Вообще-то, несмотря на все эти загадочные приборы, комната показалась ему удобной, даже уютной, напомнив дядюшкин кабинет. Он сунул нос в один из толстенных томов, грудой наваленных на рабочем столе. Ну да! Все та же латынь, все те же формулы.
Захлопнув книгу, Лукас перешел к письменному столу. Тут имелся обычный набор перьев, ножей для разрезания книг, промокательная бумага. Необычным был лишь пузырек с красными чернилами. По крайней мере он предположил, что это чернила, а не кровь последней жертвы. Положив на стол свой пакет, наклонился, чтобы внимательнее все осмотреть. — Черт!
Скинув невзначай на пол маленькую книжицу, он поднял ее, отер рукавом и положил на место. Но книжка сама открылась на закладке. Как интересно!
Присев на стол, Лукас пролистнул последние главы. Ах, шалунья!
Леди Шеффилд была не только специалистом по редким языкам, включая довольно специфический диалект итальянского. По иллюстрациям можно было судить о ее особом интересе к анатомии, что было неожиданно для «синего чулка».
Лукас положил книгу корешком вверх и едва сдержал смех. С другой стороны, она ведь могла изучать физику и законы тяготения. Похожие опыты он и сам не раз ставил на балконе спальни леди Уилтон, поэтому мог бы поручиться, что…
— Что за черт! — Громкий, возмущенный голос прервал его размышления.
Лукас поднял голову и улыбнулся.
— Можете без стеснения называть меня Люцифером. Не будем зацикливаться на формальностях, уж если мы оказались в такой приватной — некоторые назвали бы ее интимной — ситуации.
На даме все еще был надет омерзительного вида головной убор, в котором она, вероятно, выходила из дома. А необъятная вуаль из черного газа делала ее похожей на приближающуюся грозовую тучу.
— Вон отсюда! — Гнев клокотал в ней, лишь усиливая это впечатление. — Немедленно!
Странно, но в какой-то момент ему показалось, что они знакомы. Он сбросил с себя наваждение и поддержал беседу:
— Только после того как вы проявите вежливость и выслушаете меня.
— Как вы смеете обвинять меня в дурных манерах! Вы вообще не имеете права учить вежливости.
Лукас постучал пальцем по эротической гравюре.
— Вы тоже.
Она выпрямилась, вскинула голову и неожиданно оказалась выше ростом. По какой-то странной причине ему почудилось, что за черной вуалью шея у нее должна быть изящной и нежной, буквально лебединой.
— Вон отсюда! — повторила она. — Предупреждаю, я не потерплю вторжения в мой дом.
Лукас, закинув ногу на ногу, покачал носком.
— И что вы сделаете? Возьмете пистолет и пристрелите меня? Я слышал, что вы предпочитаете яд в качестве оружия.
— Если бы дать вам право выбора, могу легко себе представить, что вы взялись бы за клинок. Вы ведь считаете себя отменным фехтовальщиком.
Лукас рассмеялся.
— Туше, леди Шеффилд. — Приложив руку к груди, он состроил жалобную гримасу. — Мне кажется, я по собственной вине попал в ловушку.
Из-под вуали остро блеснули глаза. Он словно почувствовал, как в его тело впились тысячи стальных стрел.
— В моем доме, в отличие от других, вас никто не станет завлекать в ловушку, — отрезала она.
Надо отдать должное, у вдовы был острый язычок. И обращалась она с ним с завидной сноровкой. Лукас поднялся и разгладил складки на брюках. Его ничуть не раздражала, наоборот, интриговала возможность сойтись в словесном поединке с достойной противницей. Молодые скромницы ему давно наскучили.
— Тут довольно жарко, — протянул он. — Если мы станем продолжать нашу словесную дуэль, вам лучше освободиться от плаща и снять шляпку. Так будет более комфортно. Не хотелось бы повторяться, но я никуда не уйду, пока не скажу то, что должен.
— Вы ведь не из тех, кто привык получать отказ?
— Не из тех.
Последовала пауза и движение грозового облака траурной материи. Она подошла к рабочему столу, отмерила столовую ложку какого-то белого порошка и высыпала в варево.
— Ну же, — подбодрил он ее. — Будет весьма великодушно, если вы позволите мне увидеть лицо моего противника. — Многозначительно поигрывая верхней пуговицей сюртука, Лукас добавил: — Это, так сказать, обнажает конфликт до самой сути, когда можно посмотреть друг на друга, глаза в глаза.
Она отпрянула.
— У меня нет никакого желания играть в ваши игры.
— Вы в этом уверены?
— У-уверена.
— Как джентльмен, я не могу заставить вас слушать меня, — кротко заговорил он. — Но я в отчаянии. А отчаянные люди иногда бывают неадекватны.
Лукас заметил, как у нее перехватило дыхание.
— Не могу себе представить, какое отношение я имею к вашим проблемам. — Она помешала кипящую жидкость. — Мы даже вращаемся в разных кругах.
— А теперь наши пути скрестились. — Он обошел груду медных бидонов. — Неужели вам нисколечко не любопытно, почему вдруг?
— Мне очень многое интересно, лорд Хэдли. А вот вы не вызываете у меня даже любопытства.
Лукас признавал, что в известной степени заслуживает пренебрежительного отношения, однако почувствовал себя уязвленным. Поэтому не мог позволить вдове оставить за собой последнее слово.
— Прежде чем выносить приговор, может, выслушаете меня?
— А зачем?
— Затем, что я тогда сразу освобожу вас от моего присутствия.
Вдова поколебалась, но потом вдруг развязала ленты на шляпке и бросила ее на стопку книг.
— Договорились. — Кьяра повернулась к нему лицом.
От удивления Лукас на момент лишился дара речи. Не такой он представлял себе вдову. Только вот насчет губ он оказался прав. Они действительно оказались тонкими, да и то лишь потому, что в данный момент она их поджала.
Он смотрел на вдову и не знал, что делать. Пульс зачастил, сердце громко стучало в груди. Перед ним была настоящая красавица.
Он таращился на нее немного дольше, чем позволяли приличия, но потом восстановил дыхание и заглянул ей в глаза.
От неудовольствия ее глаза цвета морской волны стали темно-серыми, как штормовое небо. Во взгляде чувствовалась напряженность. Недоверие. И страх.
Судя по всему, леди Шеффилд с подозрительностью относилась к мужчинам. С чего бы это?
Он не успел додумать эту мысль до конца, как она заторопила его:
— Я жду, сэр. И не собираюсь ждать целый день. Это, может, вам нечем заняться, а у меня полно дел.
Выражение досады подчеркивали высоко поднятые брови. Как и выбившиеся из-под шпилек волнистые пряди, они были золотистыми, с красноватой рыжиной. Резким движением Кьяра сбросила плащ.
Стараясь не пялиться на ее гибкое тело, Лукас переключился на свою папку. «Стряхни наваждение», — выругал он себя. Он уже достаточно насмотрелся на обнаженные — и гибкие — женские тела, чтобы пускать слюнки при виде вдовы, одетой, кстати говоря, как монашка.
