Она повернулась к нему, когда допила шейк.
— Еще.
Он обнаружил картошку фри. Нет, ни за что он не будет осквернять желудок этими жирными кусками неизвестного происхождения! Он нашел яблоко, грушу и заказал еще брокколи для себя. Откусов по кусочку, он тем самым дал ей возможность поесть. Ух, намного лучше.
Бьянка съела все. За исключением брокколи. Тогда она набросилась на него.
— Я хищник, придурок.
Он скривился, вспомнив, как кусок бургера медленно скользил по горлу. Предпочтя не заметить ее усмешки, он сказал:
— Все продукты в этом доме принадлежат только мне. Мне, мне и мне. Теперь ты сможешь оставаться одна.
— Было бы замечательно, если бы я занималась чем-то, пока нахожусь тут в одиночестве, — она ела картошку фри.
Он вздохнул. Она явно скоро примет свою судьбу. Ей придется.
Чем больше она ела, тем сильнее сияла ее кожа. Великолепна, подумал он, протягивая руку вперед.
Она схватила его руку и вцепилась когтями.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты дотрагивался до меня сейчас.
Он испытал жгучую боль, но только заморгал в ответ.
— Мои извинения, — сухо произнес он. Благодарение Единому Богу, что она остановила его. Он ведь на самом деле собирался прикоснуться к ней. Как слюнявый человечек? Он вздрогнул.
Она пожала плечами и отошла.
— А теперь поговорим о другом. Верни меня домой, — договорив, она встала в боевую позицию. Ноги чуть согнуты и расставлены на ширину плеч, руки сжаты в кулаки.
Он зеркально повторил ее позу, отказываясь признать, что ее храбрость заставляет его кровь быстрее бежать по жилам.
— Ты не можешь причинить мне вред, Гарпия. Ты бессильна против меня.
Медленно ее губы растянулись в дьявольской усмешке.
— А кто сказал, что я попытаюсь причинить тебе вред?
Не успел Лисандр моргнуть, как Бьянка оказалась рядом, прижалась к нему и, положив руки на шею, притянула его голову к себе. Их губы встретились, и ее язычок оказался у него во рту. Он застыл. Он видел, что люди целуются вдвое больше, чем Лисандр представлял возможным, но никогда не думал, что сам будет заниматься этим.
Как и секс, это казалось беспорядочным — хотя и удивительным — и ненужным. Но когда ее язык играл с его, а руки блуждали по его спине, его тело начинало гореть — сильнее даже, чем когда он просто представлял себя рядом с ней, — а звон в ушах, который он замечал раньше, возвращался. Только на этот раз он был громче и сильнее. Как нечто между его ног. Оно поднималось… и росло…
Он хотел попробовать ее и сейчас мог это сделать. Она была деликатесом, как то яблоко, которое недавно ела, только слаще, как его любимое вино. Он должен заставить ее остановиться. Но ее движения не были беспорядочны. Они электризовали.
Еще, прошептал маленький голос в его голове.
— Да, — прохрипела она, будто он сказал это вслух.
Когда она потерлась нижней частью тела об него, восприятие усилилось. Его руки уперлись в стену с двух сторон от нее. Не прикасаться к ней. Остановить ее, как это сделала она, когда он собирался дотронуться до нее.
Она застонала. Ее пальцы запутались в его волосах. Его голова, которую он никогда не считал эрогенной зоной, заныла, требуя ее прикосновений. И когда она снова потерлась об него, он застонал.
Ее руки упали на его груди и принялись теребить один сосок. Он застонал и перехватил ее руки. Его пальцы сжали ее бедра, удерживая на месте, хотя он отчаянно желал повторения. Но это не заставило ее прервать поцелуй. Она продолжила эротический танец с его языком, она пила его так, будто у них еще вечность впереди. И он тоже хотел этого.
Я должен остановить это, сказал он себе еще раз.
Да. Да, должен. Он попытался языком вытолкнуть ее изо рта. Но это движение вызвало совсем другое ощущение, новое и более сильное. Его тело будто зажглось. Он начал толкать ее язык совсем по другой причине, соединяя их, пробуя ее, облизывая, посасывая.
— Ммм, да. Вот так, — похвалила она.
Ее голос был наркотиком, вовлекающим его в круговорот ощущений, заставляющий желать большего. Еще, еще, еще. Искушение было слишком велико, и он…
Искушение.
Слово эхом прокатилось по его голове, охлаждая мысли. Она была искушением. Его соблазном. И он только что чуть не поддался.
Он отпрянул, руки бессильно упали. Он тяжело дышал, вспотел, что не случалось с ним даже в разгар битвы. Вопреки его желанию, взгляд впитывал подробности ее вида. Ее кожа была прекрасна и светилась сильнее, чем когда-либо. Ее губы были красными и опухшими. И он был причиной этого. Он растерялся от волны гордости, захватившей его.
— Ты не должна была делать этого, — проворчал он.
Она улыбнулась.
— Отлично, тебе стоило остановить меня.
— Я хотел сделать это.
— Но не сделал, — ее улыбка стала шире.
Он сжал челюсти.
— Не делай так снова.
Ее бровь удивленно поднялась.
— Будешь держать меня здесь против моей воли, и я сделаю это еще раз. Еще, еще и еще. Фактически…
Она разорвала рубашку и отбросила ее в сторону, обнажая грудь, прикрытую розовыми кружевами.
Дышать стало невозможно.
— Хочешь прикоснуться к ним? — хрипло спросила она, положив свои руки на грудь. — Я позволю тебе это. Я даже попрошу об этом.
Святой… Бог. Они были прекрасны. Полные и аппетитные. Созданные для поцелуев. А если он лизнет их, какими они будут? Как его любимое вино? Кровь… жар… снова…
Его не заботило, каким трусом он ей покажется. У него был выбор: прыгнуть с облака или заменить ее руки своими.
Он прыгнул.
Глава 4
Лисандр оставил Бьянку на неделю — ублюдок! — но она не возражала. Не в этот раз. У нее было, чем занять себя. Например, продумыванием плана, как заставить его обезуметь от желания. Такого сильного, что заставило бы Лисандра раскаиваться в том, что привел ее сюда. В том, что оставил здесь. Раскаиваться даже в том, что живет.
Это, или его любовь к ней, могло бы заставить его выполнять любые желания. Если бы это было действительно так — что вполне возможно, учитывая ее горячее желание, — она бы попросила вернуть ее домой, чтобы затем всадить кинжал в его сердце.
Идеально. Легко. По ее мнению, действительно просто.
Чтобы подготовить почву для его падения, она украсила его дом как бордель. Красные бархатные бары ждали своего часа у каждой двери — на случай, если Лисандр не захочет сделать это на одной из кроватей, которые теперь стояли в каждом углу. Обнаженные портреты — ее портреты — висели на призрачных стенах. Общий стиль она переняла у своей подруги Аньи, которая посчастливилось стать богиней Анархии.
