научная активность уже сошла на нет, и в колледже его держали скорее из уважения к былым заслугам, нежели в надежде на новые открытия. Оппенгеймер, мягко говоря, не радовался такому наставнику, однако выбора у него не было.
Но вернемся к странностям. Впереди нас ждут две особенно невероятные истории.
В конце первого кембриджского семестра Оппенгеймер решил отравить своего ментора по исследовательской работе Патрика Блэкетта, прославившегося в 1924 году первыми фотографическими снимками превращения ядра азота в изотоп кислорода (это был сложный эксперимент, свидетельствующий о высоком исследовательском мастерстве исполнителя). Оппенгеймер оставил на столе Блэкетта яблоко, в которое был введен цианистый калий, и отбыл на рождественские каникулы.
Об этом случае вспоминает гарвардский однокашник Роберта Джеффрис Уайман, который продолжал свое образование в Лондоне и путешествовал с Оппенгеймером по Корсике во время каникул. Когда Уайман предложил отправиться с Корсики в Рим, Оппенгеймер сказал, что он должен вернуться в Лондон, потому что оставил на столе Блэкетта отравленное яблоко.
Уайман решил, что отравленное яблоко привиделось Роберту. У такого странного типа, как он, вполне могли быть галлюцинации. Во время поездки Роберт жаловался приятелю на свою тяжелую жизнь в Кембридже и говорил, что сознание собственного ничтожества и безысходность настолько сильно угнетают его, что он ложится на пол и перекатывается из стороны в сторону, чтобы облегчить свое состояние.
Об отравленном яблоке также упоминает и Фергюссон, которому Роберт якобы рассказал об этом во время их совместного пребывания в Париже.
Недоверчивые скептики, которым непременно нужно видеть фотографию огрызка того яблока и полицейский протокол, считают, что история была выдумкой, порожденной ненавистью Оппенгеймера к Блэкетту. С чего ему было ненавидеть своего ментора, о котором современники отзывались как о дружелюбном, корректном человеке? Ответ лежит на поверхности – из зависти. Блэкетт был высоким стройным красавцем с героическим прошлым (в Первую мировую войну он служил во флоте), завидным настоящим и большим, как все считали, будущим. Ему благоволил Резерфорд, а еще у него была жена-красавица. Игроки в бридж говорят о таких: «ему судьба сдает тузы с королями». Роберт и без того чувствовал себя ничтожеством, а на фоне Блэкетта он выглядел какой-то инфузорией.
Фрэнсис Фергюссон считал, что история с яблоком была правдой, и что курс лечения у одного из лондонских психиатров, который Оппенгеймер проходил в первой половине 1926 года, был напрямую связан с попыткой отравления Блэкетта. Тот понял, что яблоко отравлено, и сообщил об этом руководству колледжа. Джулиусу Оппенгеймеру удалось замять историю (несложно догадаться, каким способом), но с условием, что его сын обратится за помощью к психиатру.
Но самая сногсшибательная история осталась напоследок. Фергюссон пишет, как, будучи в Париже (вскоре после рассказа о яблоке), он зашел в гостиничный номер Оппенгеймера, наклонился, чтобы взять какую-то книгу, а Оппенгеймер набросился на него сзади и попытался задушить ремнем от чемодана. Фергюссону удалось освободить шею от ремня, после чего Оппенгеймер упал на пол и разрыдался.
Тут самое время вспомнить, что Фергюссон был литератором, и воскликнуть: «Ну это уж явная ложь!». Но сохранилось письмо, написанное Оппенгеймером Фергюссону вскоре после возвращения из Франции. «Я должен был не отправлять письмо, а совершить паломничество в Оксфорд, идя во власянице по снегу, с постом и молитвой, – пишет наш герой. – Но я придержу угрызения совести и чувство стыда, вызванные неадекватным поведением по отношению к вам, пока не смогу сделать для вас нечто не столь бесполезное. Я не понимаю, почему вы настолько снисходительны и милосердны ко мне, но можете быть уверены, что я этого не забуду». В начале марта Роберт вновь вернулся к этому инциденту. «Мои сожаления о том, что я чуть не задушил вас, теперь носят скорее интеллектуальный, нежели эмоциональный характер», – пишет он и приглашает Фергюссона посетить его в Кембридже. «Это будет абсолютно безопасно, и я буду очень рад вас видеть». Выходит, что Фергюссон написал в дневнике правду. Он откликнулся на приглашение, но, остановившись в том же доме, где снимал жилье Оппенгеймер, на ночь подпер дверь стулом. Предосторожности никогда не бывают лишними.
О работе нашего героя под началом Джозефа Томсона также известно из писем к Фергюссону. Оппенгеймер сообщал: «Томсон находил мои эксперименты довольно неплохими, но в остальном не очень-то и помогал». А в целом характеризовал свою деятельность как «профанацию». Не профанацией была разве что статья по квантовой механике, над которой Роберт начал работу еще в первом семестре. Существует версия, согласно которой «отравленным яблоком» был черновик статьи, который Оппенгеймер перед отъездом оставил на столе Блэкетта. Поняв, что черновик получился «сырым», он решил срочно вернуться в Кембридж в надежде забрать его до прочтения Блэкеттом. Может, оно так и было, но Фергюссона Оппенгеймер пытался задушить всерьез.
В окончательном варианте статья, ставшая первой научной публикацией Оппенгеймера, называлась «О квантовой теории вращательно-колебательных спектров». В июле 1926 года она была опубликована в журнале Кембриджского философского общества[30]. Не углубляясь в подробности, понятные лишь продвинутым физикам, скажем, что статья была очень толковой, несмотря на отдельные арифметические ошибки, и научное общество восприняло ее весьма благосклонно. Экспериментатор-неудачник в мгновение ока превратился в одаренного теоретика (каковым он всегда и был). Следом за первой публикацией состоялась вторая – «О квантовой теории задачи двух тел». Эта статья привлекла внимание Макса Борна, одного из основоположников квантовой механики, и стала для Оппенгеймера билетом в Гёттинген, где в то время работал Борн. В 1933 году ему, как еврею, пришлось переехать в Кембридж по приглашению Патрика Блэкетта. Научный мир очень тесен.
В Гёттингене все было иначе, совсем не так, как в Кембридже. Прежде всего, здесь не было высшего общества в британском понимании этого слова, и наш герой не испытывал дискомфорта от «запертых дверей». В Кембридже Оппенгеймер поначалу был бакалавром на правах студента, страдавшим нервным расстройством, а в Гёттинген приехал перспективный молодой теоретик. В Кембридже от Оппенгеймера отказался Резерфорд, а в Гёттинген его пригласил сам Борн! Несмотря на то, что в Германии уже поднимал голову нацизм и составлялись списки евреев, которых нацисты собирались лишить должностей после прихода к власти, дышалось там вольготнее, чем в Кембридже. Здесь не окружающие подавляли Оппенгеймера своим величием, а он подавлял их. Подавлял интеллектом, знанием французского языка и утонченной французской поэзии, богатством, которое часто выставлял напоказ, вернувшейся к нему элегантностью и усвоенным в Кембридже налетом аристократизма. Короче говоря, повсюду, где только было возможно, Оппенгеймер демонстрировал окружающим свое превосходство. Макс Борн невольно способствовал этому, выделяя его из общей массы своих учеников. На всех учеников Борну времени не хватало, но для Роберта оно находилось всегда. И в обстоятельной автобиографии Борна нашему герою уделено много внимания.
В частности, Борн рассказывает о том, как попросил Оппенгеймера проверить расчеты
