паспорт штамп выезда. И теперь начальник погранзаставы — сутулый венгр с жиденькими усиками и сердитым взглядом — был одержим мыслью, что я нелегально покинул тогда территорию Европейского Союза.
Дотошный до скрежета зубов, он с самого раннего утра был озлоблен напором иммигрантов, которые каждый божий день пытаются прорваться через их контрольный пункт. И потому решил выместить всю злобу на украинцах, лично на мне и моих спутниках. Был рад докопаться до чего угодно и ничего не хотел слышать. Ты ему аргументы — он тебе: «Нем мегенгедет»[6]. Хоть кол ему на башке теши.
Мои видеооператоры Адам и Вова ждали в машине. Ругались, наверное, как и всю дорогу до этого, мерялись камерами. Адам — голландец турецкого происхождения. Слегка полноват, но с достаточно смазливой физиономией, что позволяло рассчитывать на успех у его многочисленных дам. Дабы сглаживать острые углы, его нужно было регулярно припудривать комплиментами, как рахат-лукум. Естественно, хвалить надлежало не его лощеную шевелюру, а талант видеооператора.
Адам действительно буквально смотрел на мир через объектив камеры и отрывался от нее, лишь когда в поле зрения появлялась какая-нибудь красотка. Наличие жены и четырех детей ничуть не мешало ему одаривать своим вниманием все движущиеся привлекательные «объекты» женского пола. К слову, это было еще одним камнем преткновения между ним и Вовой — типичным жителем Западной Украины — и внешне, и ментально.
Вова — светловолосый и голубоглазый, с упрямой линией рта и челюсти и таким же упрямым характером. Такой себе «парубок моторный», честный, прямолинейный и скупой на похвалу. Но, как всякий режиссер, хотел, чтобы его работу замечали, и частенько перетягивал одеяло на себя. Более противоположных людей, чем Адам и Вова, трудно себе представить. Само собой, без меня они оба никуда не могли двинуться и, бедолаги, были вынуждены терпеть друг друга в замкнутом пространстве автомобиля и проекта фильма о кругосветке. С такой разношерстной командой мне и предстояло пройти первый месяц пути, научившись за это время самостоятельно управляться со съемками.
Я же, даже толком не начав свое большое приключение, сидел на границе в душной комнатушке без окон, полной потных иммигрантов и депортированных людей. Большинство по виду — «заробитчане», ехавшие с надеждой заработать немного денег для семьи. Но были там и просто туристы, путешественники — такие же, как я, у которых обнаружилась какая-то проблема с визой или паспортом. Все они пребывали в растерянности и смятении, их взгляды блуждали по лицам друг друга, словно искали поддержки и сочувствия. Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Может, с путешествиями та же история? Я надеялся, что нет. Вот вам и Старт Европы, блин!
— Я здесь уже четыре часа кукую, — пожаловался непонятно кому рослый мужик справа от меня. — Уже проще вернуться обратно в Украину, но хрен им. У меня все документы на руках, все равно пропустят.
Вот и я подумал: «Хрен им!» Когда начальник погранзаставы в очередной раз просунул голову в дверной проем, чтобы вызвать одного из нас, я рванул с места и нагло завладел его вниманием.
— На каком основании вы меня задерживаете? — обратился на английском. Он сколько угодно мог делать вид «моя твоя не понимать», но не дождется от меня подыгрывания. Практически ткнул ему под нос обратные билеты Ницца — Киев как доказательство, что территорию ЕС покинул вовремя и легально. Казалось бы, возразить на это нечего, но пограничник даже на них не посмотрел.
Говорить по-английски он по-прежнему отказывался, хотя язык определенно знал. Пялился на меня исподлобья, насупился и упер руки в боки, словно я тут балрог, а он Гэндальф: «Ты не пройдешь!»
— Нем мегенгедет, — как заевшая пластинка повторял венгр. Давил сытую чиновничью улыбку в предвкушении уговоров. «Кругосветка, говоришь, впереди? Ну-ка, пляши передо мной! Посмотрим, как ты намерен это разрулить».
Есть такие люди, которые любят конфликт, провоцируют его и смотрят на реакцию собеседника. В такой момент главное — не поддаться, переломить ситуацию внутренней силой. Как в деревне: едешь на велосипеде мимо дворов, и за тобой увязывается мелкая собачонка. Тявкает, надрывается изо всех сил, семенит своими тонкими лапками, чуть ли не под колеса бросается — лишь бы показать, кто здесь важный, кто здесь хозяин. А проезжаешь мимо следующего двора, и там лежит возле ворот большая овчарка. Только глаз лениво приоткроет, провожая взглядом, и дремлет спокойно дальше. Она знает, что в случае чего сила за ней.
Но стоит оторвать ногу от педали и «замахнуться» на мелкую собачонку, как тявканье превращается в пугливый визг. После очередного игнора моих аргументов я резко приблизился к начальнику погранзаставы. Приблизился — в буквальном смысле слова. Так, что даже рассмотрел черные волосики, торчащие из ноздрей его острого носа. От стража порядка мощно несло растворимым кофе и дешевым табаком.
— Если я решился на то, чтобы пройти весь мир, то твоя бюрократия меня не остановит! — громко отчеканил слова, так, что они будто отлетали от стен. — Ты меня понял?
Неожиданно стало очень тихо. Иммигранты в комнатушке прекратили шептаться и уставились на нас удивленными взглядами. Вот так шоу! Я не эксперт в английском, у меня не идеально чистое произношение. Но это была та ситуация, где сами слова не имеют веса. Есть только посыл, энергия, которую ты направляешь на собеседника, — нога, в замахе оторванная тобой от велосипедной педали. В нем весь смысл. И страх, мелькнувший в глазах собачонки.
Пауза. Тишина. Я все так же стоял некомфортно близко к пограничнику, возвышался над ним как скала. В глаза будто песка насыпали — то ли я их так грозно выпучил, то ли давно не моргал. Страшно хотелось почесать их рукой, но я сдержался — игра в гляделки еще не окончена.
— Переводчик! — после долгих секунд полного оцепенения рявкнул начальник погранзаставы, переводя злой взгляд c меня на дверь, где растерянно томился какой-то украинец. Не спросив разрешения, я развернулся и вышел из «депортационной» комнаты в коридор. Чуть не нос к носу столкнувшись с Адамом, который, очевидно, устал от общества нашего западноукраинского друга и решил выяснить обстановку из первых уст.
На его нежном лице отображалась комичная смесь страдания и стоического терпения. Если бы в Турции были херувимы, они бы выглядели как Адам. Он привычным жестом прочесал пятерней густую набриолиненную шевелюру, как заправский соблазнитель, и, завидев меня, накинулся с расспросами: «Почему? Сколько ждать? Когда пропустят?»… Ответить я даже не успел.
В коридор вышел «переводчик» и скользкими руками протянул мои паспорта:
— Начальник аннулировал штамп въезда
