Ян зачарованно глазел на изумительно проработанную иллюзию и задыхался от охватившего восхищения. Отливающая льдом чешуя, шуршащие тяжёлой кожей крылья, полыхающая пасть — всё смотрелось до жути реально. Забывшему всё на свете Яну страшно захотелось подбежать к дракону поближе. И он уже готов был выбраться из-под одеяла, когда виртуальный монстр сам решил приблизиться. Он сомкнул челюсти, осторожно наклонил рогатую, величиной с карьерный самосвал, голову и неторопливо разглядывал Яна.
Это было столь захватывающе, что парнишка затаил дыхание и не мигая смотрел на представшее перед ним диво. Но внезапно дракон отвернулся и заинтересовался чем-то другим. Озадаченный таким поведением Ян тоже глянул в том направлении. Дракон задумчиво смотрел на уменьшенную копию Лениной кровати.
— Неужели сканер и её посчитал пользователем? — поражённо пробормотал паренёк, — Хотя, почему бы и нет?
Это сразу сменило настрой молодого человека. Одним махом он убрал дракона и вернул палате прежний вид. Его целиком захватила идея приукрасить сон своей соседки. Для начала было приближено её лицо. Захваченный и оцифрованный сканером лик вблизи оказался настолько детским и невинным, что Ян чуть не провалился под землю со стыда, припоминая свои фривольные мысли на её счёт.
Обустроить ложе Елены оказалось куда сложнее, чем простенькие фокусы с драконом. С трудом борясь с нахлынувшим бессилием, Ян принялся лазить по гигантским спискам меню. Он то и дело прерывался, чтобы отдышаться, но каждый раз решительно продолжал поиски. Наконец его труды увенчались успехом. Он активировал нужный пункт, и Лена тут же оказалась лежащей в спасательной космической капсуле. Хоть девушка была одета в скафандр, а на голове был громадный прозрачный шлем, но на лице уже не было никакой дыхательной маски. И Ян с наслаждением любовался её слегка пухловатыми губками и нежным румянцем щёк.
Неожиданно на экран выскочил какой-то запрос, читать его Ян не собирался и сделал жест отмены. Но лишённая сил рука выполнила вовсе не то движение, и запрос с едва слышным писком исчез. А паренёк продолжал любоваться ликом спящей космонавтки. В голове рождались идеи принарядить её во что-то более интересное. Но кроме костюма Белоснежки как назло ничего в голову не лезло. Ян уже собрался дать команду на переодевание, как Лена неожиданно открыла глаза. В ужасе Ян завопил так, что загудели оконные стёкла.
Глава 6. Жерар
Мерное покачивание, сопровождаемое тихим постукиванием копыт неожиданно прекратилось. Смена обстановки моментально пробудила дремавшего в седле путника. Он ещё окончательно не пришёл в себя, но полный почтения хриплый голос уже бубнил, казалось, у самого уха:
— Приехали! Приехали, монсеньор.
Услыхав в очередной раз от деревенщины такое обращение, инквизитор Жерар с радостью бы врезал подобострастному идиоту по зубам. Но накопившаяся за долгий путь усталость не дала разгореться пожару эмоций. А потому инквизитор лишь скосил глаза в сторону кланяющегося и зло огрызнулся:
— Ты бы ещё меня Вашим Святейшеством обозвал, тупица!
Жерар сплюнул, медленно спешился и зашагал в сторону дома.
Ночью прошли дожди, и чавкающая под ногами грязь вкупе со звенящей в воздухе сыростью, лишь добавили яду и в без того мерзкое настроение. Но как только распахнулась дверь, и на пороге показался старый плешивый Гастон, то на душе инквизитора резко потеплело. Жерар жадно поводил носом.
— Благодать Господня не оставила нас! Такой стряпни ещё поискать!
— Здравствуйте, ваша милость! Как же не быть стряпне? Мы ж господина с вечера ждём. Бланш у печи всю ночь глаз не сомкнула. Как узнали, что ваша милость едет, так сразу за готовку и принялись. В кои-то веки в отчий дом заезжаете, так хоть откушаете подобающим образом. Это вам не монастырские харчи, прости Господи!
— Великолепно! Подавай на стол!
Хромоногий Гастон не заставил господина ждать, и через несколько секунд перед инквизитором уже стояло громадное блюдо бараньего жаркого. Инквизитор набросился на кусок мяса с жадностью умирающего с голоду льва. Гастон стоял рядом и с наслаждением смотрел на обильно сочащуюся по подбородку и рукам подливу. Для старого слуги, знавшего Жерара сызмальства, хороший аппетит господина был высшей благодарностью. Ведь будучи слабым и болезненным ребёнком, Жерар почти ничего не брал в рот, что в тринадцатом веке сулило весьма дурные перспективы. Как бы то ни было, мальчишка вырос, возмужал и, вопреки всему, в тридцать семь был высок, костист и черноволос. А взгляд яростных черных очей инквизитора наводил ужас далеко за пределами их родной провинции. Но верный Гастон, как никто знал, что его господин — истинный поборник справедливости, а значит, и всё содеянное им есть благо. Что бы кто ни говорил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Проглотив последний кусок, Жерар старательно вытер скуластое лицо, аккуратно промакнул тонкие усы и окладистую бородку. Не торопясь, встал, молча похлопал Гастона по плечу и направился к лестнице на второй этаж. Внимательный глаз инквизитора машинально отметил, что за прошедшие с прошлого визита месяцы в доме ничего не изменилось. Жерар тут же усмехнулся собственным мыслям, понимая, что в доме ничего не меняется уже многие годы. Вокруг царят всё те же чистота и уют, что и в дни беззаботного детства. Жерар ступал по скрипучей лестнице и не мог отделаться от ощущения, что из двери сейчас выглянет мать или донесётся грозный возглас отца.
В комнате уже пылал камин, что было весьма кстати в холоде осенней промозглости. Жерар с удовольствием пододвинул к огню старое отцовское кресло. Вырубленное из целого ствола дерева, оно казалось ребёнку неподъёмной громадиной, теперь же виделось лёгким и изящным. Отполированные за годы использования подлокотники помнили ещё его прадеда. Впрочем, тоже самое можно было сказать и обо всей обстановке.
Жерар устало прикрыл глаза. Редкие визиты в родительский дом частенько превращались в долгие часы воспоминаний. Не стал исключением и этот раз.
Вот только сейчас мысли преподобного не полнились теплом памяти детства или давно почивших родителей.
Жерар смотрел на огонь и перед его мысленным взором представали лица тех, кого он допрашивал, предавал пыткам и отправлял на костёр. Грязная старуха в гнилом тряпье, чья вина заключалась в наведении порчи на чахлые посевы. Была ли она виновна? Несомненно. А вот одутловатое лицо аптекаря. Несчастного сначала обвинили в отравлении священника, и его делом занялся гражданский суд, но потом кто-то донёс о его симпатии к ереси катаров. А это уже было делом карающих дланей Господа. Вспомнил Жерар и юную черноволосую девицу, почти ребёнка, вся вина которой зижделась на природном косоглазии. Молодой инквизитор тогда впервые возмутился чудовищностью и бессмысленностью обвинения. Но местный епископ клятвенно заверил, что самолично наблюдал за колдовским ритуалом, результатом которого стал пожар, уничтоживший почему-то лишь его собственное зернохранилище…
Текли лица, перелистывались тома дел и обвинительных приговоров, слышался треск угля, раскалявшего щипцы палачей, вопли допрашиваемых оглашали сырые стены казематов… Нет, Жерара не мучили угрызения совести. Никакого чувства вины у истово выполняющего наказы Папы не было и в помине. Инквизитора угнетало понимание ничтожности преступлений, на расследование которых он тратит драгоценное время, отведённое ему Всевышним на грешной земле. Это неумолимо вернуло его в раннее детство, когда он упивался рассказами отца о защитниках божиих заповедей. Каждое слово тогда колоколом отзывалось в душе ребёнка, готового под сенью крыл самих архангелов встать плечом к плечу со святыми воинами Господа. Каждая, незамеченная взрослыми, мелочь вызывала в душе мальчишки готовность идти сквозь ярость адового пламени на бой с самим сатаной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Увы! Жерар сидел у камина отчего дома и с горечью сознавал, что разменял свою жизнь на борьбу с никчёмными нарушителями церковного уклада, а зачастую выступал как бессловесный инструмент в епископских конфликтах. Да, ересь несомненно должна быть наказуема. Вот только многие ли из казнённых хоть что-то понимали в нормах католической веры и церковных догматах? И тут Жерар с ужасом сообразил, что и читать-то большинство несчастных не умело.
