В этот момент Чандлер уже завершала свое часовое выступление, только что подробно осветив применяемые в управлении полиции правила ведения огня. Как показалось Босху, присяжные слушали ее уже не так внимательно. На какое-то время перестал слушать даже Белк, который, сидя рядом с Босхом, листал свои собственные записи и повторял в уме текст предстоящего выступления.
Белк был крупным мужчиной (по мнению Босха, у него насчитывалось килограммов тридцать лишнего веса) и обильно потел даже в достаточно прохладном зале судебных заседаний. Во время отбора присяжных Босх часто думал, что такова реакция Белка на тот груз ответственности, который он взвалил на себя, выступая против Чандлер в присутствии судьи Кейеса. Белку ведь вряд ли больше тридцати, считал Босх. Максимум пять лет назад он закончил юридический факультет в каком-то средней руки университете, и вот теперь ему приходится сражаться с великой Чандлер.
Внимание Босха вдруг привлекло употребленное Чандлер слово «правосудие». Босх понимал, что Чандлер употребила его не зря и теперь укрепляет свои позиции, произнося это выражение чуть ли не в каждом предложении. В гражданском судопроизводстве слова «правосудие» и «деньги» тесно взаимосвязаны, поскольку означают одно и то же.
– В отношении Нормана Черча правосудие свершилось очень быстро. Все это заняло лишь несколько секунд – пока детектив Босх пинком открывал дверь, нацеливал свой блестящий «смит-и-вессон» и нажимал на спусковой крючок. Пуля, которой детектив Босх казнил мистера Черча, обладает повышенной убойной силой. Она проделывает в теле отверстие полуторной ширины, вырывая огромные куски тканей и органов. Именно такая пуля и поразила в сердце мистера Черча. В этом и заключалось правосудие.
Босх отметил, что многие из присяжных сейчас смотрят не на Чандлер, а на стол истца. Слегка наклонившись вперед, чтобы не мешала кафедра, он увидел, что Дебора Черч вытирает платком льющиеся по щекам слезы. Это была полная женщина с короткими темными волосами и маленькими голубыми глазами. До того самого утра, когда Босх убил ее мужа, а в доме появились копы с ордером на обыск и репортеры со своими вопросами, она являлась своего рода олицетворением классической домохозяйки, благодушной и недалекой. Но когда Черч наняла Мани Чандлер и стала называть его убийцей, Босх перестал ее жалеть – а ведь он даже считал ее жертвой!
– Леди и джентльмены! Имеющиеся свидетельства неизбежно докажут, что детектив Босх является продуктом своего учреждения, – продолжала Чандлер, – бессердечной, бесцеремонной машиной, творящей правосудие по своему собственному разумению. Неужели вы хотите, чтобы управление полиции и дальше было именно таким? Или вы захотите хоть как-то исправить допущенные ошибки, защитив права семьи убитого мужа и отца?
В заключение мне бы хотелось процитировать вам одного немецкого философа, Фридриха Ницше, слова которого, написанные около ста лет назад, как мне кажется, тесно связаны с тем, что мы делаем сегодня. «Тот, кто борется с чудовищами, – говорил он, – должен позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище. И когда ты заглядываешь в бездну, бездна тоже заглядывает в тебя…»
Леди и джентльмены, именно в этом и состоит суть нашего дела. Не только детектив Гарри Босх заглядывал в пропасть – в ночь убийства Нормана Черча пропасть тоже заглянула ему в душу. Тьма окутала его, и детектив Босх пал. Он стал тем, с кем был призван бороться, – он стал чудовищем. Думаю, представленные вам доказательства не могут не привести вас именно к этому выводу. Благодарю за внимание.
Чандлер села на место и похлопала Дебору Черч по руке успокоительным жестом, означающим что-то вроде «ну-ну, не плачьте!». Босх прекрасно понимал, что этот жест адресован в первую очередь присяжным, а вовсе не вдове как таковой.
Посмотрев на бронзовые стрелки настенных часов, красовавшихся над дверью, судья объявил пятнадцатиминутный перерыв, после которого кафедру должен был занять Белк. В этот момент Босх неожиданно заметил, что с отведенной для публики скамьи на него смотрит одна из дочерей Черча. На вид ей было лет тринадцать. Очевидно, это старшая, Нэнси. Он быстро отвел взгляд и сразу почувствовал себя виноватым. Интересно, заметил ли это кто-либо из присяжных?
Белк заявил, что перед выступлением ему надо побыть одному. Босху, который с утра ничего не ел, хотелось бы отправиться в расположенный на шестом этаже буфет, но туда вполне мог заглянуть кто-нибудь из присяжных или, что еще хуже, членов семьи Черча. Вместо этого он спустился вниз и прошел к стоявшей возле входа урне для мусора. Прислонившись к подножию статуи, он зажег сигарету и только тогда обнаружил, что весь мокрый от пота. Час, в течение которого Чандлер выступала со своей речью, показался ему вечностью, особенно мучительной оттого, что на него словно уставился весь мир. «До конца недели этот костюм не выдержит, – подумал Босх, – надо проверить, в порядке ли другой». Думая о подобных незначительных вещах, он в конце концов немного успокоился.
Он уже вдавил в песок первый окурок и закурил вторую сигарету, когда сделанная из стекла и стали дверь суда неожиданно открылась и из нее показалась Хани Чандлер. Тяжелую дверь она открыла, двигаясь задом наперед, и поэтому сначала не заметила Босха. Оказавшись за дверью, она склонила голову и закурила дорогую сигарету с золотым фильтром. Выпрямившись и выдохнув сигаретный дым, она вдруг увидела Босха и сделала шаг к урне, намереваясь погасить только что зажженную сигарету.
– Все в порядке, – сказал Босх. – По-моему, кроме нас тут только один свидетель.
– Это так, но я не думаю, что нам следует встречаться за пределами здания суда.
Пожав плечами, Босх ничего не сказал. Ход был за ней – при желании она могла уйти. Вместо этого Чандлер сделала еще одну затяжку.
– Вообще-то я всего на секунду. Нужно уже возвращаться.
Кивнув, он окинул взглядом Спринг-стрит. Перед окружным судом стояла очередь из желающих войти внутрь, пройдя через рамку металлоискателя. Опять «люди в лодках». Какой-то бездомный двигался к ним по тротуару, чтобы произвести плановую проверку урны. Не дойдя до здания суда, он, однако, неожиданно повернул обратно и поспешил пройти куда-то в переулок. По пути он лишь однажды неловко обернулся.
– Он меня знает.
Босх вновь перевел взгляд на Чандлер:
– Он вас знает?
– Раньше он был адвокатом, и тогда я его знала: Том, фамилию точно не помню, кажется, Фарадей. Думаю, он не хотел, чтобы я увидела его таким. Но здесь все знают, что с ним случилось. Это ходячее напоминание о том, что может произойти, когда дела пойдут совсем плохо.
– А что произошло?
– Это долгая история. Возможно, вам ее расскажет ваш адвокат. Можно вас кое о чем спросить?
Босх не ответил.
– Почему город не урегулировал это дело без суда? Родни Кинг, волнения – у полиции сейчас не лучшее время, чтобы затевать такой процесс. Не думаю, что Балк[3] – я зову его так, потому что знаю, что он зовет меня Мани, – сумеет его выиграть. А пострадаете вы.
Прежде чем ответить, Босх немного подумал.
– Все это строго между нами, детектив Босх, – предупредила она. – Просто светская беседа.
– Это я велел ему не заключать мирового соглашения. Я сказал ему, что, если он хочет заключить мировую, я найму себе собственного адвоката.
– Вы так уверены в себе? – Она помолчала, сделав затяжку. – Ну что ж, посмотрим.
– Посмотрим.
– Вы же знаете – тут нет ничего личного.
Он знал, что это ложь – самая большая ложь.
– Только не для вас.
– А для вас? Вы застрелили безоружного человека и принимаете как личную обиду то, что его вдова подает на вас в суд?
– Муж вашей клиентки имел привычку вырезать полоску из сумочки своей жертвы, обвязывать вокруг ее шеи удавку, а затем медленно, но верно ее душить, одновременно насилуя. Он предпочитал кожаные полоски. Его, похоже, совсем не беспокоило, с какой именно женщиной он это делает. Главное, чтобы была кожаная полоска.
Она даже не моргнула – хотя именно этого он и ожидал.
– Покойный муж. Покойный муж моей клиентки. Причем единственное, о чем в этом деле можно сказать с уверенностью, единственное, что доказуемо, – что вы его убили.
– Угу, и сделал бы это снова.
– Я знаю, детектив Босх. Именно поэтому вы здесь.
Сурово поджав губы, она со злостью ткнула сигарету в песок и направилась в здание суда. Входную дверь она распахнула с такой легкостью, словно та была сделана из бальсового дерева.
Глава четвертая
Около четырех Босх припарковал свою машину возле голливудского полицейского участка, что находится на Уилкокс. Свое вступительное заявление вместо отведенного ему часа Белк уложил в десять минут, и судья Кейес закончил заседание раньше намеченного. Он заявил, что свидетельские показания нужно заслушивать отдельно от вступительных заявлений, иначе присяжные могут перепутать свидетельские показания и слова адвокатов.
