Нельзя также не заметить, что, в отличие от Бердяева, открыто осудившего антисемитизм[99], рассматриваемые здесь авторы старательно обходят этот вопрос, хотя непредвзятому читателю трудно не заметить антисемитизма, заложенного в неоязыческой версии истории. Мало того, признавая роль евреев в подготовке христианства, Назаров, например, фактически воспроизводит версию христианского антисемитизма, обогащая ее конспирологическими прогнозами, восходящими к «Протоколам сионских мудрецов». Он не только упрекает евреев в том, что они не поняли замысла Бога и отвергли Христа, но видит в иудаизме «языческий соблазн» и, похоже, искренне верит в стремление евреев к мировому господству. Формально отвергая антисемитизм, фактически Назаров именно его логикой и руководствуется. Упрекая евреев в излишнем «материализме» и приверженности соблазнам земного мира, он пытается доказать, что они привили этот вирус Западу, в результате чего тот отпал от христианской истины и стал поклоняться «демократическому тоталитаризму», требующему введения «нового мирового порядка». Назаров призывает сплотиться перед «антихристианским натиском», движущую силу которого он видит в Западе и евреях.
Самыми ненавистными силами Назарову представляются «общечеловеческие ценности» и настроенная прозападнически интеллигенция[100]. Иными словами, порицая русское неоязычество за наивность и «бегство в утробу истории», Назаров сближается с ним по многим пунктам – в агрессивной антизападнической позиции, в понимании «зловредной» миссии еврейства, в двуцветном видении мировой истории как бесконечной борьбы между силами Добра и Зла, в отстаивании непреходящих ценностей традиционной русской культуры.
В принципе эта откровенно антизападническая позиция близка настроениям, царящим в РПЦ, и ее открыто отстаивают некоторые православные священники. Так, диакон А. Кураев видит в «поклонении совести, нации, искусству, здоровью, богатству, науке, прогрессу, общечеловеческим ценностям, космосу» проявление языческих склонностей[101]. А протоиерей А. Салтыков называет гуманизм и преклонение перед культурой новой языческой религией[102]. Все это – не что иное, как отрицание современных демократических ценностей, которые одни православные авторы пытаются дискредитировать как языческие[103], другие – как ложно понятые христианские. В любом случае, как отмечает священник Г. Давыдов, с точки зрения традиционной культуры существование Запада не имеет никакого смысла[104].
Общим местом в современной православной прессе является утверждение, что только православие несет истинный свет христианства, что оно служило и служит основой русской традиционной культуры и русского национального самосознания и что ограничение деятельности иных, в особенности зарубежных, конфессий на территории России требуется для защиты русской идентичности. В частности, в заявлении Архиерейского Собора 1994 г. говорилось, что возникающий религиозный плюрализм «разрушает традиционный уклад жизни, сложившийся под влиянием Православной Церкви, единый для нас духовно-нравственный идеал, угрожает целостности национального самосознания и культурной идентичности»[105]. Аналогичные мысли не раз звучали в речах Патриарха Алексия II[106], в выступлениях православных священников[107] и в резолюции IV Всемирного Русского Народного Собора, состоявшегося в мае 1997 г. под руководством Патриарха[108]. Тем самым, эта концепция фактически отвергает универсализм христианства и делает его исключительно русской религией. Мало того, именно православие иногда объявляется истинным христианством[109].
Все это подтверждает характеристику, которую РПЦ получила в сборнике, выпущенном Российской академией государственной службы при Президенте РФ в 1997 г. Его авторы отметили наличие в современной идеологии РПЦ «националистической (шовинистической) и политической (монархической) доктрины консервативной… направленности»[110]. Демократически настроенные священники подтверждают наличие в РПЦ крайне консервативных настроений[111]. Мало того, отдельные иерархи РПЦ поддерживают и распространяют версию о ритуальных убийствах, возводя их корни к неким «колдунам Иудеи», которые якобы использовали головы убитых детей для ворожбы[112]. Этим фактически возрождается кровавый навет.
Итак, можно сделать вывод, что РПЦ обосновывает свою позицию в отношении тех, кого она считает враждебными себе, не столько различиями в понимании божественного, расхождениями в догматике, неприемлемостью нравственно-этических принципов этих движений, сколько национально-патриотической риторикой. В этом отношении ей приходится вести борьбу на одном поле вместе с патриотически настроенными русскими неоязычниками, с которыми она делит общих врагов – Запад, либералов и демократов, и, конечно же, евреев.
Покойный Митрополит Иоанн, пользовавшийся высоким авторитетом в кругах русских национал-патриотов, похоже, нашел платформу для примирения церкви с неоязычеством. Главным для него являлась борьба против общего врага, и он утверждал, что «ревностный язычник и враг христианства Святослав, как никто другой, способствовал разрушению самого главного внешнего препятствия на пути православия духа»[113]. Иоанн, а вместе с ним и многие современные русские националисты, видят это препятствие в иудаизме, ужасный образ которого преследует их как кошмарный сон, – он грозил Руси во времена Хазарии, и эта угроза остается не менее актуальной и сегодня.[114] Митрополит Иоанн Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб., 1994, с. 19, 22–24.
Е. Л. Мороз
Язычники в Санкт-Петербурге
Зарождение неоязычества в Санкт-Петербурге относится ко второй половине 80-х гг. Преподаватель одного из военно-морских училищ города В. В. Безверхий начал проповедовать ведическое учение и объединил своих последователей в Союз волхвов. Ведизм Безверхого представлял собой оригинальную переработку концепции эмигранта Юрия Миролюбова, который прославился как первооткрыватель священного писания современных русских язычников – так называемой «Влесовой книги». В действительности это очевидная для всех специалистов фальсификация, созданная Миролюбовым во второй половине 50-х гг. во время его пребывания в Сан-Франциско[115]. На основании своих фантазий Миролюбов «реконструировал» древние славянские верования. В его воображении языческая религия славян оказалась несколько упрощенной версией того же учения, которое заключено в индийских «Ведах», – отсюда и само название «ведизм».
Основу ведизма составляет учение о триединстве разных форм бытия Явь-Правь-Навь – концепция, составленная по образцу весьма вольно пересказанного или плохо понятого индуизма. Эта претенциозная заумь должна была доказать необычайную интеллектуальную изощренность ведической религии и тем самым восславить культуру древних славян. Однако по мере перемещения из Сан-Франциско в Россию и Санкт-Петербург ведическая фантазия политизировалась и составила основу наиболее радикальных форм русской националистической идеологии. Измышления Безверхого могут служить примером реализации этой тенденции: в его интерпретации акцент был перенесен с идеи славянской мудрости на право славянского расового избранничества, и главным содержанием ведизма стало учение о Великой Белой Расе, которой должно принадлежать мировое господство. Согласно Безверхому эта раса восходит к благородным кроманьонцам, тогда как монголоиды и негроиды произошли от примитивных гоминидов – питекантропов и синантропов. Политической целью Союза волхвов было объявлено подчинение и частичное истребление прочих рас, в первую очередь евреев, а также людей смешанной крови, которые по терминологии Безверхого обозначаются как «ублюдки». В трудах этого времени Безверхий без каких-либо существенных оговорок объявлял своей задачей «победу фашизма»[116]. Ведическое учение должно было реализоваться именно в такой политической форме.
Инициатива Безверхого лишь немногим предвосхитила время общего выступления националистических группировок, решительно заявивших о себе в ходе митингов, которые проходили летом 1988 г. в Румянцевском саду, расположенном рядом со зданием Академии Художеств. Однако в том же году деятельность Союза волхвов стала известна КГБ. Правоохранительные органы, в общем терпимо относившиеся к националистам, в данном случае проявили решительность – столь откровенная пропаганда фашизма казалась одиозным явлением. Впрочем, вмешательство не было слишком строгим. Все свелось к тому, что Безверхий получил официальное предупреждение и заявил о прекращении своей языческо-фашистской проповеди, что, конечно, никоим образом не соответствовало реальности. Даже объявление роспуска Союза волхвов не помешало его участникам продолжить свою деятельность. Крах коммунистического режима развязал им руки, и уже в начале 90-х Безверхий издал серию сочинений с изложением своего расового учения, объясняющих, как на протяжении тысячелетий коварные заговорщики евреи злоумышляли против благородных белых – арийских народов, главным из которых является русский народ. Это единственный пункт, в котором доктрина Безверхого принципиально отличается от фашизма немецкого образца, что явно осознает и сам Безверхий, опубликовавший сокращенный вариант «Моей борьбы» Гитлера. Из книги были изъяты призывы к покорению славянских земель, но тщательно сохранены все антисемитские заявления вождя Третьего Рейха, а в предисловии сообщалось, что главной ошибкой Гитлера была его неспособность договориться со славянами о совместной борьбе против еврейства. После многократных обращений в прокуратуру Санкт-Петербурга представителям демократической общественности города удалось возбудить против Безверхого уголовное дело с обвинением в пропаганде межнациональной розни, но Петербургский городской суд не усмотрел в его деятельности состава преступления. 15 февраля 1993 г. Безверхий был оправдан[117], что вызвало ликование в рядах националистов, отметивших свою победу демонстрацией антисемитских лозунгов на Невском проспекте.
