Волчица с помутившимся от боли и злобы разумом забыла об опасности. Вековой голос страха перед болотом запоздал. Она, собрав все силы, встала. Ощетинившись, напружинясь, она прыгнула на белолобого. Но тот вмиг нырнул за корягу, догнивавшую возле трясины. Волчица с размаху ударилась о нее брюхом. Коряга, не выдержав веса волчицы, перевернулась, скинув ее в трясину. Матерая попыталась подняться. Но задние лапы уже завязли. Трясина стала быстро затягивать волчицу. Вот уже сдавило брюхо. Подруга вожака поняла, что ей не уйти. Она взвыла, зовя волчат. Но чем они могли помочь ей? Да и не было их поблизости. Малыши промышляли далеко в тундре и не слышали зова матери. Оставшиеся без отца, они поняли, что надо уже без помощи матери ловить добычу. Решившись на это, волчата теперь носились по тундре за мышами и зайцами. В погоне за ними они забыли о логове, о волчице, а та уже завязла в трясине по грудь. Рядом с нею, повизгивая от боли, лежал белолобый. Матерая пыталась достать волчонка зубами, но не смогла. О, с какой радостью прервала б она этот скулеж! Да, видно, навсегда изменила ей удача. Ее обхитрил этот собачий волчонок.
Волчица изо всех сил еще раз пытается выбраться из болота. Жидкая топь взрыта зубами и лапой. Нет опоры. За опрометчивость болото наказало. Вот только волчонка удержало. Легок, коварный! Уползает из болота. На боку, хитрец. Не зря кровь его наполовину собачья. Волчица пытается поймать мелькнувший хвост, но белолобый еще раз подтянулся и стал совсем недосягаем. Матерая клацнула зубами в пустоту. И тут же трясина сдавила ей глотку. Нечем дышать. Боль отогнала все мысли. Глаза налились кровью и, казалось, вот-вот лопнут. Язык онемел и перестал слушаться. Он стал совсем холодный, как мертвый суслик в горячей пасти. Волчица взвыла. Но нет, это уже не вой, а хрип, который она уже не слышала.
Волчонок, выбравшись из болота, теперь сидя на кочке, в безопасности, смотрел на волчицу удивленно и растерянно. Из его бока текла кровь. Но белолобый забыл на время о боли. Для себя он усвоил, что впредь от болота нужно держаться подальше. Иначе с ним может случиться то же, что и с волчицей.
На всю жизнь запомнились ему оскал клыков, злое рычание, резкая боль. Ненависть чужой волчьей семьи предопределила его отношение к другим волкам: их нужно подавлять силой и смекалкой, чтоб выжить самому. Глянув в последний раз на место, где исчезла матерая, белолобый поплелся в тундру, часто останавливаясь от боли в боку.
Молодая волчица, уже давно заметив исчезновение малыша, суетливо носилась по тундре. Не найдя его, она решила вернуться в логово. Может, он уже там ждет ее? Но в норе было пусто. Волчица устало выходит из норы, чтобы бежать снова в тундру, и тут же сталкивается с перемазанным кровью белолобым. С трудом забравшись в дальний, самый темный угол логова, белолобый закрыл глаза. Хотел уснуть, но не мог. Мать легла рядом, осторожно зализывая раны волчонка. По запаху и шерстке она все поняла…
Волчонок, уткнувшись в бок матери, тяжело вздыхал. Он чувствовал, что в его жизни что-то не так происходит. Его братья и сестра не такие, как он. Они похожи друг на друга, он на них нет. Не признают они его. Матерая волчица почему-то хотела порвать именно его. И не потому, что помог матери отстоять владения. За это волки редко мстят.
Молодая волчица принесла ему из тундры большого зайца. Волчонок отвернулся, но мать, рыча, заставила съесть. К утру боль поутихла. Он уснул, понимая, что когда рядом мать, ему бояться нечего.
Шли дни. Белолобый уже оправился от трепки. Бок зажил. И лишь большой, розовый рубец напоминал о встрече с волчицей. За время болезни он хоть и похудел, но подрос. Стал угрюмым. Когда волчата, вернувшись из тундры, бросались на него, он оскаливал пасть, кидался на них, подминая своим телом. Устраивал им трепки по поводу и без повода. Он был сильнее волчат, и те это уже поняли, поэтому нередко не возвращались на ночь в логово. Пропадали в тундре по нескольку дней подряд. Вскоре их время охоты сместилось. К концу лета они все стали отдыхать ранним утром или днем. Всю ночь гонялись за добычей. А впереди всех— белолобый. Он уже отучил волчат драться меж собой. Поняв раньше их, как нужны силы при встрече с чужими — тут же осекал зачинщиков ссоры, внушая трепкой, что в своей стае раздоров быть не должно. Сила и хитрость белолобого стали тому причиной, но к осени подросшие волчата целиком признали его своим вожаком.
Не раз в тундре им приходилось встречаться с шестеркой пришлых волчат. Те по-прежнему жили на краю болота. Но охотились порознь. И не питали особой привязанности друг к другу. Белолобый видел, как все они поначалу долго искали мать. Не найдя ее, решили, видимо, волчата, что мать ушла от них, бросила. И, погоревав, понемногу свыклись с новым своим положением. Жили всяк для себя. Две семьи, молодые волки, пока не подросли, не мешали друг другу. Но к осени в одной тундре им стало тесно. Случалось, гонят зайца волчата-пришельцы, а белолобый выйдет наперерез и вмиг проглотит его. Пока погоня подоспеет, — заяц уже в желудке переваривается. Рыкнут друг на друга волки. Расходились до времени мирно.
Но однажды… Не хотел белолобый обидеть соседей, но так уж получилось. Олень забрел во владения. Белолобый его запах почуял первым и погнался за добычей. К погоне поначалу своя стая примкнула. Потом и волчата-чужаки. Впервые захотели поохотиться вместе. Олень был молод. Но обречен. Это белолобый понял сразу. Следы копыт оставляли больной запах. Значит, ноги гниют. Такой долго не проживет. Ну еще пару месяцев, до наступления холодов, потом упадет где-нибудь в тундре и, не в силах подняться, умрет с голоду. Еще живого вороны клевать будут. Добычей лис станет. Конечно, олень пока силен. Но ноги его не выдержат долгой погони.
Мчатся волчата за оленем что есть мочи, кочки не перескакивают — перелетают. Глаза на добычу, не мигая, уставились. Вот волчонок-чужак, самый тощий и голодный, а потому самый злой, опередив всех, нагоняет оленя. Белолобый, сделав рывок, цапнул за ухо торопыгу, но приближаться к оленю не стал. Продолжал гнать его, сохраняя безопасное расстояние. Чужаки, в нетерпении обогнав белолобого, выдвинулись клином. Окружив оленя с боков, пытались цапнуть его за шею. Но тот, еще недавно испуганный, дрожавший, внезапно развернулся, угнул голову и поддел рогами самого настырного, тощего волчонка. Потом, резко вскинув голову, подпрыгнул и, задними копытами убив двух других, устремился в тундру. Волчата продолжали погоню, уже выдерживая безопасное расстояние. Белолобый первым заметил, что олень стал сдавать. От того пошел резкий запах пота. Это бывает незадолго до того, как добыча становится доступной. И тогда, сделав крупный скачок, белолобый впился в олений бок. Олень, будто споткнувшись, упал. Белолобый мигом стал рвать его тело.
Наевшись, волчата едва уносили к кочкам раздувшиеся животы. Надо было отдохнуть, а уж потом снова приняться за остатки. Съесть нужно было все начисто, до костей, чтоб ничего не оставить. Именно по этому давнему обычаю, даже наевшись до отвала, никогда не уйдет волк далеко от своей добычи. Этому волчат не учат. Такое в крови сидит с первого дня жизни и до смерти. Уйдешь от еды, другие слопают. Значит, нужно есть. Попробуй угадай, когда в другой раз будешь сытым.
Белолобый лег отдыхать вместе с остальными, на колючий ягель. И вдруг до его ушей донеслось далекое волчье повизгивание. Он вспомнил поддетого рогами тощего волчонка. Олень только откинул его, но не убил. Белолобый кинулся к остаткам оленя. Тощему нужны силы! Ушибы на голодное брюхо заживают плохо. А владения могут защитить лишь сильные волки…
Белолобый, оторвав кусок, помчался на зов. Но внезапно путь ему преградили трое волчат-чужаков. Они зло смотрели на него. Их оскаленные пасти не предвещали ничего хорошего. Они готовы были разорвать его на части за то, что он уносил мясо. Он знал, что волчата слышали голос из тундры, но не хотели делиться. Слабый пусть умрет — это был волчий закон.
Белолобый глянул на своих братьев. Те спокойно наблюдали, всем своим видом давая понять: сам затеял — сам и выпутывайся. Мы тут ни при чем.
И тогда, моментально прыгнув сбоку, сбил всех троих стоявших рядом волчат. Оказавшись сверху, впервые задал он соседям, чьи набитые животы мешали им вывернуться, настоящую трепку. Те покорились. Взяв с собой тощего, молодые волки, сбившись в одну стаю, метили окрестности своими запахами, потом, мочой и шерстью.
Их никто не учил. Не было у волчат отцов. Но врожденное, волчье, подсказало пометить владения, пока не наступили холода, иначе в глубокую осень нагрянет сюда новая стая, которая прогонит иль порвет волчат. Они знали, что в одиночку им не выжить, и поэтому объединились. По молчаливому согласию во главе молодой стаи встал белолобый. Вскоре уже нельзя было узнать в окрепших волках слабых, тощих, визгливых волчат.
