— Лали… — Он быстро глянул за мою спину на Джастиса и вернул на меня тревожный взгляд. — Как ты?
— Нормально. Что ты здесь делаешь?
— Я хотел извиниться, — пристально посмотрел в мои глаза. — Я был не прав по отношению к тебе, не стоило так ломать твою жизнь…
Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.
— Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. — Он смотрел на меня с тревогой. — Как ты тут?
— Все хорошо… — только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:
— Что с тобой?!
Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.
— Срочно скорую! — послышался голос Джастиса.
— Пустите меня к дочери! — едва долетал голос отца. — Скажите, что с моей дочерью!
— Джас… — только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. — Мне больно!
— Потерпи немного. — Его голос звенел от напряжения. — Рэм!
— Две минуты. Аптечка.
— Доставай желтую ампулу…
Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…
***
Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джистиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.
— Сильный тонус, — заключил он. — Ничего больше…
— Ты уверен? — дрожащим голосом выдавила я.
— Абсолютно, — и он отложил аппарат. — Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.
По вискам снова покатились горячие слезы.
— Эй, — присел он рядом. — Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.
— Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.
— Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…
— Было так больно…
— Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально — завтра отвезу домой. Все хорошо…
***
Но домой меня никто не отвез.
Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.
Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.
— Ты же с кем-то встречался, — напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте — на скале под кряжестой елью.
— Встречался, — рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.
— Я хочу тебя уволить…
— Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, — даже не дрогнул он. — Бери бутерброд и ешь.
— Я серьезно. Ты тратишь время…
— Я не трачу время. Не тебе это решать.
— Что важного во мне? Я неудачница.
— Не пори чушь, — удостоил серьезного взгляда. — Ты держишься молодцом.
— Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…
— И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.
Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.
— Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать — есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня — тоже.
Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты — свободный, красавчик… — прошептала упрямо. — Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…
— Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?
Я прыснула.
— Вика мне ее просто так никогда не выдаст. — И он взялся за термос. — Такая только в Аджуне для больных делается.
— Представляю, какие у них завалы этой колбасы, раз я тут единственный пациент.
— В стационаре. Остальные просто ночуют дома. Но колбасу по утрам разбирают стабильно…
— Джастис, — стянула я улыбку силой воли, — я серьезно. Капельницы мне может поставить кто угодно.
— Никто к тебе не притронется кроме меня. Я хочу быть с тобой, ты меня вдохновляешь.
— А если я перестану тебя вдохновлять? — Я вдруг поняла, что уверенность в том, что рискую оправдано, сильно убавилась. А вдруг ребенок родится нездоровым, и я обреку его на страдания? Вдруг со мной что-то случится, и он останется сиротой? Когда приходила боль, страх сжимал душу в тиски.
— Это невозможно.
— Я могу струсить, Джастис.
— Трусь сколько влезет.
— Ты просто так это говоришь.
— Что бы ты не решила, я тебе помогу. Если решишь, что не можешь… — Он вдруг замялся и нахмурился. Продолжить ему стало тяжело. — Имеешь право.
— Неужели? — усмехнулась я, подумав, что это его проявление неуверенности.
— Абсолютно, — поднял он на меня взгляд. — Тебе не нужно нести это все одной.
— Что? — опешила я.
— Что слышала. Родим сначала белого медвежонка. Потом подумаем про котят…
— Ты ненормальный, — усмехнулась обескураженно я, завороженно глядя на него. Безумие этого утра начинало нервировать не на шутку.
— Мне бы так хотелось. Поэтому я не могу тебя бросить, понимаешь?
— Ну и шутки у тебя.
— Если бы…
— Если бы я была здоровой и везучей, и ты бы за мной побежал — я бы не стала сопротивляться.
— А в кресле каталке, когда не можешь никуда бежать, сможешь? — И он протянул мне чашку.
— Ты меня жалеешь.
— С чего? — покачал он головой. — Ты не умираешь. И не болеешь. А к одиноким девушкам с медвежатами у меня, видимо, генетическая слабость.
— Ты про Вику? — закатила глаза.
— Хватит меня диагностировать, — беззлобно проворчал он. — Просто услышь — я тебя не брошу. И не надо меня дергать за усы.
— Я еще ни разу не дернула, — развеселилась я. Наверное, впервые за эту неделю, полную боли, отчаяния и капельниц с уколами. — А ты покажешься мне в другом образе?
— Я видел, как ты лис шарахаешься на тротуаре…
— Тебя я не испугаюсь.
Он тепло улыбнулся:
— Ешь давай…
***
Пришла зима. Но ничего не менялось. Я не набирала нужный вес, как ни старался Джастис меня откармливать. Но с ребенком по всем показателям все было хорошо. Если бы мое тело его не отвергало…
Единственное, чему можно было радоваться — на этом сроке ребенка уже можно будет спасти, если мы с Джастисом все же проиграем. И это не давало окончательно пасть духом.
За время жизни в больнице я обзавелась новыми знакомствами — подружилась с сестрой Рэма Нирой. Девушка оказалась очень открытой и общительной. Она занималась детьми-полукровками и их адаптацией в Аджуне. У нее был свой небольшой детский сад, где оборотни росли вместе с человеческими детьми. Вряд ли такие результаты заинтересуют Смиртон, но если бы не мой случай, я бы вообще не знала о том, что оборотни как раз стараются научить будущие поколения жить бок о бок, чего не скажешь о людях. Все было совсем не так, как нам пытались представить в Смиртоне.
Отец звонил раз в неделю. Сначала мы разговаривали коротко и сухо, но с каждым разом я рассказывала все больше — что не жалею ни о чем, что мне нравятся новые знакомые, врала, что чувствую себя наконец на своем месте. Он неизменно спрашивал, когда вернусь, но я ничего не обещала.
