иные цветы сажать было как-то… неподобающе, мать его. А розы… розы плохо у нас приживались.
Они требовали подкормки. Обрезки.
И хрен знает, чего еще. Главное, что мисс Уильямс приходилось следить за ними, и клянусь, счастлива она не была.
– …Ну что, детка, теперь тебя никто не спасет?
Том и Джерри.
Всегда вдвоем. Не братья, нет, но их отцы живут по соседству и даже приятельствуют. Они ходят в кабак, где периодически надираются до поросячьего визга, а порой и силой меряются на потеху другим. Их мамаши обмениваются тыквенными пирогами и обсуждают прочих соседей.
А эти двое…
Они будут охотниками. Как их папаши. И они уже умеют стрелять. У них и ножи есть, только ножи запрещено брать в школу. Мисс Уильямс не готова проявить понимание в данном вопросе.
Но ведь нож можно оставить возле школы.
Том хватает за косу. К лицу прижимается клинок, и мой крик застревает в глотке.
Тогда я и вправду попалась. Расслабилась. Решила, что день хороший, что… накануне мне удалось пробраться в пещеры и встретить дракона. И ощущение свершившегося чуда, первого в моей жизни волшебства, стало ловушкой.
Буря плачет.
Она говорит дюжиной голосов. Кто-то упрекает, кто-то выговаривает. Кто-то холодно объясняет шерифу, что девчонка сама виновата. Держалась бы попроще, как подобает, и не было бы проблем.
Я не знаю, как тогда сумела вывернуться.
От обиды.
От понимания, что если не смогу, то больше не будет ни пещер, ни драконов. Что просто так меня не отпустят. Они давно рассказывали, что сделают, если поймают. И ведь сделают. У Тома после смерти его ненаглядного братца вообще крыша поехала.
У него и прежде мозгов не особо много было, а тут…
Том тянул меня к сараю, в котором хранились мешки с землей, дрова и брикеты жирного угля. А Джерри хлопал себя по штанам. У сарая меня толкнули, решив, что я в достаточной мере напугана.
Баба должна бояться. Я и боялась.
Я упала. И вцепилась в камень, который швырнула в лицо Джерри.
Или Тома. А перекатившись, схватилась за другой… Кто-то заорал матом и пнул по ребрам. Я вывернулась, чтобы вцепиться в лицо, понимая, что только так и могу выжить. А потом… потом мне сказали, что я выбила зубы.
Обоим.
И шериф, тогда еще не седой, хмурился. Он тоже думал, что от меня одни проблемы. И отец тоже хмурился. Он, как и шериф, проблем не любил. Только мисс Уильямс, которая появилась в больнице, сказала:
– Тронете девочку, я вам тут такую жизнь устрою…
Ей поверили.
У нашей мисс Уильямс был характер. И его хватило, чтобы двое матерых охотников, оравших о суде и тюрьме для одной мелкой твари, заткнулись.
А потом и сгорбились.
Не знаю, что она им сказала, но уходили они на полусогнутых ногах, а Том с Джерри исчезли из школы. Джерри потом вернулся, но тихим, а Тома в Тампеску отправили.
И хрен с ним.
Меня выписали на третий день. Сломанная ключица срасталась еще долго, но мать отчего-то решила, что это не повод бездельничать.
Ненавижу.
Нож ложится в ладонь, успокаивая.
…В больнице меня навещал только Ник. Отец уже был болен и почти не выходил из дому, матушку больше волновал Вихо, который совершенно не желал думать о своем блестящем будущем. А Ник приходил.
Он приносил яблоки и, что куда важнее – кормили в больнице неплохо, книги.
Я провела пальцем по тонкому шраму, уходившему под рубашку. О гвоздь располосовала, когда меня все же швырнули на старую дверь.
Шить пришлось. И швы снимать.
И шрам этот окончательно убедил матушку в моей никчемности. Кто захочет купить себе уродливую женщину? Даже потом, когда Дерри отдал за меня три сотни, она не упустила случая сказать, что без шрама я бы стоила больше.
Старые обиды оживали тенями, отсветами керосиновой лампы, тусклого света которой не хватало и для крохотной кухни.
Я дотянулась до стола.
Кусок колбасы. Лепешка, которая начала черстветь, но еще была неплоха. Что еще для счастья надо? Огненный камень. Старый чайник и заварка в плотно закрытой банке, куда не добрался песок.
Если встать…
В гостиной осталась пара книг, которые давно было бы пора отнести в библиотеку, но как-то руки не доходили. И мисс Уильямс огорчится.
Я принесу ей драконьей чешуи.
У Яхонта линька скоро, а у него чешуя красивая, алая, темная, с золотистой полосой по краю, и без институтской карты понять можно, кто отец. Но чешую Золотого я уже относила. А Яхонт впервые взрослую шкуру меняет.
Надо будет собрать кошачьей травы, она их успокаивает не хуже, чем кошек. И сырых яиц десяток прихватить.
Точно.
Мисс Уильямс понравится. Она и сливовые пироги любила, но с пирогами у меня не очень получалось, драконы – другое дело.
Драконы меня слышали. И это даже Вихо признал.
– …Мелкая, что тебе стоит? – Вихо обнимает незнакомую девицу.
Пьяную девицу.
– Покажи зверюшку…
– Обойдетесь.
Девица кривит губы. Вихо тоже нетрезв, иначе не стал бы просить.
– Мелкая, мы только одним глазком. Энди видишь? Энди всю жизнь мечтала…
Мне не жаль показать, вот только драконы не любят чужаков, а уж пьяных и вовсе на дух не переносят. Отвечать же за смерть гражданского, даже если этот гражданский в дупель пьяная дура, я не хочу. И Вихо обижается.
Он легко обижается на отказы. И долго дуется.
Но приходит мириться. Он всегда приходит мириться первым.
Крыша заскрипела. А ветер взвыл. Сам дом содрогнулся, и, сунув кусок колбасы за щеку, я поднялась. Буря, похоже, затянется на пару дней. И ладно бы только это, так ведь злая, куда злее прочих. Крыша может и не выдержать.
Я встала.
Подвал при доме имелся.
Правда, я туда пару лет как не заглядывала. Но строил его старик Дерри, а он точно знал, как сделать хороший подвал.
Крышка отошла не сразу, приросла к проему. А когда поднялась, в лицо пахнуло… пахнуло. Такой запах случается в старых домах, где слишком мало влаги, чтобы дома эти начали гнить, и не хватает воздуха.
На стенах сероватый налет – то ли пыль, то ли пустынный лишайник, способный расти и на камнях. Впрочем, камнем стены и были выложены. Пористым светлым песчаником, который привозили издалека, потому что местный гранит был к добыче запрещен.
Лестница скрипнула, ступенька прогнулась, намекая, что еще пару лет – и не выдержит, хрустнет под ногой. Вторая заскрипела. Да и сама лестница слегка покачивалась. На нее у Дерри уже не
