Гражина открыла глаза и поняла, что находится в незнакомом подъезде.
«Мамочки! — опять сказала она про себя. — Это все, должно быть, от вчерашнего лимонного ликера».
Гражина больно ущипнула себя за бедро, и в ту же секунду на глаза навернулись слезы.
— А вы кто? — всхлипнула она.
— Я ваш консьерж. Меня зовут Томаш, не узнаете?
И прежде чем он успел выйти из-за перегородки, Гражина Грабска потеряла сознание.
Франек Цибуш просыпался обычно поздно. Он медленно задумчиво одевался, обстоятельно завтракал и потом долго чистил зубы, разглядывая себя в зеркале. В прихожей он замечал, что надел свитер наизнанку, или носки разного цвета, или подтяжки задом наперед.
Спустившись этажом ниже, Франек вдруг спохватывался, что забыл очки, или портмоне, или записную книжку.
Потом он выходил из дома и попадал сразу к задним воротам городского парка, проходил его насквозь, выкуривал наконец первую сигарету и садился в автобус.
Окончательно Франек просыпался, когда из окна был виден костел Святой Бригады и водитель объявлял остановку «улица Профессорска».
Сегодня Франек шел вдоль улицы Мицкевича, удивленно озираясь по сторонам. Ни парка, ни ворот, ни автобуса он в это утро не обнаружил.
«Либо я потерял память, либо рассудок», — думал Франек.
И то и другое, безусловно, как-то разнообразило жизнь, хотя и рушило все сегодняшние планы.
Франек остановился у большой зеркальной витрины с надписью «Ruża», надел очки, внимательно осмотрел себя с ног до головы и, не найдя никаких особых изменений, двинулся дальше.
Пройдя полквартала, он обнаружил маленькое кафе «У пани Баси», автоматически нащупал портмоне в кармане и зачем-то несколько раз огляделся по сторонам.
«Все равно работа на сегодня уже отменяется», — подумал Франек Цибуш и уверенно толкнул дверь.
— Нет ничего стабильнее перемен, — сказала пани Бася и взяла Томаша под руку.
Они неспешно прогуливались по лужайке — от парковых ворот до центральной аллеи и обратно.
— Как вам показалась та молодая особа? Славная ведь, правда?
— Гражина на удивление милая девушка, — улыбнулся Томаш. — Несколько взбалмошная, но ужасно любопытная.
— Вы не сильно ее напугали?
— Она довольно быстро оправилась. С таким легким характером можно прижиться где угодно!
— Вам теперь не так скучно, пан Томаш? — Пани Бася подмигнула консьержу и легонько сжала его локоть.
— Ну что вы! Ни капельки. Представляете, она даже завела собаку!
Они еще раз прошли мимо парковых ворот.
— А этот смешной Франек теперь не только завтракает в нашем кафе, но и ужинает, — сказала пани Бася.
— Хотите сказать, что он слитком надоедлив?
— Нет-нет, что вы! Предельно деликатен и совершенно безобиден. К тому же у него оказалось прекрасное чувство юмора! А вы знаете, как я ценю чувство юмора.
Томаш посмотрел на часы.
И эту самую секунду из дома напротив вышел Яцек Левандовски. Он ступил на газон и внимательно посмотрел по сторонам. Несколько секунд он помедлил, потом спрягал руки в карманы пальто и с видом какого-то печального смирения снова вернулся в дом.
— Опять двадцать пять! — всплеснула руками пани Бася.
— Мне кажется, он безнадежен, — вздохнул Томаш.
— Он просто упрямый осел! — Пани Бася совершенно расстроилась. — Мне его даже жалко. Прямо не знаю…
— Ну, ничего не поделаешь, бывает…
— Вот именно! Давайте подождем еще несколько дней, хотя бы до субботы? — Пани Бася снова взяла консьержа под руку. — Никогда ведь не знаешь, чего от них ожидать.
Томаш улыбнулся, и они медленно пошли к автобусной остановке.
КТО ЕДЕТ В ЛИФТЕ
Пани Борткова откинула одеяло, тяжело спустила ноги с кровати и посмотрела в окно. На улице было пасмурно и туманно.
«Ах, дура-дура!» — тут же подумала пани Борткова.
Она же прекрасно знает, что воспоминания про сон улетучиваются, как только посмотришь в окно. Знает, но забывает каждый раз. А сон был хороший. И если закрыть глаза, то, может быть…
Но нет, пани Борткова вздохнула, нащупала ногами тапочки и пошлепала в ванную. Там она открыла кран и подождала, пока пойдет теплая вода, подставила зубную щетку под струю и посмотрела в зеркало. На щеках у Франтишека отчетливо проступала двухдневная щетина.
Он провел рукой от шеи до скулы, поставил зубную щетку обратно в стакан и взял станок для бритья.
«А мог бы побриться с вечера, — подумал Франтишек. — А мог бы вообще запустить бороду».
Он густо наложил пену для бритья на подбородок и повертел головой. Нет, борода ему определенно не идет. А усы не нравятся его подружке.
«Ну и подумаешь, не нравятся! Кто ее будет спрашивать?» — подумал Франтишек и привычными движениями заерзал станком по щеке.
Потом он вернулся в комнату, открыл платяной шкаф и задумался.
Долго думать Хелена не умела. Выбор между синим платьем и серым брючным костюмом решился в пользу платья. Хелена какое-то время рассматривала свое отражение в трельяже, то втягивая живот, то выпячивая грудь. В целом она была собой довольна: каких-то две недели диеты, а результаты уже видны. Часы показывали без четверти, а значит, было еще время спокойно выпить чашечку кофе.
Хелена, напевая, вошла в кухню, достала из шкафчика кофемолку, насыпала в нее две большие горсти кофейных зерен и посмотрела в зеркальную дверцу. Очки у пана Кацпера запотели, поэтому он снял их и долго протирал краем занавески. Потом надел и снова посмотрел в зеркальную дверцу.
«Так и есть! — подумал с досадой пан Кацпер. — Снова пора стричься!»
Стричься приходилось теперь чаще чем два раза в месяц. По неизвестной причине волосы стали расти быстрее и торчали в разные стороны вороньим гнездом, совершенно не желая слушаться расчески. Обидней всего было то, что росли они строго по кругу, оставляя на макушке аккуратную блестящую лысину. Настроение как-то сразу пропало, и кофе расхотелось.
Пан Кацпер взял из вазочки половинку несвежего печенья и пошел в коридор одеваться.
Мужская парикмахерская была рядом, буквально в соседнем доме, но лучше надеть шляпу — все равно причесаться нормально не получится, да и сыро на улице. Агнешке всегда шли шляпки. Она разглядывала себя в трюмо, заправляя за ухо темный локон.
«Красная помада будет лучше, чем розовая, — подумала Агнешка. — К такой шляпке лучше подойдет красное!»
Она аккуратно накрасила губки, спрятала помаду в сумочку, туда же сложила маленькое круглое зеркальце, записную книжку и перчатки. Агнешка взяла тонкий длинный зонтик, вышла из квартиры, закрыла дверь на оба замка и вызвала лифт.
На первом этаже профессор Лисовски ругался с консьержкой Рузей.
Он жал на кнопку вызова и потрясал свернутой в трубочку газетой.
— Это переходит всякие границы! — возмущался профессор. — А к вопросу о моей корреспонденции мы еще вернемся, пани Рузя!
— Да не было вам никакой корреспонденции, — оправдывалась Рузя. — Ну, ей-богу, не было, пан профессор! Да что ж я специально, что ли?
— Ой, не надо вот этого! — морщил лицо пан Лисовски. — Вы и коврик мой криво стелили не специально, и квитанцию в прошлом месяце потеряли не специально… Да где ж этот лифт? Безобразие!
И немедленно в лифте что-то щелкнуло, открылись дверки, и пан Лисовски сделал шаг в сторону, пропуская выходящих. Но выходящих не оказалось. Профессор вопросительно посмотрел на консьержку и заглянул в кабину лифта. Там, прислоненный к зеркалу, стоял тонкий женский зонтик. Профессор снова вопросительно посмотрел на консьержку. Та пожала плечами.
— По-вашему, пани Рузя, это тоже не специально? — Он махнул свернутой газетой в направлении зонтика. — Я же говорю, безобразие!
Пан Лисовски вошел в лифт, демонстративно повернулся к зонтику спиной и, прежде чем закрылись дверцы, взглянул на себя в зеркало.
Из цикла
Я И ДРУГ МОЙ ДЗЮБА
МОНТЕ-КРИСТОПолы в нашем доме мать красила сама. Раньше это считалось мужской работой, но с тех пор, как отец подался в бега, в доме был только один мужчина — мамка.
Вечером ожидались гости, поэтому все полки в холодильнике были заставлены заливным, мисочками с винегретом, ожерельями кровяной колбасы и розетками с дрожащим вишневым желе из польских пакетиков «Галяретка».
Полы подсохли еще вчера, но запах масляной краски не выветрился до сих пор. Потому мы с Дзюбой сидели за столом в гостиной и под видом выполнения домашних заданий втягивали запах носом почти до головокружения.
— Хорошо тебе, — говорил Дзюба. — Всю ночь можно нюхать! А у нас везде линолеум. Его просто стиральным порошком моют.
