Маршрут удлинении мы не придем на подбазу, у каюра на этот счет оставлены инструкции.
— Будем ночевать вот здесь. — И Слава помечает на карте, а нам дает аэрофотоснимки этого района. На карте маленький крестик, — Тут какое-то захоронение. Встретимся у креста.
— Пока!
— Пока!
И мы расходимся.
Жора проверяет револьвер и вносит деловое предложение.
В конце маршрута необходимо зайти за рамку, то есть выйти за пределы карты, чтобы сделать правильную геологическую стыковку своего района с соседним, где сейчас никого нет, но там работала в прошлом году другая партия. И, чтобы не терять времени, он отдает мне свой рюкзак, я ему свой прибор, и с двумя рюкзаками иду по долине до тех пор, пока не найду эту могилу. Там надо мне разжечь костер, потому что скоро наступит ночь и костры будут ориентирами и для Жоры, и для Славы с Сережей.
Со мной бежит Бич, так что мне не скучно.
Идти немного, километров пять, но когда прихожу, уже звезды заселили небо.
…Высокая надпойменная терраса, широкий шумливый ручей, на террасе тундра кочковатая, и единственное сухое место — это захоронение. Крест русский, могила древняя. Сверху она разрыта, видны доски. Наверное, тут поработали песцы или медведь.
На большом расстоянии друг от друга разжигаю три сигнальных костра, потом спускаюсь к реке и на галечной косе сооружаю громадный, метров пять в длину, костер, чтобы прогреть гальку. Когда придут ребята, мы разбросаем угли, на место кострища натаскаем веток, поставим палатку и нам не будет страшен никакой холод, теплая галька будет греть нас, и увидим мы одинаковые сны о том, что лежим на русской печке, а бабушка гремит ухватами, готовя нам топленое молоко.
Я сижу на могиле, это самое сухое место, сижу, опершись спиной на крест, от бликов костров мечутся тени, и я знаю, что здесь должны быть привидения.
Тишина и одиночество. Бич лежит у костра и вздрагивает. Он не хочет идти ко мне, а я к нему.
Часто падают звезды, и мне надоедает загадывать желания.
Чу… Что-то скребется. Наверное, мышь-полевка. Нет, вот раздвигаются доски, что-то белеет в могиле, и вдруг медленно вырастает привидение, садится на край могилы, подоткнув под себя белый саван. Я сжимаюсь и стараюсь вдавиться в крест, чтобы меня не было видно. Привидение смотрит на меня и молчит. У меня зуб на зуб не попадает. Мы молчим. И смотрим друг на друга.
Тогда оно пересаживается ко мне ближе. Я вижу пронзительные глазницы и белые зубы черепа.
— Ну, как у вас с планом? — спросило привидение.
— Выполняем… — тихо доложил я.
— А как работа, не пыльная?
— В нашей стране труд младшего техника-геолога окружен всеобщим почетом и уважением, — доложил я.
— Молодец… А как полевые, платят?
— Платят… Еще как!
Привидение задумалось.
— Ну, а с кормежкой ничего?
— Нормально… три раза в день, как в санатории.
— Гм… а я вот, видишь, совсем отощал…
Привидение вздохнуло, проскрипело скелетом и протянуло мне руку.
— Ну, бывай! — сказало привидение и похлопало меня по плечу. Я открыл глаза.
— Ну и ну! — смеялся Жора. — Заснуть на могиле! Что снилось хоть?
— Привидение…
— Идем чай пить, мы тебя не будили, уж больно хорошо спал.
…Потом мы раскидали угли, натаскали на гальку веток и поставили палатку. В палатке жарко. Снимаем обувь, затем куртки, затем свитера. Все равно жарко.
От прелых веток в палатке аромат. Пахнет ветками, рекой, ветром. Пахнет тишиной ночи и землей. Кажется, будто в изголовье у нас земной шар.
Солнце просыпается раньше всех, и мы вылезаем из палатки, когда уже согрета земля. Редкий денек — мошкара и комарье еще не вышли на работу, и мы нежимся в лучах утреннего солнца, загораем.
На завтрак — пустой чай и немного сахара, вот и все. Но мы знаем, что в конце дня наш маршрут и дороги каюра Володи должны пересечься, и тогда у нас будет все.
Мы забываем, что последние два дня работали очертенело, вдохновенно, до одури, прошли много, а вода — она всегда вода, и после чая аппетит разыгрывается зверский.
Вдруг Слава Кривоносов тихо подзывает Бича, берет его на руки и сдавливает своей могучей рукой Бичеву челюсть, чтобы он не лаял, и кивает на реку.
Мы смотрим и замираем. Недалеко от палатки спокойно пьет воду олень, небольшой изящный дикий олень.
Слава думает, как бы удержать Бича, чтобы он не вырвался и не спугнул животное.
Жора Старцев ползет по-пластунски к палатке и думает об оставленном там револьвере.
Я смотрю широко открытыми глазами, боюсь пошевелиться и думаю, чем же все кончится.
Жора выбирается из палатки и ползет по гальке к оленю. Я представляю, каково ему голому тащиться по камням. Наконец метрах в пятидесяти он замирает, целится, и щелкает выстрел. Пуля падает рядом с оленем, тот даже не поворачивает головы.
Бич видит оленя и отчаянно вырывается из железных объятий Кривоносова.
Жора стреляет еще раз.
Пуля падает рядом, отскакивает от камня и жужжит. Олень вскидывает голову, смотрит на нас, потом снова наклоняется к воде и пьет.
Жора снова стреляет дважды подряд.
Олень грациозно подпрыгивает вверх, Бич вырывается, лает и бросается к нему.
Олень перепрыгивает через реку и несется по тундре. Бич сломя голову несется за ним.
Все, не видать нам сегодня шашлыков и бифштексов!
Нам смешно и обидно. Жора все сваливает на Бича, клянет его и обещает оторвать ему голову, когда тот вернется.
Бич возвращается, тяжело дыша и высунув язык, понурив голову.
Слава гладит Бича:
— Что же ты, товарищ, так обмишурился?..
Мы собираемся. По нашим следам пройдут промывальщики, и мы оставляем им в могиле палатку, чтобы не тащить ее с собой. В кресте оставляем записку:
«ЛЕЖИМ В НАДПОЙМЕННОЙ ТЕРРАСЕ.
ИЩИТЕ ЗОЛОТО В СБЕРКАССЕ!»
Ребята поймут, что когда мы уходили, у нас было хорошее настроение, но в ручье мизерные следы золота, и надежды на что-нибудь интересное нет. Мы уходим бодро, подтянув животы. Бич угрюмо плетется в стороне.
Но в конце долины подбазы нет. Володя где-то задержался, палатка наша оставлена, и мы, не солоно хлебавши, устраиваем ночлег на нагретой гальке, соорудив вокруг лежки навесы от ветра.
Спим урывками, сожжены все окрестные бревна, за дровами идти нет никакого желания, холодно, мы жмемся друг к другу, и только Слава Кривоносов бодр, поддерживает огонь и вообще подает личный пример. Мы и так знаем, что наш начальник — образец тундрового человека, мы просто удивляемся его выносливости.
День полного счастья
Маршрут двадцать седьмой, здесь читатель убедится, как важно иметь друзей на «материке»
У лося был разорван бок, а из раны на животе вываливались внутренности. Медведю тоже досталось — он убегал по косе, в чащу, хромая и ревя. Медведь был матерый и, наверное, поднаторевший в схватках. Такого огромного мы еще не видели. Он был двухцветным — половина черная, половина желтая. Пока Володя Колобов возился с карабином, он ушел в чащу. Лось крутил головой и не мог подняться. Это был молодой самец. Мы пристрелили его, чтобы он не мучился… Обычно лоси сильней медведей, просто этот был неопытным.
Немного лосятины мы берем с собой, остальное Володя увозит на базу. Ему еще дается задание привезти хлеб.
У нас сегодня очень много работы. Обнаружен участок аномалии. Кажется, нам повезло. Ребята обрабатывают участок «Встречный-1», мы с Жорой — «Встречный-2». Сделали десять профилей с расстоянием по десять метров между каждым, на каждом профиле примерно по восемь-девять точек с пятиметровым расстоянием между ними. Стрелка на моем приборе колеблется у 65, хорошая отметка, обнадеживающая. Если в конце сезона ничего не будет лучше, мы взорвем эту сопку. Мы посмотрим, что у нее внутри.
Делаем на костре шашлык из лосятины и часть мяса, завернув в бумагу, зарываем в гальку, на которой горит костер, получается отличное блюдо — мясо в собственном соку, лучше, чем в духовке.
Когда уходили, привязали Бича, чтобы он остался на базе. Бич скулил, вырывался, обхватил лапами ногу Шоры — не пускал. Предчувствовал, что мы уходим надолго. И он все-таки сорвался с веревки и снова ходит в маршруты.
…Неизлечим я от дорог, неизлечим от путешествий. Все чаще думаешь о том, что поло кончится и придется выбирать другие маршруты, где не будет с тобой пеледонских ребят. И удивляешься, как раньше мог жить без этих ребят, без этих маршрутов.
Приходим на подбазу, и Володя встречает нас улыбкой до ушей. Мы знаем, что-то произошло: что?
— Только что были промывальщики. Они сказали, что на базе был вертолет. Промывальщики ушли, но оставили письма.
Слава получает одно письмо, Шора — одно, но зато толстое, как энциклопедический словарь, студент Сережа Певзнер — пять: от бабушки, от дедушки, от мамы, от папы, от жены.
