— Вот, Падрюша, что ты делаешь с людьми! — перебила мужа Саша. — Только бы ты долго жил!
Игнат стал рассказывать историю братьев. Прервал себя:
— Не знаю ещё, что с ними дальше. Пока они борются.
— Они победят! — воскликнула Саша. Сильно побледнела, словно эта история касалась лично её. — Они ведь победят, правда? Пожалуйста, пусть победят! — повторила. — Только не убивай их, пожалуйста!
Молодым граф построил дом почему-то рядом с Мартиным. Но они остались жить с родителями.
— Нам вполне хватает моей комнаты, мы же только спим в ней! Мы без тебя, Падрюша, не можем.
И после спектаклей всей гурьбой возвращались в дом графа.
Игнат дописал свою пьесу. Любим и Джулиан боролись с жестоким Властителем и победили.
Репетиции, спектакли, вечерние чаепития, невозможность расстаться на ночь… День, ещё день, месяц, ещё месяц.
Саша родила мальчика в одно из вечерних чаепитий. Назвала Любимом.
— Почему «Любим»? — удивился Игнат.
— Ты же сам придумал это имя! Мало ли как жизнь сложится, пусть в нашей семье живёт наш защитник. Может, когда-нибудь и спасёт всех?
Ни дня не отлёживалась. Продолжала сдавать экстерном экзамены, приходила и на репетиции — с сыном и Тасей, поручив графиню заботам Вероники. Тася укладывала Любима спать тут же, в зале, меняла пелёнки, отзывала Сашу, когда нужно было кормить. Сама глаз не сводила со сцены.
Любим рос в театре. Он рано заговорил.
Через два с половиной года Саша опять забеременела. И снова не пропускала ни репетиций, ни спектаклей.
Театр стал местом паломничества. Со всех сёл шли, ехали сюда люди. Не все спектакли получались удачными, и актёры порой не справлялись с ролями, и сами пьесы не всегда выбирались точно, но зрителям нравились: они хлопали, вскакивали с мест, подавали свои реплики, когда с чем-то были не согласны, долго не расходились и не отпускали участников.
Особенно бурно принимали пьесы Игната. Графа качали в фойе, с трудом артисты отнимали его. А после спектакля о братьях люди не хотели уходить: пришедшие из других сёл кричали «спасибо» и просили освободить их от деспотов.
Глава пятая
Как-то плохо стало графине, и граф остался с ней. После спектакля, когда, наконец, отпущенные зрителями, они собрались идти домой, подошла Марта. Поклонилась всем, погладила Любима по плечу и стала смотреть на Сашу. А говорила Игнату:
— Возьми меня, сынок, играть. Петь могу не уставая.
— Помнишь, ты хотел на стихах и песнях построить спектакль? — спросила Саша мужа. — Может, попробуем? У меня три тетради стихов. Не один год собираю! — А когда Марта, приглашённая на следующую репетицию, отошла, удивлённо спросила: — Заметил, как она смотрела на меня? Словно без памяти любит. Как дочку.
— Ты хорошо её знаешь?
— Совсем не знаю, Игнат. На одном из праздников она спела потрясающую песню. До сих пор помню и мотив и слова. Но она — мать Будимирова. С ним дружил Гиша. Бур — отчаянно смелый и мрачный субъект. Я терпеть его не могла. От него шла злая сила. Он убил своего отца. Папа помог Марте похоронить мужа, утешал её, даже плакал от жалости, назначил ей ежемесячное пособие. Нас попросил никому не говорить, что это Бур убил… Заключение врача: «Был пьяный. Падая, ударился об угол железной кровати». Никто Бура не искал. А ты чувствовала, какой он злой? — Саша обернулась к Магдалине. — Странно, мы с тобой никогда о нём не говорили. Тоже чувствовала? И оберегала Гишу от него, да? — настойчиво спрашивает Саша.
Вспыхнувшее жизнью лицо Марты. Перекошенное ненавистью лицо Будимирова. Не забытый голос: «Я убил своего отца».
Оберегала Гишу?
Тайна от самой себя. Что так сильно в отрочестве влекло её к Будимирову? То, что с братом дружил? Или то, что был независим и мужественен? А может, из чувства сострадания?
А почему брат так много времени проводил с ним? Он же с детства лишь с Адрианом хотел дружить. Нравилось лазить и прыгать? Адриан терпеть этого не мог. Что же получается: Гише книги менее интересны, чем пещеры и скачки? И вдруг поняла — брат боялся Будимирова.
— Ты чего молчишь? — тревожно смотрит на неё Саша.
— Не знаю, что ответить. Должна подумать.
По дороге домой спросила брата:
— Что связывало тебя с Будимировым? Почему свободное время проводил с ним? Ты же любил Адриана!
Григорий остановился. Смотрел мимо неё. Наконец сказал:
— Одни просыпаются в десять, другие — в шестнадцать, третьи ещё позже. Я опоздал с развитием.
— Вот это да! — засмеялась Магдалина. — А кто учил меня всему? Ты же очень много знал…
— Для этого нужны умные книжки, хорошая память и хорошо подвешенный язык! — вздохнул Григорий. — Это всё у меня в наличии. А вот проснулся я не так давно. Когда Будимиров убил своего отца. Проснулся, и завертелось всё в башке. И наконец, прояснело: стал соображать.
— Ну и что сообразил?
— Боялся я его. Шёл за ним, как баран на верёвочке. Нет, не так всё однозначно, конечно. Хотел соответствовать. Уж очень я завидовал ему: он всё мог, сама знаешь. Я рос хлипким.
— Ты?!
— Ну да. Когда совсем пацаном был. А ведь заело меня. Могу, и всё. Вот и пёр на рожон: себе и ему, да ещё тебе с Сашей доказать — тоже смелый, тоже ловкий, тоже всё могу.
— Ты доказал. Но что-то ещё было между вами.
— Боялся я… — повторил Григорий. — Всё время хотел сбежать от него и не мог. Он убил бы меня, как отца.
Магдалина обняла брата, прижалась к нему.
— Не убил, слава Богу. Ты со мной. И ты с Адрюшей.
Григорий гладил её по спине, волосам. И долго стояли они так, уверенные, что, наконец, навсегда избавились от страха.
— С его помощью я прошёл хорошую школу, но только бы он сюда никогда не вернулся! — сказал Григорий.
— Только бы никому больше не причинил зла! — эхом откликнулась Магдалина.
— Слава Богу, ничего не слышим о нём, и, надеюсь, не услышим.
Но о Будимирове услышали все.
Он собрал таких же злых и бесстрашных и пошёл крушить старую жизнь. Никого не щадил: ни сирот, ни графских детей.
Ясным утром, когда солнце сквозь распахнутые окна помогало им репетировать и видеть друг друга, раздался топот множества коней и крики. Сначала приглушённые, они быстро приближались. Все кинулись к окнам.
Большой отряд всадников вылетел на площадь перед фабрикой и пронёсся мимо театра, не останавливаясь.
— Долой графьёв! Волею Будимирова смерть графьям и их отродьям! — врывалось в окна.
— Свобода и земля народу!
— Да здравствует Будимиров!
