— Засуха подорвет нашу торговлю! — сказал царь.
Придворный опустил разутые ноги Фаргала в ароматную воду, и вертикальная морщина на лбу царя разгладилась.
— Ты всегда можешь поправить дела, взяв в руки меч! — пошутил сокт.
— Как бы не так! — покачал головой Фаргал, но глаза его блеснули.
Война была неутоленной страстью нынешнего императора Карнагрии. Но слово «Справедливость», которое царь начертал на собственном гербе, помогало ему бороться с искушением прогуляться по землям соседей.
Царь задумчиво играл алмазным кулоном, оправой которого служила золотая вязь букв императорского титула.
— Никак не выходит из головы тот… преступник, — проговорил он. — Которого должны были повесить!
— Я помню о нем, мой царь! — кивнул Люг.
— Он, — продолжал царь, — показался мне… знакомым.
— Мне — тоже, мой царь! — отозвался сокт. — Эй, ты! Подай-ка зеркало!
— Взгляни! — он протянул царю полированный серебряный диск.
Фаргал увидел в нем собственное лицо, жесткое лицо правителя-воина, над которым немало потрудились гримеры.
— Это — ответ! — сказал вождь соктов. — На то, почему лицо мальчишки-висельника показалось тебе знакомым!
— Великий Ашшур! — пробормотал Фаргал. — А ты прав!
Люг усмехнулся:
— Нет ли у тебя сына, мой царь? Верней, не было ли у тебя сына?
Лица придворных окаменели. Вопрос был вольным даже для лучшего друга Царя царей. Ведь у Фаргала до сих пор не было наследника!
Но им, придворным царя Карнагрии, положено быть глухими и слепыми. Чтоб не лишиться глаз и ушей.
— Так что же, мой царь?
Губы Фаргала сжались в бесцветную нить. Но…
Кулак царя врезался в плечо сокта с силой, достаточной, чтобы сбить с ног менее крепкого мужчину.
— Ты прав, старина! — воскликнул император и рассмеялся. — Будь у меня сын, он не был бы городским воришкой, убившим нерадивого стражника. Будь у меня сын…
— …он грабил бы целые государства! — подхватил Люг. — А уж убивал не сотнями, а тысячами, мой царь! Как ты!
— Точно! — Фаргал хлопнул себя по колену больной ноги и поморщился: — Тысяча демонов! Где этот бездельник лекарь?
— Здесь, мой государь.
Царский врач, ожидавший, когда его призовут, поспешно опустился на колени у ног царя, откинул край одеяния Фаргала и принялся разматывать бинты.
— Я не жалею о том, что преступник повешен! — заявил Фаргал. — Справедливость превыше всего!
И погрузился в молчание.
Лекарь копался в ране, что-то негромко бормоча.
Люг внимательно посмотрел на царя. И нарушил его раздумье.
— Знаешь, — проговорил он, — я тоже не могу забыть того мальчишку! Может, тебе поговорить с твоими магами? Или — с астрологом?
— Если тебя беспокоит, не мой ли это сын, то — нет! — отрезал Фаргал. — Мои маги единодушно утверждают, что детей у меня нет!
— Маги? — пробормотал Люг скептически. — Нам ли не знать, как они иногда ошибаются?
— Есть более надежное свидетельство! — сказал царь.
— Чье же?
— Мое!
— А все-таки с мальчишкой не так просто! — сказал сокт. — Клянусь Ашшуром, здесь замешана Судьба!
— С каких пор ты стал верить в Судьбу, Люг Смертный Бой? — бровь царя поползла вверх.
Сокт не ответил.
Император Карнагрии поднялся. Лекарь, еще не закончивший перевязку, попытался протестовать, но Фаргал не обратил на него внимания. Он шагнул к сидящему сокту, возвышаясь над ним, широкий, могучий, как крепостная башня. Ласково потрепал по плечу.
— Пока я — Владыка Карнагрии, — произнес он с нежностью. — Я — твоя Судьба, Люг Смертный Бой!
— Да, мой царь, — проговорил сокт, не поднимая головы. Лицо Люга оставалось нахмуренным.
Когда процессия возвращалась из храма во Дворец, две из пяти виселиц Судной площади были в деле. Но среди повешенных (у Люга было превосходное зрение) не было парнишки, о котором шла речь.
Фаргал, прихрамывая, вернулся на свое место и позволил лекарю закончить дело. А потом еще с четверть часа просидел молча, погруженный в собственные мысли.
Царю недавно исполнилось сорок восемь лет, но выглядел он тридцатилетним. И был так же силен, как в день, когда впервые сел на Кедровый Трон. Вот уже три года ни внешние, ни внутренние враги не осмеливались тревожить Фаргала. Воины его были лучшими в Империях, флот не уступал флоту соктов, а дружба последних делала Императора Карнагрии еще сильнее. Прислужники Змеебога, едва не погубившие Фаргала в первый год царствования и не раз угрожавшие его жизни в последующие десять лет, более не объявлялись в пределах Империи. Не было и серьезных мятежей. И это — в государстве, где бунт — фамильная черта почти всех благородных Владык. Время шло, и даже тысячелетний свод законов и традиций Карнагрии обрел, наконец, некое равновесие с деятельной натурой Фаргала. Царь больше не сокрушал устои, а народ, в свою очередь, прощал царю некоторые отступления от Древности.
Видимый порядок воцарился в Империи, и беззаконию приходилось ютиться в грязи и тьме, не смея выйти не только на улицы Верхнего города, но и на площади Нижнего. Фаргал любил свою страну и обращался с ней, как сильный мужчина обращается со своенравной женой.
Рана, полученная несколько дней назад на охоте, была его единственной раной за последние четыре года. И тревожно было царю, не доверявшему тишине. Грохот битвы устраивал Фаргала куда больше.
Два десятка слуг и придворных сдерживали дыхание, чтобы не потревожить высоких мыслей Императора. Только Люг, знаком подозвав к себе церемониймейстера, шепнул тому на ухо:
— Вели подавать обед в Большом Посольском Зале. И оповести приглашенных, чтоб были через час.
— Старший Советник Саконнин….. уже распорядился! — так же тихо ответил церемониймейстер.
— А-а…
И вождь соктов, поглаживая священный браслет с символом летящего сокола, украшавший его правую руку, принялся терпеливо ждать, пока Фаргал очнется от царственных дум.
Глава шестая
Кэр, проснувшись, не сразу понял, где находится.
Над собой он увидел цветную ткань полога, под головой обнаружил подушку, набитую пухом. Сын вождя клана Мечей спит на подушке!
Кэр повернулся, и боль обожгла руку. На правом плече воспаленным узором отпечатался Коронованный Лев Карнагрии.
Сон окончательно ушел, и в памяти Кэра возник вчерашний день. В мельчайших подробностях.
Юноша подавил волнение, успокоил сердце и, как его учили, шаг за шагом пересек прошлое. Он вел себя, как подобает. Если не считать последнего часа.
— Я вижу, ты проснулся! — раздался знакомый бас.
