линия беспрерывно убегала вдаль.
— Интересно, хоть радио работает? — негромко пробормотала в тишину Агнешка.
— Попробуй, — предложила Лана, не оборачиваясь.
С поворотом ручки приёмник зашипел и ничего не сказал сначала, но через две или три прокрутки наткнулся на человеческую речь:
«… начали наступление, как сообщает наш военкор. Ожидается, что город будет занят в течение двух дней, а линия фронта…»
— Ну хватит! — Нелли бросила зеркальце.
— Подожди, — Лана нагнулась к приёмнику. — Там, может быть, что-то важное…
— Я запрещаю включать и слушать об этой… блин, войне в моей машине!
— Я за, — подхватила Агнешка и, уловив удивлённый взгляд Ланы, добавила. — Ну, в том смысле, что ничего не изменится, если мы услышим это в понедельник, а не сейчас. А если что-то и впрямь глобальное… думаю, мы узнаем и без радио.
— Ладно, — насупилась Лана. — Переключите.
Радио снова на них зашипело и, только чуть погодя, пошелестев и подумав, вдруг решило сыграть им:
«…не работал даже телефон, мужа не было, не было отца, потому что…»8
Нелли беззвучно замахала руками. Ещё после короткого шелеста приёмник выдал:
«Леса и просёлки, деревья да ёлки…»9
— А в посёлке воют волки, — прокомментировала Агнешка. Лана скривилась и сморщила нос:
— Убери.
— А что? Тебе раньше нравилось, — Агнешка встретилась с ней взглядом и поспешила дальше прокрутить ручку. — Ладно-ладно.
«Некуда больше прятаться, некого больше ждать в темноте…»10 — пропело из приёмника.
— То ли мы были солдатами, то ли убили не нас и не те, — вполголоса подхватила Агнешка и с виноватой улыбкой развела руками, как бы говоря, что тут уж она не причём и бессильна.
— Странный набор у местных станций, — проговорила только Лана. Но радио больше не трогали и решили оставить в покое: пусть играет, что ему играется, раз всё равно ничего больше нет.
«…То ли мне всё это кажется, то ли всё это не кажется мне».
Салон оживился. Кое-кто начал вставать, хотя на спуске, на ходу, это было неудобно. Судя по всему, подъезжали к первой серьёзной остановке.
Люди доставали телефоны и вызванивали кого-то, уточняли минуты, спрашивали, где кто стоит. Алиса чуть сдвинула сумку, чтобы тоже взять телефон, хотя не очень ясно зачем — она просто пробежала список контактов сверху до самого низу, иногда застревая на отдельных номерах, но каждый раз раздумывала и бежала дальше. Она пролистнула весь список — вниз и обратно, несколько раз — но, похоже, так и не нашла. Тупо перескочила со строчки на строчку, уже не глядя даже. Между строчек должно было быть что-то ещё, чего не было. Не было здесь ничего.
За окном как-то потемнело. Наверно, надвигалась гроза или что-то подобное — даже слышался иногда глухой рокот. Хотя нет — это не был гром, больше походило на перестук поезда где-то по рельсам. Этому-то как раз удивляться не стоило: рядом с серьёзной остановкой наверняка и какая-нибудь серьёзная станция ж/д.
Дядька, что переживал за судьбы Родины, и обе его спутницы встали, чтоб собрать сумки, и начали двигаться к выходу. Автобус вдруг ощутимо тряхнуло, будто он наскочил с размаху на лежачего полицейского, и Алиса выглянула в окно — посмотреть, что там вокруг.
Справа по трассе возникла вдруг остановка — обычная такая автобусная остановка, какие бывают в городе, особенно ближе к окраинам. Не из новых — но в этих краях она выглядела нежданным приветом, островком безопасной обыденности.
При втором взгляде, однако, остановка превратилась в останки остановки. Стёкла её кто-то вынул и унёс куда-то, железный каркас весь проржавел и облез, а вместо сидушки остались только две узкие разрозненные жердины. Никакого расписания или хотя бы знака, что здесь и вправду останавливаются автобусы, конечно, не было. Только сбоку на перегородке колыхался полуотклеившийся плакат — старая афиша с популярным некогда артистом (ныне персона non grata и inagento).
— Вау, — лениво удивилась Агнешка. — Они его тут даже не сняли?
— Там вроде стойка с телефоном, — Лана сама сделала стойку, как пойнтер.
— Думаешь, работает?
— Мне надо позвонить.
Лягух съехал на обочину и остановился. Лана забрала себе бутерброд с курицей и ушла общаться с таксофоном. Они не планировали доставать еду, пока не доберутся до места, но всем, как выяснилось, уже давно хотелось есть, и Нелли с Агнешкой разломили на двоих длинный багет с ветчиной и сыром.
Ждать Лану пришлось почему-то долго — дольше, чем они предполагали. Воздух густел и прорастал тенями. Из радио лилось, негромко и ненавязчиво: «She was a da-a-ay tripper, one-way ticket, yeah…»11 Ветер перекидывал мусор, шарахался по траве, хлопал афишей инагента и чем-то ещё за остановкой. Нелли от скуки вскрыла банку пива. Агнешка отказалась, сказав, что она за рулём, и теперь курила, оперевшись о дверь машины и вытянув длинные крепкие ноги под красный свет заката, чтоб их окольцевало (хотя длинными они, вероятно, казались из-за коротких шорт — слишком коротких, по мнению многих).
Нелли поглядела в сторону остановки, попыталась что-то там рассмотреть.
— Пока она вернётся, я всё пиво выпью, — фыркнула она.
— Ты б осторожнее. Насколько я вижу, туалетов тут нет. Да и в будущем не факт, что планируется.
Нелли фыркнула снова.
Лёгкий шелестящий перестук иногда слышался за ветром и хлопаньем плаката. Могло показаться, что это шум железной дороги — издалека как будто и впрямь доносило неясный цокот поездов — но перестук был не оттуда, ближе и материальнее. Как будто перекатывали что-то высушенное и тут же затихали, а потом опять.
— Ха, — сказала Агнешка, поискав взглядом вокруг. — Я думала, такое уже везде убрали.
Нелли не вылезла из машины и не заинтересовалась, что убрали, но тут наконец к лягуху вернулась Лана.
— Нормально. Можем двигать, — кивнула она. — Они съездили и уже дома. Просто там нет картридера, а монеты он никак не хотел глотать. Пришлось перебирать всю мелочь.
— Смотри, — Агнешка кивнула в сторону, куда-то чуть дальше остановки. — Как тебе это?
«Это» в тяжёлой раме надёжно, почти капитально, стояло на земле, массивный устойчивый низ не дал бы ему повалиться. Рисованная рука в белой перчатке с чём-то красным на пальцах отпускала в полёт белого голубя. Затем картинка пошла полосами и с лёгким треском перевернулась: теперь на ней был зажатый в пятерню факел на фоне металлических вышек и каких-то ещё конструкций. Снова треск — вновь взбухли полоски, встали гранью и перевернулись: письма — или просто обрывки бумаг? — кружились и падали куда-то сквозь узкую решётку. На четвёртый раз стенд повернулся уносившимся поездом — вдаль за
