Мы быстро добираемся до улицы Аркад. Хозяин ресторана играет роль на «пять». Он притворяется, что не интересуется нами. Мы идем по полному залу ресторана и среди всеобщего равнодушия Жизель объявляет, что будет петь. Она выбрала «Улицу нашей любви», потому что ее играли вчера те двое. Откашлявшись, она начинает. Я, по мере способностей, обеспечиваю ей на скрипке музыкальное сопровождение. Уверяю вас, что с большим удовольствием сопроводил бы ее в спальню. Музыка и я состоим в той же степени родства, что и черная пантера с уткой. Однако в памяти всплывают полученные в детстве уроки. Я, конечно, беру фальшивые ноты (честно говоря, я беру только их, но так выходит более правдоподобно).
У малышки красивое сопрано. Разумеется, если бы она пришла устраиваться на работу в Ла Скала, директор мог бы предложить ей место разве что в гардеробе или в клозете, но на фоне стука вилок и смешков ее голосок звучал очень даже ничего. Поскольку мордочка у сестрички просто бесподобна, несколько старых козлов с интересом на нее пялятся. Пиля свою скрипочку, я рассматриваю присутствующих, стараясь угадать в этой толпе интересующего меня человека. Вот только здесь ли он?
Я ломаю себе башку над мыслью, что наше представление может быть напрасным.
Закончив блеять, моя диванная дива кланяется и объявляет, что ее друг Антуан исполнит небольшую пьеску своего сочинения.
Моя очередь быть звезд ой. Приняв вдохновенную позу, я начинаю изображать из себя Паганини. Не знаю, какую именно вещь я играю… Что-то всплывшее из глубин памяти. Кажется, музон слепил чувак по фамилии Шопен, но мне на это наплевать. Пшек возникать не будет. Во-первых, потому что давным-давно окочурился, а во-вторых, потому что благодаря моей манере исполнения никогда бы не узнал свое произведение.
Посреди своей бесподобной пьесы я делаю паузу, сосредоточиваюсь и передаю свое сообщение:
Срочно — Встреча — Сегодня десять вечера — Моден — улица Лаборд, 24.
После этого я быстро заканчиваю свой сольный номер.
Раздаются жидкие аплодисменты. Мы благодарим почтеннейшую публику и обходим зал. Сбор оказался вовсе даже неплохим.
— Знаешь, — сообщает мне Жизель, — мне все больше и больше хочется бросить больницу и посвятить себя ресторанной лирике.
Подмигнув владельцу заведения, мы, не теряя времени, исчезаем.
Смотрю на часы вокзала Сен-Лазар: девять.
Я предлагаю Жизель, прежде чем мы вернемся в ее пенаты, пропустить по стаканчику грога в одной забегаловке. Надо же обмыть успех. Просто удивительно, как легко люди швыряются деньгами, когда приходят пожрать разносолов с черного рынка.
— Думаешь, он придет? — спрашивает сестричка.
— Если был в зале, то да.
— Но был ли он там? Я внимательно смотрела, но не заметила никого, кто был бы похож на убийцу.
Я ласково глажу ее по руке.
— Девочка! Убийцы почти никогда не похожи на убийц. Я тоже смотрел на едоков и тоже не заметил никого, кто вызывал бы подозрение.
— Так что же нам делать?
— Ждать.
— Я вся дрожу.
Я улыбаюсь и заказываю еще два грога.
— Не нервничай. Это твой первый опыт работы в Секретной службе. Главное не дрожать, а лучший способ придать себе смелости — хорошенько выпить. Это секрет моего успеха.
После четвертого грога Жизель доходит до кондиции. Я добиваю ее стаканом кальвадоса, а холод на улице заканчивает дело. Когда мы входим в ее квартиру, моя лапочка уже не стоит на ногах. Я ее укладываю на кровать, и она сразу засыпает.
Уф! Теперь у меня свободны руки и я могу действовать, как мне хочется. Малышка просто прелесть, согласен, но это еще не причина таскать ее за собой до окончания дела. Пока она проспится, я займусь субчиком, если он, как я надеюсь, явится на назначенную мною встречу…
Смотрю на часы. Отлично, у меня еще есть время. Как вы думаете, что я собираюсь делать? Наложить лапу на бутылочку Жизель. Найти ее не трудно. Отвинтив крышку, я заливаю стаканчик в желудок и тут же чувствую оптимизм. Достаю «люгер» и кладу его под развернутую на диване газету
Еще пять минут. Придет или не придет?
Мое сердце начинает сильно колотиться. Я чувствую робость, как при моем первом расследовании, и это действует мне на нервы. Я еще не вошел в рабочий ритм. Мой организм размяк снаружи и изнутри.
Уровень жидкости в пузырьке понижается. Время идет. Сердце колотится… В моем чайнике без конца крутятся одни и те же, вызывающие морскую болезнь, мысли: придет или не придет?
Шаги на лестнице. Ко мне?
Да, шаги прекращаются прямо перед дверью. Звонок.
И тут мое сердчишко успокаивается как по волшебству. Я обретаю полное спокойствие, как акробат перед смертельным номером. Сан-Антонио — человек с большой силой воли и умеет собираться в нужный момент. А нужный момент — вот он, наступил. Я добиваю бутылку коньяка, чтобы не жалеть, если со мной что-то случится, и иду открывать дверь.
Не знаю, видели ли вы когда-нибудь фильм ужасов. Один из тех фильмов, от которых потом дрожишь целую неделю… Если видели, то должны были заметить, что чувство ужаса часто возникает из контраста между силой страха и безобидным видом того, что его вызывает. Не знаю, поняли ли вы меня… Я имел в виду, что страх превращается в ужас, когда то, от чего он появляется, совсем не выглядит страшным. Нормально испугаться разъяренного амбала, но если вас трясет от вида аккуратного старичка, то это уже не страх, а ужас. Теперь поняли?
Я открываю дверь и не могу сдержать дрожь.
В проеме стоит… мальчик. Маленький мальчик, которого я видел сегодня в ресторане на улице Аркад. Как вы догадываетесь, я не обратил на него ни малейшего внимания. Я так ошарашен, что замираю с открытым ртом.
Мальчику, может быть, лет десять. Он коренаст и имеет голову человека, больного водянкой мозга. Его взгляд простодушен…
— Добрый вечер, месье, — здоровается он.
Я двигаю головой.
— Добрый вечер…
Он не спешит войти. Кажется, робеет.
— Кто вы?
Прежде чем ответить, он убеждается, что в коридоре никого нет.
— Утренний дождь не остановит пилигрима, — шепчет он.
А, черт! Пароль. Если надо дать отзыв, я в пролете.
Чтобы выиграть время, принимаю довольный вид.
— Прекрасно, прекрасно, — тихо отвечаю я
Отстраняюсь, и он заходит.
Между нами говоря, я сильно озадачен. О чем я могу говорить с пацаном? Пока я думал, что придет взрослый мужчина, все казалось осуществимым, но что можно вытянуть из этого сопляка?
Я закрываю дверь и указываю мальцу на комнату. Он идет в нее, не заставляя себя упрашивать. Тут-то я все и просек: это не ребенок, а карлик. Хоть одет он в матроску и детское пальтишко, у него походка взрослого. Тяжелая, раскачивающаяся походка кривоногого карлика.
Когда мы входим в комнату, я непринужденно сажусь на диван.
— Сигарету? — предлагаю я ему.
Он отрицательно качает ненормально большой головой.
— Тогда, может быть, леденец?
Вижу, он бледнеет. В кошачьих глазах пролетело кровавое облако.
— Не всяк монах, на ком клобук, — говорит он с настороженным видом.
Его треп начинает меня утомлять. Я прекрасно вижу, что он устраивает мне проверку, но меня уже охватило раздражение.
— Повадился кувшин по воду ходить, там ему и битым быть, — говорю. — Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Всякому овощу свое время…
Он обалдел.
— Ну что? — раздраженно спрашиваю я. — Будем вспоминать пословицы весь вечер? Если ты собираешь антологию, я тебе помогу.
Вдруг я закрываю рот: этот недомерок держит в руке пушку. Красивую пушку с перламутровой рукояткой.
— Это западня, — скрежещет он зубами.
— Не психуй, гигант, и убери шпалер, а то поранишься.
Он кривится в жуткой гримасе. Я никогда не видел ничего более отвратительного, чем этот лилипут. Так и хочется раздавить его каблуком. Как бы то ни было, критический момент наступил раньше, чем я рассчитывал. По-моему, надо играть на полную.
— Как вы узнали наш код? — спрашивает карлик.
— Благодаря отличной системе информации.
— Какой?
— Вот этой. — Я показываю ему указательный палец. — Представь себе, время от времени я его расспрашиваю, и он рассказывает мне массу вещей, о которых не пишут в газетах.
Вижу, палец моего короткого гостя сжимается на спусковом крючке
— Не валяй дурака, я тебе говорю!
Он как будто не слышит. Пистолет дрожит в его ручонке.
Должно быть, херувимчик очень нервозен!
— Говори! — требует он, и его горло издает звук, напоминающий скрежет ржавого флюгера.
Я пожимаю плечами.
— А что мне тебе рассказывать? Ты меня смешишь… Я вызываю тебя поболтать, а ты суешь мне в нос свою артиллерию и требуешь, чтобы я говорил. Тебе это не кажется уморительным?
Его лицо остается невозмутимым.
