Опять поезд. Сколько уж на них тут я наездился! Такое впечатление складывается, что половину времени на колесах я и живу.
Вот те раз! Знакомые всё лица!
Полковник. Леонид Петрович. Ага, на фронт. Впрочем, куда же ещё…
Третье ранение получить счастливым образом.
Где-то ранней порой полковник уже опохмелился и опять за своё. Про всякую всячину рассказывать. В мрачных тонах.
Ладно, вчера он здорово пьян был и всякую чушь нёс. Сегодня же опять у него рассказы какие-то упаднические.
Что солдатики де воевать не сильно настроены.
С горечью, чуть ли не со слезой на глазу полковник про это говорит.
Понятное дело — война, она не всем нравится.
Что солдат только нагайкой можно выгнать из окопов и вообще заставить что-то делать.
Ну, тут уж он точно перегнул…
Что начальство старается спрятаться от огня.
Да, мне тоже показалось, что во Львове как-то офицеров многовато.
Что нормально одет только тыл армии, а на передовой солдаты замерзают.
В последнее, исходя из личного опыта японской войны, не верить трудно, а верить — страшно. Неужели ничего в данном отношении так до конца и не наладили? Сколько же разговоров про это было…
Скоро полковник угомонился и завалился спать. Понятное дело, организм-то не железный. Отдых ему требуется.
Ну, не с одним полковником я в вагоне. Человек нас тут тридцать, не меньше.
Народ — всякий. Есть даже беглецы-добровольцы из кадетов и гимназистов. Рвутся их сердца на передовые позиции, таких не надо нагайкой, как полковник говорит, из окопа выгонять.
Вагон… Да, какой вагон — теплушка… Отопление — железная печь на ножках. Освещения — никакого. Обслуживающий железнодорожный персонал — отсутствует. Всё самим приходится делать.
Гимназистам, двое их здесь, поручили печь топить. Они и стараются, благо — пока есть чем.
— Откуда родом? — поинтересовался я у гимназистов.
— Из Вятки.
О! Мир тесен…
Из Вятки. Приходилось мне там бывать. Даже в психиатрической лечебнице, что расположена на Московском тракте на выезде из города поработать. С бьярмами столкнуться. С Агапитом ещё. Ну, и с Федором.
Мои золотые зверьки тоже как будто наш разговор услышали — тепло от них пошло.
— Знаю такой город. Красивый.
Гимназисты синхронно головами кивнули. Красивый — этого у Вятки не отнять.
Вот и докатили мы до Равы-Русской. С черепашьей скоростью.
Судя по всему — тут бои упорные были. Разрушения кругом серьезные, не пара домиков без окон и крыш остались. Станция по сути выгорела почти дочиста.
Куда ни глянь — окопы, окопы, окопы…
Уже на подъезде к станции — кресты, кресты, кресты на братских кладбищах. Уже не отдельные могилки, как около Львова, а поля целые из захоронений.
Тут я с первыми пленными в эту войну и столкнулся. Сам в плену был, понимаю — мало в этом радости. Однако, пленные австрийские солдаты, главным образом — галичане, с улыбками на лицах. Весёлые такие, радостные.
Что говорят — многое понятно. Но, не всё. Пленные разговаривают на смеси украинских и польских слов, пересыпанных немного русскими.
Полковник, выспался он уже, спросил, как в плен они попали. Интересно ему, потом, наверное, опять про это кому-то будет рассказывать.
Один из пленных почти чисто по-русски ему и ответил.
— Сидим в окопах, а русские к нам, — тут рассказчик на короткое время прервался, как будто нужные слова подбирал. — Ну, мы ружья побросали, шапки поснимали и кланяемся — вот нас и взяли…
— Не хотите воевать? — поинтересовался полковник.
Галичанин на его как на идиота посмотрел. Головой завертел отрицательно.
— Нет, нет, — ещё и для убедительности словами свой жест подтвердил.
Я заметил, что наши солдаты к пленным относятся без злобы, даже табачком угощают. Словами с мужиками в австрийской военной форме перекидываются, разговаривают о чем-то.
Постоял, постоял наш поезд и дальше двинулся. Так же неторопливо.
Следующие восемьдесят вёрст мы тянулись почти сутки. Говорят, что дальше будет ещё хуже.
Впрочем — дальше, похоже на поезде ехать некуда.
Впереди, вдалеке, но ясно слышен гул орудийной стрельбы. Глухой. Часто сплошной…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Полковник говорит, что это где-то в направлении Кракова. Ну, ему виднее. Я тут плохо пока на местности ориентируюсь.
По прибытии в Ржешов оказалось, что штаба 8-й армии тут уже нет. Чуть ли не первый встреченный мною офицер мне эту военную тайну и раскрыл, что ушёл штаб в Кросно.
Мля…
Разболтал военный о штабе, а вдруг я шпион какой…
Как-то тут всё это просто узнать. Ну, про штаб целой армии.
Спросил я ещё того офицера, как в это самое Кросно попасть. Оказалось — только на лошадях.
Ну, надо что-то искать, что на конной тяге двигается в нужном мне направлении. Сама лошадка к тебе не подойдёт, мордой своей тебе в плечо не толкнётся.
Ржешов — городок не большой. Мне показалось — сейчас почти опустевший. Жители все как будто разбежались, цивильного населения на улицах не видать. Мостовая и тротуары страшно загажены. Такая грязь кругом, что трудно пройти. И — запашок… Неприятный.
По улице движутся обозы. Тот, который идёт в нужном мне направлении, нашелся буквально через пять минут.
Представился старшему. Попросил подвести. Взяли с собой без проблем.
Глава 13
Глава 13 Блажов
Говорят, что плохо ехать, это всё равно лучше, чем хорошо идти.
Вроде и правильно, но очень, оказывается, скучно. Лошадиная сила, она — очень уж медленная. Плюс — постоянные остановки.
Да, и шоссе… Одно название. Наверное, до войны оно тут было нормальное, а сейчас — горькие слёзки. Как бабушка у меня говорила — всё его расчушили.
Обозы по шоссе один за одним идут, колонны солдат тянутся.
Я не сильно брезглив, но…
На обочинах то и дело туши павших лошадей встречаются. Ладно, сейчас декабрь, а если бы лето? Ещё одна строчка в моём блокноте военно-санитарного инспектора появилась. Вот именно — военно-санитарного. Подчиняюсь я сейчас главному военно-санитарному инспектору русской армии, значит и инспекция у меня военно-санитарная.
Предыдущая запись была про бурки.
Ещё во Львове по дороге на вокзал купил я себе а магазине Московского экономического общества бурки. Из Санкт-Петербурга-то я франтовато в сапогах выехал, только дорогой до меня дошло, что утеплиться бы мне не помешало.
Купил бурки, на какой-то маленькой станции из нашей теплушки вышел, погулял по довольно влажной земле. Покурил, а потом в вагон вернулся и стать лёг. Бурки поставил под полку. Утром их на ноги натянул, пару шагов сделал, а тут и конфуз выявился с моей обувью. Ходить в них стало совершенно невозможно. Ближе к носкам часть подошвы ночью отпала и почти свернулась в трубочку…
Подошвы у бурок оказались картонные.
Ладно, в дороге это у меня произошло и сапоги в запасе были, а если у какого офицера, сделавшего подобную покупку в магазине Московского экономического общества, такое бы на переднем крае в окопах приключилось? Босиком бы он в атаку ходил? Кого-то из унтеров или солдат без обуви оставил, себе их сапоги забрал?
Вредительство же это сплошное…
Пороть розгами за такое надо.
Так вот, про брезгливость. Не в падших лошадях дело.
Обочины шоссе все страшно загажены. Или ещё австрийцами, или уже нашими солдатами. Кушать-то они все кушают, хоть и не в «Додоне», а значит и выделяют продукт вторичный. Из колонны на некоторое время отлучатся и своё дело делают. Порядок, это с точки зрения военно-санитарного инспектора? Вопрос совершенно лишний…
Заночевал я вместе с обозом в Блажове. До Кросно только треть пути мы протащились, впереди — ещё в два раза больше.
Тут-то и встреча у меня с коллегами произошла, зауряд-врачами. Вчерашними пятикурсниками медицинского факультета Московского университета. В количестве шести человек.
