывшего тиреса.
– Они не задохнулись. Они оба умерли раньше, - тихо сказала она. - Должно быть, приняли яд.
Сполох с черным от сажи лицом кашлял и никак не мог отдышаться, его опаленные волосы трепал влажный ветер.
Улица перед домом Геды была пуста. Дождь стих. Мостовая сделалась скользкой. Ее покрывал затоптанный снег, нога то и дело грозила попасть в выбоину. Геда с Тьором опоздали точно так же, как Гвендис и Сполох. Адатта навзничь лежал на улице перед домом, задрав подбородок к небу. Сперва Геда не разглядел его в темноте и несколько раз окликнул по имени. Вдруг у него перехватило горло. Геда сел рядом на снег, взял мертвого друга за руку. В другой руке Адатта все еще сжимал сломанный пополам клинок. Оружие досталось нынешним небожителям Сатры от дальних предков; за много лет не слишком умелого хранения сталь разъела ржавчина, и она потеряла прочность.
Без факела Геда не мог разглядеть пятен крови на одежде Адатты. У него еще теплилась надежда, что тот ранен, пусть даже и тяжело. Геда оглянулся на Тьора:
– Надо… в дом…
Услышав эти слова, Тьор молча передал Геде свою секиру и поднял убитого на руки. Геда вскрикнул: ему показалось, Адатта пошевелился сам. Но это порыв ветра покачнул в воздухе его полусжатую ладонь.
Геда открыл Тьору дверь в дом и проводил его в свой покой, где они ночевали с Адаттой. Тьор медленно опустил небожителя на разобранную постель. Геда всхлипнул без слез. Когда Адатта ночевал у него, он всегда уступал ему кровать…
– Мама! - он кинулся на женскую половину.
В Сатре не было настоящего лекарского искусства, но женщины, которым приходилось лечить собственных детей, обычно знали, что делать. Матери и жены небожителей Сатры жили в домах как ключницы и служанки, которые подавали на стол, прибирали, ухаживали за больными. Геда тоже вспоминал о матери чаще всего тогда, когда ему нужна была ее помощь. Так и теперь он, зовя мать, кинулся ее искать.
Мать пряталась вместе с рабами в их пристройке и вышла на голос сына, на ходу приглаживая темно-русые с проседью волосы. Когда Геда подбежал к ней, она протянула руки и быстро ощупала его одежду:
– Ты цел, не ранен…
– Адатта… - сдавленно сказал Геда и просительно заглянул ей в глаза. - Помоги…
Худая, высокая женщина в сером мешковатом платье, чуть сутулясь, как ее сын, поспешила в дом. На ходу она бросила распоряжение рабам, чтобы несли холст и воду.
Женщина наклонилась над кроватью, откинула рубашку с груди Адатты и поднесла светильник. Она увидела несколько глубоких ран. Кровь уже перестала течь. Мать Геды подняла глаза на сына:
– Адатта умер, - и закрыла раны рубашкой.
Геда опустился на колени перед матерью. Она обняла его стоя и прижала его голову к своему животу.
Темная шкура ночи из-за факелов стала пятнистой. В глазах Дайка плясали огни, он по-прежнему ждал на пороге собственного дома, а перед ним сгрудилась толпа небожителей. Шло время, промозглая ночь становилась все холоднее. Ничего не происходило. Даже Одаса Мудрый, который привел эту толпу и стоял в первом ряду, только переминался с ноги на ногу. Он должен был увлечь небожителей за собой, натравить их на дом Сияющего и сам показать пример храбрости. На подходе Одаса даже произнес речь, подбадривая всех защитить «Сатру в наших сердцах» и «быть достойными милосердия Жертвы».
Нарядить Одасу в спасители Сатры придумал Тесайя. Надо быть Одасой, чтобы не удержаться от искушения покрасоваться в ржавом железном зерцале. Пускай в случае неудачи он и отвечает за все, а как победитель Одаса Мудрый не страшен: он и победу растратит на высокопарные речи, он, должно быть, любую власть представляет как право наговориться всласть перед толпой.
Но у самого дома Сияющего перед глазами Одасы встала картина, будто он убит молнией, а остальные тиресы пожинают плоды победы. «Я не должен погубить себя! - спохватился Одаса. - Умереть легче всего, а моя жизнь нужна Сатре! Какие тяготы бы ни предстояло мне вынести в будущем, я не должен поддаваться искушению сложить голову прямо сейчас, в благородном, но бессмысленном порыве».
Дайк не знал, что происходит в городе. Он не облекался сиянием, - просто молча стоял перед собственной дверью, опустив руки и глядя прямо перед собой. Дайк понимал, что и сияние, и небесный огонь пригодится ему в последнюю минуту - и понимал еще, что не сумеет ничего сделать один, разве что испепелить молнией двух-трех самых рьяных.
Тесайя послал одного из сподвижников за Одасой Мудрым. Тиресы явились на площадь, но держались в стороне от толпы. Тесайя сделал отчаянную попытку вразумить Одасу:
– Спасение Сатры в твоих руках! Как ты можешь медлить, если еще недавно говорил: «Я возьму на себя это бремя!».
Но Одасу нелегко было поймать на слове.
– Я нужен Сатре живым, - сурово ответил он и стал укорять тиресов в недостатке мудрости, повторяя, что сберечь себя и остаться в живых иной раз труднее и достойнее, чем принародно броситься на верную смерть.
Опустив тяжелую голову, Сатвама сердито фыркнул. Дварна презрительно усмехнулся. Но сейчас не с руки было сводить счеты с Одасой. Перед домом Сияющего волновалась толпа. Еще немного - и небожители не выдержат напряжения, начнут расходиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
