Ирина мысленно рассмеялась: вот будет умора, когда в Шурика начнут вливать все эти «положенные» вина! Он же отродясь ничего, кроме рюмки водки — для аппетита, ну и коньячка — для здоровья, просто не приемлет. Скандалить, что ли, начнет? Предупредить, может, его заранее?
— А ты не хочешь чего-нибудь пока? Аперитивчик или винца? Давай у ребят попробуем? — Олечка кивнула на «джигитов», которые тоже поглядывали на красивых женщин, поигрывая пышными черными усами, но от важного своего дела не отвлекаясь.
Ирина взглянула на раскрасневшееся личико Олечки с пылко сверкающими голубенькими глазками, с искусственно взъерошенной белобрысой, почти девчоночьей прической, над которой эта лапочка трудилась, надо понимать, все утро… Затем она с интересом, как в первый раз, окинула взором всю ее крепенькую, сытую и ухоженную фигурку, словно сочащуюся отменным здоровьем и откровенным желанием, и подумала, что большинству мужиков, видимо, такие вот больше всего и нравятся. Не навсегда, нет, но на время, исключительно для удовольствия, — это уж точно. Для здоровья, как они выражаются. Один взгляд Турецкого, когда Лера представляла своей подруге прибывших гостей, подтвердил Ирине, что все мужики в обязательном порядке козлы. И никуда ты от этого обстоятельства не денешься. Значит, и главная задача твоя заключается, в сущности, в том, чтобы «козлиные замашки» были направлены на дело. А не на безделье. Либо на веселые прогулки где-то в чужом огороде.
— Рюмочку винца, говоришь? — усмехнулась Ирина. — В самом деле, а почему бы и нет? С удовольствием. Но это удобно? Люди же все-таки делом заняты.
— Ха! — было ответом. — Эй, ребята! — воскликнула Олечка. — Ну-ка, быстренько дайте попробовать, что вы нам там наливаете! Небось одеколон какой-нибудь?
С обслугой, это было хорошо заметно, Олечка вела себя независимо и даже позволяла себе покрикивать. И в настоящих напитках, видимо, тоже понимала толк.
Старший из виночерпиев наигранно сердито распушил усы и, форсируя звук «э», закричал:
— Э-э-э! Зачэ-эм так обижаэ-эшь, красавица? Гдэ-э ты видишь «парфумэ-эрий», да? Иды сюда, сама смотры! И ти тоже иды! — Он широким жестом пригласил Ирину. — Всэ-э идите! На, пробуй, что хочешь! — Затем были брошены несколько горячих фраз, вероятно, по-грузински.
Рыжеусый «джигит» помоложе, но с такими же, как у старшего, глазами, горящими вечной страстью, жестом фокусника добыл откуда-то пару сверкающих стеклянных бокалов. Он покрутил их между пальцами, после чего почтительно протянул женщинам. Третий виночерпий по указанию старшего налил в бокалы из кувшина золотистое вино.
— Кушай, пожалуйста! — жестом полководца взмахнул рукой старший. — Нигдэ-э большэ-э нэт… такого замечатэльного вина! Собствэнный виноградник! Хочешь, приезжай! Любимий гостья будэшь, да?
— Видала, чего делается? — искренне восхитилась Олечка. — Тут ходи да успевай оглядываться! Такие орлы! Сопрут ведь и в Грузию отправят! В свой гарем, да? — наивно поинтересовалась она.
— Зачэ-эм гарэм?! — возмутился главный виночерпий. — Любимий женщина будэшь! Пэрвий женщина!
— Как «первая»? — Олечка со вкусом отпивала вино и веселилась от души: — У тебя разве до сих пор ни одной женщины не было?! А чем же ты тогда занимался?
— Вах! Ну зачэ-эм совсэм обижаэ-эшь? Были женщина, конэчно, много были. А ти все равно сами пэрвий женщина! Главний, да?
Этот наигранный темперамент, надоедливый акцент, якобы кипящие страсти скоро утомили. А вот вино было действительно чудесным. Очень ароматным, чуть сладким и тягучим. Только в прежние годы, когда удавалось еще спокойно съездить к Черному морю, куда-нибудь в Гагру, в Пицунду, там и можно было пить подобные вина. Сколько хочешь. Буквально за копейки… Но после войны, говорят, там уже делать просто нечего. Разруха и бедность. А этот, у которого «собствэнный виноградник», наверняка врет. И вина эти замечательные он скупает у тех, кто их сам продать не может, вывезти ему власти не позволяют, вот и отдает спекулянтам. Бизнесменам, иначе говоря.
Ирина поймала себя на том, что вопреки всякому желанию иной раз уже и сама невольно мыслит, как упертый супруг. Который в настоящий момент неизвестно где находится, а вот его жену с минуты на минуту могут запросто похитить заезжие абреки. Завернут в одну из бурок, которые валяются вон там, в стороне, и умыкнут! А ты что станешь делать, Александр Борисович, вдогонку мчаться и стрелять из своего «макарова»? Или махнешь рукой? И заведешь собственный «гарэм»?
Так как постановка вопроса была неверной уже изначально, размышлять над ответом не требовалось. Напротив, думая об этом, Ирина вполне могла бы забрести в такие дебри, где ее определенно поджидала затаившаяся ревность. Это ведь только кажется, что она вооружает. На самом же деле полностью обезоруживает, затмевая реальность и подсказывая наиболее каверзные и опасные ходы. «А зачэ-эм?» — как выражается этот черноусый. Вот и Олечку, кажется, пора уже отвлекать от флирта, а то у нее глазки не просто лучатся, а откровенно посверкивают тревожащими огнями. И что здесь за публика такая?! Если судить по той же Ольге, так просто похотливые мартышки.
— Спасибо, очень вкусно, — спокойно сказала Ирина, отдавая опустевший бокал и поворачиваясь, чтобы уйти дальше.
— Как, а еще? — воскликнула с видимым огорчением Олечка. — Мы же розовое еще не попробовали!
— Да! Нэ надо торопиться! — с восторгом закричал черноусый.
— Можно ведь то же самое проделать и за столом. Кто запрещает? — возразила Ирина.
— Ну, как хочешь, — буркнула Олечка, поставила на пустой бочонок свой бокал и пошла следом за Ириной. — Может, тебе не понравилось? Так надо сказать. И пусть привезут другое.
— Нет, вино-то замечательное, нет слов… Мужики эти… не очень приятные.
— Да-а? — прямо-таки изумилась Олечка. — Как-то не заметила… А ты чего, уж не детей ли с ними крестить собиралась?
Ирина обернулась к Ольге, оценила наконец ее откровенный, а вовсе не наивный, как почему-то вот только что представлялось, взгляд и захохотала. С таким вызовом, что та, похоже, обиделась. И даже помрачнела немного.
— Что я сказала не так? — спросила с вызовом.
— Да все так, Господи! Прелесть ты, Олька, честное слово!
И «девушка» вмиг отмякла и снова обратилась миленькой куколкой с броской сексуальной внешностью. А Ирина, наблюдая очередное превращение, подумала: «Да, девоньки, нравы у вас тут, как погляжу, простые… Совсем простые и незамысловатые…»
6
Большому обеду, назначенному на середину дня, должен был предшествовать так называемый полуденный ланч, проще говоря, перекусон, или чаепитие, с обилием всяческих закусок и некоторым количеством алкоголя. А как же иначе, ведь суббота.
Ирину с Ольгой позвали в дом Залесских. Там, на широкой открытой веранде под стеклянной крышей, которую все называли фонарем, был накрыт столик. Александр с Игорем уже были тут, полулежали в удобных плетеных креслах, что-то пили из маленьких рюмочек и потягивали кофе, очень, кстати, ароматный. И уж конечно не растворимый. Поскольку чашки были тоже миниатюрные, а для Турецкого так вообще непривычные. Он ее, бедную, с трудом в пальцах-то удерживал — за тонюсенькую ручку. Да, Шурик, это тебе не привычная кружка, куда вбухивается до полулитра темной бурды, именуемой крепким «кофием», способным, оказывается, заряжать твои усталые мозги дополнительной энергией.
Игорь, как вежливый хозяин, немедленно встал из кресла, едва дамы поднялись по лестнице на веранду. Взяв Ирину за руку, он подвел ее к креслу рядом с Турецким, после чего призывно поднял руку. И тотчас из дома «выплыла» исполненная достоинства, очень эффектная девица, ну точная копия горничной из какого-нибудь богатого бюргерского дома, как их изображали классики. Все на ней было словно из прошлого: пышное платье до полу, передник с кружевными оборками, туго затянутый на талии, отчего формы девицы обретали особую живописную пикантность, наконец, крахмальный кружевной чепчик на обильных рыжих кудрях. А глаза! С поволокой, с рожденья утомленные, они смотрели на мир с такой женской откровенностью, что любые вопросы тут, пожалуй, были бы лишними. В ее обнаженных до локтей, пухлых и белых руках сверкал серебряный поднос, на котором были расставлены такие же, как у Турецкого, чашечки. И аромат от них струился воистину умопомрачительный. Стол же был полностью заставлен маленькими тарелочками с разнообразными бутербродами, пирожками, замысловатыми пирожными, печеньями и прочей легкой закусью.
— Прошу отведать! — как-то даже излишне изысканно предложил Игорь Ирине, помогая ей сесть и придвинуть кресло поближе к столу.
Вот это да! Подобное Турецкому, поди, и не снилось! Ирина с торжеством посмотрела на мужа, а он… Ах, негодяй! Он в открытую буровил глазами эту рослую и упитанную рыжую «шоколадницу», нагло подмигивал ей, словно сообщнице по каким-то темным делам, и вообще вел себя ну совершенно непристойным образом. То есть абсолютно ни на что не обращал внимания, будто ни жены его рядом не было, ни вообще… Надо же! Ведет себя… как хочет! А сам что говорил, когда ехали в гости? И потом, ведь пришли дамы, вот и Лера появилась из дома, правда, казалась она чем-то не в меру озабоченной. Или просто недовольной. Возможно, у нее была на то причина, хотя демонстрировать свое скверное настроение при гостях вроде бы не следовало. Но Игорь понимающе покивал Александру и незаметно махнул рукой: мол, не берите в голову, образуется…
