И вот я прочел, Агнешка, этот твой листочек – и в моей голове опять что-то крутанулось. Как крутанулось, а вернее, куда? Назад, в мое прошлое, в мои двадцать лет, в ту самую ситуацию в лесу с моей девушкой и этим мужиком, которого я избил… а может, и убил, не знаю. Я наконец всё понял, всё! Понял, что же со мной тогда произошло. Почему я стал зверем. Слышишь, Сережа?
– Слышу, – отозвался я сразу, потому что и так был весь внимание.
– Смотри. Я приехал с женщиной в лес – для чего? Чтобы, прости меня, доча, овладеть ею. Впервые в жизни овладеть женщиной! Мощное желание, мощнейшая потребность, и это переполняет меня. И вот я готов к этому. Мы раздеваемся, я ложусь на девушку, я уже почти, почти… и тут мне мешают. Да не то что мешают, а бьют по всему тому, что ведет меня к вожделенной цели! К самому главному на тот момент, к самому вечному, животному – к овладению самкой. Результат – сшибка. И первая моя реакция – ступор, страх.
А вторая? Вторая и есть главная. Которая взыграла во мне благодаря моей девушке. Молодец девушка! Она-то всё осознала первой. Она сказала: «И ты дал ему деньги? Ты?»
Вот это был удар! По моему самолюбию, по психике. До меня дошло, что в ее глазах я – дерьмо, трус, ничтожество. До меня дошло, что тот мужик нас унизил, оскорбил, покусился на самое главное – на мое достоинство, а конкретно – на реальную возможность наконец-то осуществить акт с женщиной, которая уже готова к этому, которая лежит, которая раздета, ждет, которая уже почти твоя. А тут тебе, как говорится, бьют по рукам. Точнее, по заду. А точнее, прости еще раз, Агнешка, по половому члену. Лихо! А мужчину, как и любого зверя, в такой ситуации трогать нельзя, нельзя! Мужчина озвереть может.
И тогда в моей голове, в моей психике что-то крутанулось. И я действительно озверел. Что было дальше, вы знаете. А вот почему было, почему именно так? Вот это я и понял через очень много лет, когда мне на глаза случайно попались те фразы Фрейда.
Это был вовсе не реактивный психоз, не временное помешательство. Это была нормальная работа подсознания: стремление к самке для удовлетворения желания, а если этого не дают, если тебя прерывают в самый главный момент – тогда агрессия, и агрессия именно на то, на кого, кто не дает, препятствует, а еще и унижает. Вся эта ситуация, особенно после слов девушки: «И ты дал ему деньги? Ты?» Эти ее слова сорвали во мне того самого цензора в психике, цензора-контролера, который призван подавлять агрессивность. Это произошло помимо моей воли, мое поведение диктовалось исключительно подсознанием, потому что цензор отключился на время, куда-то пропал, убрался. Или я его непроизвольно убил. Убил в себе цензора. Вот такая цепочка непроизвольно выстроилась в моих мозгах: сначала убить цензора – потом убить человека. И я их убил. Цензора – точно, человека – скорее всего.
Так что с тем диким, трагическим случаем в лесу мне всё ясно. Ясно с того момента, когда я случайно прочел Фрейда. Но стало мне ясно и другое, и это «другое» относится уже к моей последующей жизни… Так, ребятки, если я вас еще не утомил, то перерыв на несколько минут, ибо, пардон, мне потребно посетить туалет. А ты, Сережа, пока я там буду, плесни нам коньячку еще по капельке.
Федор Иванович вышел ил комнаты, а Агне пересела с дивана на стул рядом со мной и произнесла тихо:
– Молодец папка! Интересно, что потом.
И мне, признаюсь, тоже было интересно.
– Едем дальше, – вернувшись за стол, удовлетворенно сказал «молодец папка», отпил коньяку и продолжил: – Всё это можно определить формулой «убить цензора». Да-да, того самого цензора между подсознанием и сознанием, который обычно не позволяет проявиться природным инстинктам, животным порывам. И еще до знакомства с мыслями Фрейда у меня происходило именно так, но, конечно, в редких, критических ситуациях, и ни о каком цензоре я тогда не думал.
Первое и, несомненно, главное – это история с твоей мамой, Агнешка, с моей будущей женой. Я влюбился с нее, эстонку, без памяти. Я, майор политотдела армии, на отличном счету у моего генерала-начальника, абсолютно правоверный коммунист! А она из семейства с подмоченной для нас репутацией. Всё равно люблю ее! – твердил упрямо, и тут меня переводят из действующей армии в Москву, в Главное управление. Но вскоре я получаю письмо из Тарту: отца моей любимой арестовали, всей семье грозит высылка в Сибирь. Я в растерянности – что делать?
Мучился всего лишь день. И отчетливо понял: я люблю и никому-ничему эту любовь не отдам. И вот я убил в себе цензора – пошел на прием к моему генералу и всё ему рассказал. Что люблю ту эстонку, что хочу жениться на ней, а как без ее отца на свадьбе? Генерал подумал и ответил сурово: «Партбилет положить хочешь и на фронт командовать ротой? – Я молчу, а он продолжает: – Вот что, майор. Даю тебе два дня. Лети в Тарту, забирай свою невесту и потом сразу женись. Сразу! Здесь, уже в Москве. Между прочим, брак нашего офицера с местной, с прибалтийкой, могут одобрить. Это вписывается в идею. Нам нужно, чтобы на нашу советскую власть там хорошо смотрели. Да, думаю, очень кстати ты это придумал. Лети в Тарту, а я доложу руководству… Ах да, ее семья! Ладно, хорошо, это тоже кстати».
Так я спас маму, ее отца, тэди, всю семью. Или спас не я, а мой генерал? Формально он, а если по Фрейду, спасло то, что мой цензор оказался убит на время. Я его убил, не струсил, не отступился. И дал проявиться подсознанию – главному, природному. А главным природным тогда был мой инстинкт любви к конкретной женщине, которую я страстно желал, а значит, неосознанно желал от нее ребенка. Тебя, Агнешка, тебя.
Понятно, подобные эпизоды были исключениями в моей жизни, редкими исключениями. В основном я – стопроцентный, верный партии советский человек. После войны работал в аппарате Министерства внутренних дел, потом в Главном политуправлении Советской армии… Э, между прочим, там, в Главпуре, моим непосредственным начальником был знаете кто? Леонид Ильич Брежнев, вот так! Тогда, в 53-м, его назначили заместителем начальника Главпура Советской армии, но уже через год отправили руководить освоением целины в должности секретаря ЦК Казахстана.
Ладно, это забавная справка, хотя с ним нормально работалось, довольно спокойно, тем более что после 53-го, после Сталина, все-таки полегчало, ну и в высоких военных кругах тоже. Да, нормальным мужиком тогда был Брежнев, но кто в те годы мог подумать, что через десять с небольшим лет он станет царем отечества!.. В общем, дослужился я до полковника. И генерала мог бы получить, да как-то стал уставать от службы. И в 66-м году подал в отставку, уволился из армии и вышел на пенсию. Свой срок в «органах» и армии я отмотал. Значит, вышел на пенсию, а тут, так совпало, в очередной раз реорганизовали Главлит. Теперь он стал именоваться Главным управлением по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР.
И вот неожиданность: меня вызывают в Совмин и предлагают возглавить там отдел, конкретно 4-й отдел: предварительный цензорский контроль… ну и так далее. Если предлагают, понял я, значит, хотят, значит, уже согласовано с Главпуром. Понял и ответил «да». Очень кстати: вышел на пенсию, а работать-то хочется, и силы вроде есть, не пожилой еще, и вот – очень неплохое предложение, хотя должность щекотливая, конечно. Но интересная. Фактически главный цензор страны по печати, о-го-го!
Это я понял потом – что фактически главный, по сути главный, потому что начальство лишь визировало мои с отделом решения: «пущать – не пущать». Ну а если пущать, то с какими купюрами.
И покатилось. Хорошо покатилась. Я еще далеко не старик, пятьдесят шесть лет, здоров, слава богу, прекрасная квартира, уютная дача, машина, очень хорошая зарплата плюс хорошая военная пенсия, почти всё доступно, заказы всякие, хочешь за границу в турпоездку – пожалуйста. А главное, у меня чудесная семья: любимая жена, любимая дочь. И состояние души у меня в полной норме, то есть никаких комплексов или несогласий с чем-то. Наоборот, полное согласие, хотя, конечно, я не дуб и уже прекрасно понимал, особенно после 56-го, какая она, наша власть, какая она была и есть. И сейчас понимаю. Но это не отменяет того, что жить мне тут вполне комфортно.
Значит, начался мой Главлит, мое цензорство. Анекдот, согласитесь: я служил цензором, а время от времени убивал цензора. В себе. И раньше убивал, и теперь, уже в Главлите. Сейчас расскажу.
Ну, про забавную историю с Казаковым, с его «Осенью в дубовых лесах», я перед вами уже отчитался. И про «Мастера и Маргариту» мы говорили, и про «Сказку» Стругацких. Что еще, если из известного, существенного? А, вот, конечно – Окуджава! Было дело, было. Сначала «Похождения Шипова».
Я не удержался:
– Господи, Федор Иванович, а по «Шипову»-то какая цензура?
В ответ снисходительная улыбка:
– Сережа, голубчик! Ты знаешь, что такое аллюзия? Отвечаю: это стилистическая фигура, содержащая явный или скрытый намек на некий исторический или политический факт. Намек на политический факт, Сережа!
