- Англичанин, - сказал сердито-довольно грузин. - Шорт.
Рязанец свистнул.
- Теперь держись наши... начнет, сукин сын, бомбы в поезда швырять.
- А вокзал!.. Какой же смысл в поезда, товарищ? Налицо ведь вокзал, встревожился латыш.
Полтавец энергично махнул сверху вниз обеими руками, сам присел в коленях и поясе и добавил:
- От-туда, к черту!
Но тем же торжествующим тоном спросил грузин:
- А это?.. Шешлык? - и указал пальцем пониже в ту же сторону неба.
Присмотрелись, закрывшись руками от солнца, и увидели новую черточку: второй шорт.
- Хлеба! Хлеба готовить надо! - Сердито и решительно грузин шагнул было снова к лавочке, но латыш снова удержал его за плечо.
- Зачем тебе тратиться? - кивнул рязанцу, и тот пошел косопузой своей общегубернской мещеряцкой походкой, как петух на ястреба в небе, поглядывая на бипланы.
Однако не одни они только заметили врага. Кругом затыкали руками в небо, заволновались, и уж различалось среди нестройного живого шума ровное, тихое пока жужжанье машины. А какой-то молодой парень, около стоявший с возом, вскрикнул вдруг, точно увидал судьбу:
- Им же оттеда всех нас видать! В любого бей!
И другой, постарше, в солдатской шинели внакидку, влил в слова общую догадку:
- Стало быть, поэтому наших гонют!.. Они, может, часа через три тут будут!..
Поспешно скользя в толпе, подошли к своему форду студент, еврей и татарин. Студент был возбужден и пререкался с татарином.
- Дернуло его сказать: "на машине"! Вот и поезжай теперь на машине!
- Скорей ихнего поезда на Перекоп будем! Что? скажешь - нет? Неправда я говорю? - горячился и татарин.
А еврей смотрел тревожно на подходивший биплан и говорил:
- Это таки так, что ему ровно ничего не стоит послать сюда пару бомб!.. Чем он рискует? А?
Потом студент передал латышу и полтавцу, что коменданта на вокзале рвут на части, и его так и не добились, что какой-то его помощник, матрос, спросил на ходу: на чем приехали? - а татарину вздумалось сказать: - На машине! - Им ответили: - А на машине, так и гоните ее за Перекоп!.. - Потом все стали кричать: - Аэропланы!.. - Поднялась суматоха. Матрос кричал уже где-то дальше, что беспорядку и паники он не допустит, что эвакуация плановая...
Подошел рязанец с целым белым хлебом в руках и сказал:
- Дерут, однако, черти!.. Ну я им свою цену поставил, чертям!
А когда услышал, что говорил студент, сразу решил:
- Что нам, плацкарту что ли ждать? Вали в вагоны, куда попало!.. Айда!
Однако татарин, который все еще держался хозяином Крыма, сказал своим гостям горячо и убедительно и даже руку прижал к сердцу:
- Гаспада!.. Я извиняюсь!.. Мы скорей их на Перекоп будем, честное слово даю! Тут оно сейчас бомба кидать будет! Честное слово!
Жужжанье мотора вверху стало явственней.
- Эх, зенитного орудия нет! - пожалел латыш.
Как раз в это время двинулся уже до краев переполненный поезд: даже на крышах сидели.
- Хлопцы! - горестно выкрикнул полтавец. - Э-эх!.. Было бы сидать на крышу! Хо-ди-ли, матери вашей черт! - перекатил он глаза с татарина на еврея и с еврея на татарина.
- Ну, однако, товарищи, сейчас мы можем добыть себе места! Новый поезд составлять будут. Я думаю! - выкрикнул еврей.
А полтавец ответил ему шутливо, но с сердцем:
- Думай, Мойше, думай!..
- Пока они подадут поезд - бомбардировка начнется, - спокойно вставил латыш, а студент, может быть, считая себя несколько виноватым, что ничего не добился на вокзале, продолжил:
- А этот поезд непременно обстреляют, какой пошел!.. Одним словом теперь: не скопляйсь! Расходись!
И курносый рязанец решил дело одним лихим подбросом головы:
- Ну-к что ж! Делов куча!.. На своей машине и поедем!.. Белым чертям ее оставлять, в сам деле? Едем!..
- Садимся, ну! - заспешил еврей.
И сбитый было с позиций татарин просиял и опять принял хозяйский вид, уверял честным словом, что они скорее поезда приедут в Перекоп.
- И даже с комфортом, - согласился теперь с ним и студент.
- Конечно... Как у себя дома, - подхватил рязанец. - А то "на крыше"! Крыша, брат, вещь такая: за железо зубами держись, а то слетишь!..
- Ну-ка, товарищ шофер! - кивнул грузину латыш, но кожаный маленький человек ответил твердо:
- Я нэт!.. Мене жена тут... двое дети... Нэт!..
И замотал головой.
Латыш поднес ко лбу его свой наган и, нагнувшись к самому уху, прошептал:
- Сейчас же садись на место!.. Слышишь?
Грузин оглянулся и поглядел на него долго, зло и дико, как оглядывается и глядит норовистая лошадь на того, кто ее ударил кнутом по ляжкам, потом стал привычно возиться над машиной.
И когда после обычного шипенья, фырканья и перебоев ультрамариновый форд, от шоссейной пыли почти белый, приобрел, наконец, вновь способность пожирать пространство, латыш, держа в большой своей, тугой, красной руке матово-черный наган, уселся спереди, рядом с кожаным человеком, надевшим на глаза сетчатые консервы.
- Куда? - кратко и мрачно спросил Пааташвили.
- На Перекоп! - ответил латыш. - Улицу знаешь?
Пааташвили чуть кивнул головой.
Жены у него тут не было, - были две-три знакомых девицы из гулящих, - и он знал, что в таких случаях, как теперь, беглецы беспощадны, что выбора у него нет, что извозчиков избивают до полусмерти и все-таки заставляют везти... Но он думал, что где-нибудь в дороге удастся намеренно испортить машину. Десяток способов того, как можно привести машину в негодность, было известно и ему, как всем шоферам. Испортивши машину, он вынудил бы комиссаров ехать дальше на мужицкой подводе, а сам бежал бы. Потом, вернувшись, исправил бы, что надо, а сам уехал обратно.
И, точно незаметно все время следя за тайным ходом его нехитрых мыслей, латыш приблизил к нему большое мясистое бритое лицо и прошептал на ухо:
- А если машина у тебя испортится - убью!
И замелькали около дома города, который еще вчера утром считался своим, в котором вчера еще чуялось свое начальство - Крымревком, от которого, может быть, идут еще к ним, комиссарам, на места деловые бумаги. Теперь начальство, конечно, уехало, город почти ничей, а через два-три часа, может быть, будет определенно чужой, и шестерым, катившим в форде, было несколько неловко глядеть на дома и на прохожих.
Какой-то толстый, прилично одетый, насмешливо кивнул им головой и прокричал: - Счастливой дороги!.. - Две барышни в открытом окне весело захлопали при виде их в ладоши и запищали: - Ура! - А мальчишка бросил им вдогонку камень, пропевши пронзительно:
Яблочко, яблочко ка-тит-ся!
Власть советская д'убирается!
III
Село Бешурань было когда-то татарской деревней с мечетью, но ушли отсюда татары в тот злой год, когда ушло их не меньше трехсот тысяч в Турцию, а здесь поселились выходцы из Мелитопольского уезда, отцы которых попали в Новороссию незадолго перед тем, при светлейшем Потемкине, из Астраханской губернии, с Волги.
Крым так Крым. Почистили колодцы, напялили соломенные поволжские крыши на безверхие татарские сараи; заново обмазали стены глиной; позапахали земли, обсеялись и стали быть. Плодились, умирали... На месте мечети построили церковь, и на открытии и освещении храма тогда первый их батюшка, о.Василий, сказал памятное слово о бескровной победе креста над полумесяцем. И так прочувствованно сказал он это слово, что все плакали и обнимались, как на Пасху, и семнадцать ведер вина выпили тогда, и все были врозволочь пьяны, даже бабы и малые ребята, и о.Василий устроил тогда борьбу на поясках, и ни один мужик побороть его, грузного, хоть и молодого, не мог, и перепить не мог, и переплясать не мог... И пока жив был о.Василий, - а он до севастопольской войны дожил, - бешуранцы хвалились даже и в городе своим попом. "Что, - скажут, - у вас тут за попы? Мелочь! А вот у нас, в Бешурани, поп, отец Василий, так это уж истинно по-оп!.. Орел!.."
Поначалу не было жалоб на землю: земли хватало. Но поселились невдали немцы-колонисты с огромными красными и пестрыми коровами и курносыми свиньями, болгары-капустники и овцеводы, и год от году больше трещал полевой зипун на мужицких плечах, а десятка через два лет после турецкой войны и совсем из этого зипуна выросла Бешурань, стали почковаться и уходить: в извозчики на южный берег, в портовые в Севастополь и Евпаторию, девки - в горничные и няни.
Сильно убавила народ война с германцем, так что стали даже задумываться: ловко ли? Хорошее, конечно, средство от малоземелья, однако не задичала бы в отделку земля?..
И когда свалили царя и бросили фронт вместе с другими русскими мужиками также и бешуранцы, встречали их столь же радостно, как прадеды когда-то речь о.Василия о победе креста над полумесяцем. Все казалось ясно я просто, и никакой не было опаски.
- А немцу, - говорили, - нешь не надоело в окопах жить? И немец тоже, брат, вот-вот по домам рассыплется. - Ждали этого. Однако немец пошел не домой, а прямехонько в Бешурань за ними следом. Прогромыхал через село тягчайшими обозами, прогремел оркестром музыки, просверкал на солнце лакированными касками, показал, какие у него кони (шею вдвоем не обхватишь), брал овес, сено и правильные давал расписки, у кого именно и сколько взял; понимал, когда спрашивали: когда и кто уплатит? - и отвечал важно: Ко-мен-да-тура. - Бешуранцы снимали шапки и смотрели вслед форменно подвязанным хвостам на жирных лошадиных крупах и блиставшим шинам крепких зеленых колес.
