Все непроизвольно коротко переглянулись, так как сразу заметили слово «солдаты», которое Сталин употребил впервые после революции – и на два года раньше, чем это случилось в реальной истории.
– Может быть, нам вообще не придется призывать всех. Воюют не числом, а умением, – снова усмехнулся Сталин. – Но об этом мы еще успеем подумать. Дальше. Для подготовки линии обороны по старой границе использовать специалистов, не занятых в оборонной промышленности, и технику, имеющуюся в народном хозяйстве. Я имею в виду, например, метрострой… Для вооружения дотов использовать артиллерию флота, в том числе предназначенную для строящихся кораблей и с устаревших судов. Морских сражений может и не быть, а вот если не удержим границу… Отвести на линию дотов всю тяжелую артиллерию округов, не имеющую механической тяги. Изъять со складов наличные запасы пулеметов, в том числе трофейные, к которым имеются боеприпасы, для вооружения временных огневых точек. Провести в приграничной полосе скрытую подготовку к широкому использованию минно-взрывных заграждений и лесных завалов на танкоопасных направлениях. Отвести за линию старой границы танковые части, не полностью укомплектованные техникой и вооруженные танками старых образцов. Неисправные танки и танки, выработавшие моторесурс, использовать как неподвижные огневые точки в промежутках между дотами. С учетом указанных требований произвести переформирование соединений первого эшелона. Возложить на них задачу упорными оборонительными боями обеспечить стабилизацию фронта по линии старой границы. Территорию Западной Украины и Западной Белоруссии считать стратегическим предпольем. Рассредоточить авиацию на полевых аэродромах, к концу мая привести ее в состояние полной боеготовности. Заблаговременно определить цели и задачи авиации на период приграничного сражения и спланировать тесное взаимодействие с сухопутными войсками. Вывести за старую границу все имеющиеся склады армейского и окружного подчинения. С корпусных и дивизионных складов все имущество раздать в войска из расчета двух-трехнедельных автономных действий. Обеспечить полную секретность всех проводимых мероприятий и разработать меры тактической, стратегической и дипломатической дезинформации противника. – Он сделал паузу. – В течение десяти суток после начала войны развернуть за счет войск вторых стратегических эшелонов и вновь формируемых соединений Резервный фронт по линии Псков – Витебск – Могилев – Гомель – Киев – Одесса. В Прибалтике после отхода от границы обеспечить безусловное удержание линии Любава – Рига – Даугавпилс. – Вновь небольшая пауза. – Главной задачей флота считать безусловное господство на Черном море; на Балтике – не допустить прорыва вражеского флота в Рижский и Финский заливы, сохранить за собой Ханко и Моонзундский архипелаг. – Сталин замолчал, пососал погасшую трубку, положил ее в тяжелую хрустальную пепельницу и взял папиросу. – Вот что должно быть отражено в документе. Я, конечно, многое упустил и не все сказал. Даю вам сутки на подготовку грамотного во всех отношениях проекта. Развить, детализировать, указать номера соединений, ответственных лиц, сроки. Чтобы легче было работать, не задумывайтесь о технической стороне плана. Исполнение его мы обеспечим.
Сталин подошел к сейфу, достал оттуда большую карту. На ней Марков рано утром нанес расположение немецких войск на двадцать первое июня. На полях были аккуратно выписаны номера дивизий, корпусов и армий, количество танков, артиллерии и самолетов. Развернул карту на столе и похлопал ладонью.
– Может быть, было бы правильней, если бы вы мне показали такую карту, товарищ Жуков. Вам подготовлено помещение здесь, в Кремле. Завтра в это время жду ваших предложений. Еще раз советую принять следующую вводную: территорию бывших Западных Украины и Белоруссии мы удержать не сможем. Будем сражаться за каждую удобную позицию и медленно отходить. Главное – заставить противника потерять темп, ввести в бой оперативные и по возможности стратегические резервы. Любой ценой выиграть время. Любой! Изобретайте новую тактику, вспоминайте опыт Первой мировой, что хотите, но на три хотя бы недели немцев надо удержать перед старой границей. И не бойтесь товарища Сталина, если он будет вас критиковать, у него такая должность. Хуже того, что вам могут сделать немцы, он вам не сделает… Можете идти. Товарищ Марков, задержитесь…
Они остались одни. Новиков, забыв привычки Сталина, отдернул глухую кремовую штору, открыл окно, нервно курил, глядя в темный и пустой внутренний дворик.
– Ну как? – наконец спросил он.
– Лихо! Я прямо обалдел. Представляю себе самочувствие товарищей… Кино!
– Слушай, а может, действительно кино? Играем, дураки, а те – смотрят, любуются и ставят галочки в журнал наблюдений.
– Было уже. И я так думал, а особенно Воронцов. Это у тебя с непривычки. Пусть хоть десять, хоть один процент за то, что все на самом деле, я буду играть.
– Ну ладно, идите, товарищ Марков, – сказал Сталин, и тут же Новиков спохватился: – Ты смотри, только чуть отвлечешься – и пожалуйста…
Берестин усмехнулся.
– Ничего, так не страшно. Ты смотри в другую сторону не ошибись.
– Да… Хорошо, ты действительно иди к ним, а я тут вооруженцев вызвал. Воодушевлю и идей накидаю. И еще. Я приказал под Москвой создать лагерь… тьфу, черт, лагерем-то нельзя называть, ну, в общем, учебно-тренировочную базу санаторного типа для оздоровления и переподготовки освобождаемого из заключения комсостава.
– И большая база получается?
– Большая, но меньше, чем хотелось бы. Нам бы с тридцать шестого года сюда попасть.
– С тридцать шестого не выдержали бы. Мы же с тобой дилетанты, как ни крути. Спринтеры. Про себя не знаю, а тебя Сталин рано или поздно стопчет… Извини, если не так сказал.
– Ладно, иди… – махнул рукой Новиков. – До завтра.
Глава 3
Когда дверь отведенного им кабинета закрылась и полководцы остались одни, какое-то время они молчали, не глядя друг на друга. Поворот, происшедший не только в стратегической концепции, но и в самой личности Сталина, в его манере разговора, даже в стиле мышления был настолько разителен, что требовал серьезного осмысления. У Сталина и раньше бывали смены настроения, и смены политической линии тоже, но был сейчас штрих, который сразу заметил Шапошников, ощутил Жуков и не понял только Тимошенко: все предыдущие политические эволюции Сталина так или иначе вели к усилению его личной власти и сопровождались безудержным воспеванием прозорливости и дальновидности вождя. Теперь же он начал с признания своих ошибок.
Но, в любом случае, надо выполнять приказ и ждать развития событий. А события надвигались явно грозные.
Жуков испытывал тайную радость оттого, что Сталин так недвусмысленно признал его правоту и наконец развязал ему руки, сняв с души невыносимую тяжесть собственного бессилия.
Шапошников, как теоретик по преимуществу, не отвлекаясь на детали, пытался на ходу выстроить наметки новой теории начального периода войны – теории, свободной от догматического и бессмысленного лозунга «Малой кровью, на чужой территории». Особенно бессмысленного после разгрома Франции и Дюнкеркской катастрофы англичан. Царская Россия, чья армия была гораздо лучше готова к войне, чем нынешняя Красная армия, едва-едва удерживала германский фронт при том, что больше половины вражеских сил отвлекали союзники. Отказ от нереалистической военной доктрины позволит сохранить силы до более благоприятных времен.
Тимошенко же, как нарком обороны, думал о реальном. Если в течение летне-осенней кампании удастся удержать фронт по старой границе – это уже будет крупный успех. Но войска неукомплектованы наполовину, формирование мехкорпусов в самом начале, техники для них нет, соединения и части первых эшелонов вытянуты в нитку, на дивизию приходится по семьдесят-сто километров…
Вошел Марков, и все повернулись к нему с такими лицами, словно то, что они видели у Сталина, еще никак не подтверждало факт его возвращения и только теперь появилась возможность рассмотреть командарма и убедиться, что это действительно он и он жив и здоров.
Но прямого вопроса задать не решился никто. Обменялись несколькими фразами общего характера – и все. Берестин их понимал.
– Так вот. Чтобы неясностей не было, – сказал он. – Не только меня выпустили, как кое-кого раньше, а вообще всех. Товарищ Сталин сказал, что если кто виноват – свое уже получил, невиновные должны понять и забыть, и в любом случае каждый принесет больше пользы на фронте, чем там…
– Что ж, это очень хорошо, – осторожно сказал Тимошенко. – И на какое же количество людей мы можем рассчитывать? – Он делал вид, что не имеет представления о масштабах репрессий. Даже после слов Маркова тема казалась настолько запретной, что остальные молчаливо согласились не развивать ее, а подождать более весомых подтверждений.
