Анна Николаевна. Быстро, дай что-нибудь теплое… юбку, одеяло, все равно!
Ольга. Что случилось?.. с папой? Ты вся дрожишь, мама.
С силой, непривычной для женщины, Анна Николаевна выдернула из-под кровати чемодан Ольги и наспех выхватывает вещи. Ольга выглянула в прихожую.
Она под машину попала, мама?
Анна Николаевна (убегая с ворохом вещей). Самовар поставь… и корыто железное из чулана сюда!
Ольга (гостям). На кухню. Там договорим.
Егоров и Ольга уходят. Татаров задержался: ему видна прихожая. По его посуровевшему лицу можно прочесть о происходящем там.
Голос Таланова. Я подержу под руки пока… Освободи диван, Демидьевна!
Голос Анны Николаевны. Ничего, милочка, ничего. Здесь их нету… успокойся.
Пятясь и не сводя глаз с Аниски, которую сейчас введут в комнаты, появляется Демидьевна.
Демидьевна (причитая). Махонькая ты моя, зве-ездочка, потушили тебя злые во-ороги…
Горе ее бесконечно.
Картина вторая
И вот переселение состоялось. Теперь жилище Таланова ограничено пределами одной комнаты, заваленной вещами: еще не успели разобраться. Вдоль стен наспех расставлены кровати: одна из них, видимо, спрятана за ширмой. Веселенькая ситцевая занавеска протянута от шкафа к окну, закрытому фанерой. В углу, рядом со всякой хозяйственно-обиходной мелочью — щетка, самовар, еще не прибитая вешалка, — стоит разбитый, вверх ногами, портрет мальчика Феди. Поздний, по военному времени, час. У Фаюнина передвигают мебель, натирают полы: торопятся устроиться до ночи… Только что закончилось чаепитие на новом месте. Присев на тюк возле стола, Анна Николаевна моет посуду. Таланов склонился над книжкой журнала.
Таланов (откладывая книгу). Так рождается новая область медицины; детская полевая хирургия!
С фаюнинской половины слышен визгливый голос Кокорышкина: «Краем, краем заноси… Люстра, люстра! В ноги надо смотреть…» Треск мебели, жалобный звон хрустальных подвесок, что-то упало и покатилось. «Мильонная вещь, деревенщина!» Какой-то огромный предмет протаскивают за открытой дверью. В жилетке, с перекошенным лицом, влетает, обмахиваясь картонкой, Кокорышкин, произносит: «Упарят они меня нынче. Откажуся, откажусь… Капусту стану садить!» — и исчезает. Таланов идет закрыть дверь, но и после сюда сочится брань и скрежет; кажется, нечистая сила переставляет там стены с места на место, а на матовом стекле появляются размахивающие руками силуэты и тени фантомов, занятых благоустроением фаюнинского уголка.
Помяни мое слово: съест Фаюнина наш Кокорышкин. В гору пошел!.. Ну, спать пора, Аня, поздно.
Анна Николаевна. Надо еще Ольги дождаться. (Вдруг.) Как ты думаешь, зачем сюда приехал Федор?
Таланов. Не надо о нем, Аня. Мы похоронили его еще тогда, три года назад.
Анна Николаевна. (обычным голосом). Не пора давать лекарство?
Таланов. Через десять минут.
Анна Николаевна. Через десять минут уже нельзя ходить по улицам, а Ольги еще нет.
Таланов. Открыла бы дверь на всякий случай.
Анна Николаевна. У нее есть ключ.
На кухне хлопнула дверь.
Легка на помине.
Рванув на себя дверь, вся в снегу вошла Ольга. Стоя к родителям спиной, она отряхивает шубку за порогом. Так удается ей скрыть одышку от долгого бега.
Ольга (еле переводя дыхание). Кажется… я опять опоздала к чаю?
Анна Николаевна. Чайник еще горячий. Пей. Что на улице?
Ольга. Снег идет… вьюга. По двору на ощупь шла.
На стекле сгущается силуэт Кокорышкина, потом входит он сам. Ольга делает вид, что не замечает его.
Жалко часовых в такую ночь!.. Вам что-нибудь нужно, Семен Ильич?
Кокорышкин. Метелочки у вас не найдется? Пыль обмести.
Ольга. Конечно. (Она подает ему щетку.) И вообще, если что-нибудь потребуется… Устраиваетесь?
Кокорышкин. Расставляемся. Все фаюнинские вещи разыскал. Стол письменный в исполкоме, буфет из детских яслей вырвал… Бесстрашно по улицам ходите, Ольга Ивановна!
Ольга. О, у меня еще семь минут в запасе, Семен Ильич.
Голос Фаюнина. Симе-он!
Кокорышкин. Несу-у… (Проникновенно и с намеком.) Ну, на новом-то месте приснись жених невесте!
Он убегает, Ольга прикрывает за ним дверь.
Анна Николаевна. Я даже не знала, что его зовут Семен Ильич. Что же ты стоишь? Садись, пей чай, раз пришла.
Ольга (неуверенно). Видишь ли… я не одна пришла. Такое совпадение, знаешь. Я уже во двор входила, гляжу, а он бежит…
Таланов. Кто бежит?
Ольга. Ну, этот, как его… Колесников! А с угла патрульные появились. Я его впустила…
Родители не смотрят друг на друга: каждый порознь боится выдать то, что знает об Ольге.
Он уйдет, если нельзя. Он минут через шесть… или десять… уйдет.
Таланов. Так зови его. Где же он сам-то?
Ольга. Видишь ли, он ранен немножко. Пуля случайно задела. Пустяки, плечо…
Таланов быстро уходит на кухню.
Мамочка, ничего не будет. Папа перевяжет ему, и он уйдет… домой. Я так прямо ему и сказала… Он понимает.
Анна Николаевна. Посмотри мне в глаза, Оля.
Она приподняла за подбородок ее опущенную голову.
Ты у нас смелая и честная девочка, но ты… последняя. Федор не вернется. Отец стар. Несчастье убьет его.
Ольга порывисто целует ее в лоб. Таланов впускает Колесникова. Он в той же меховой, уже потрепанной куртке, небритый, рука бессильно висит вдоль тела.
Ольга. Что с ним?
Таланов. Сейчас посмотрим. Оля, воду и тазик. За ширму. Стань у двери, Анна.
Беззвучная стремительная суета. Все на своих местах.
Пройдите сюда, на кровать.
Колесников (идя за ширму). Как нескладно все получилось. И спать вам не даю, да и нагрянуть за мною могут. Снег бы не подвел!
Таланов. Придумаем что-нибудь. Снимайте ваш камзол. (Уходит следом за Колесниковым.)
Сцена пуста. Дальнейший разговор происходит за ширмой. Льется и булькает вода. Таланов моет руки.
Снимите совсем. Помоги, Ольга. Не торопитесь, вытяните руку…
Треск разрываемой ткани.
Здесь больно?
Колесников. Немножко… Тоже нет, только ноет. А как странно все это, Иван Тихонович! (Его интонация меняется в зависимости от степени боли при перевязке раны.) Я говорю, как странно: восемь лет мы работали с вами вместе. Я вам сметы больничные резал, дров в меру не давал, на заседаниях бранились. Жили рядом…
Он замолк. Упали ножницы.
Таланов. Спирт. Потерпите, сейчас закончим. Выше, выше… Бинт.
Потом из молчания снова возникает голос Колесникова.
Колесников. И за все время ни разу не поговорили по душам. А ведь есть о чем. Нет, теперь не больно… И сколько таких неопознанных друзей у нас в стране…
Таланов. Пока все. Утром еще посмотрим. Где мы его положим. Аня?
Та не успевает ответить. Резкий и властный стук в раму окна. Смятенье. С усилием натаскивая на себя куртку, Колесников первым выходит из-за ширмы.
Колесников. Это за мной. Вот и вас-то подвел. (Идет к выходу.) Я встречу их во дворе. Сразу тушите весь свет — и спать.
Анна Николаевна. Оставайтесь здесь.
Колесников. Они будут стрелять… Да и я так, запросто, им не дамся.
Анна Николаевна уходит, сделав знак молчать. Текут томительные минуты. От Фаюнина несется игривая музычка: музыкальный ящик, аристон. На кухне голоса. Колесников отступает за ширму. Обессилевшая, хотя опасность миновала, Анна Николаевна пропускает в комнату Федора. Он щурится после ночи, из которой пришел: непонятный, темный, тяжелый. Усики сбриты. Позже создается впечатление, что он немножко пьян.
