– Что тебе угодно?
Я лишь легко коснулся двери, и даже нельзя было сказать, что она дрогнула, но Сацуко, по-видимому, сразу же заметила. Я растерялся, но в следующий миг смело произнес:
– Ты сказала, что никогда не запираешь дверь, вот я и решил проверить.
При этом я сунул голову в ванную. За белыми занавесками с широкими зелеными полосами она принимала душ.
– Убедился, что не лгу?
– Убедился.
– Что же ты стоишь там, входи.
– Можно войти?
– Ты же хотел войти.
– Мне особенно ничего не нужно…
– Ладно-ладно, но если ты начнешь волноваться, ты поскользнешься и упадешь.
Доски были подняты, и весь кафельный пол был залит водой. Я осторожно вошел и запер за собой дверь. В просвете между занавесками мелькали ее плечи, колени, ступни ног.
– Тебе ничего не нужно, тогда мне будет нужно…
Шум душа прекратился. Повернувшись ко мне
спиной, она выпрямилась, и над занавесками показалась верхняя часть ее тела.
– Пожалуйста, возьми полотенце и вытри мне спину. У меня вся голова мокрая.
Она сняла виниловую шапочку, и несколько капель попали на меня.
– Не бойся, вытирай посильнее. Ах, я забыла, что у папаши левая рука болит. Тогда правой рукой, посильнее.
В тот же миг, не выпуская из рук полотенца, я обхватил ее, прильнул губами к пышной округлости ее правого плеча, прикоснулся языком к ее коже – и получил оплеуху по левой щеке.
– Что за нахальные ухватки!
– Мне показалось, что ты позволила…
– Ничего подобного! Вот расскажу обо всем Дзёкити!
– Извини, извини…
– Уходи, пожалуйста! – но тут же прибавила: – Не нервничай, не нервничай, медленнее, а то поскользнешься.
Добравшись до выхода, я почувствовал, как она тихонько подтолкнула меня в спину кончиками своих нежных пальчиков. В спальне я сел на кровать и отдышался. Вскоре она вошла ко мне. На ней был тот же крепдешиновый халат. Я посмотрел на китайские туфельки, вышитые пионами.
– Извини меня. Я так грубо обошлась с тобой.
– Нет, ничего…
– Больно?
– Нет, не больно, но я немного испугался.
– У меня привычка давать мужчинам пощечины. Чуть что, я сразу пускаю в ход руки.
– Я так и подумал. И многих тебе приходится так отваживать?
– Но тебя-то мне не надо было хлопать…
28 июля.
Вчера из-за сеанса иглоукалывания не мог, но сегодня в три часа я опять приложил ухо к двери в ванную. Она не была заперта. Слышался шум воды.
– Входи-входи. Я жду тебя. Прости за вчерашнее.
– Я так и думал, что ты извинишься…
– С годами все становятся упрямыми.
– Позавчера ты меня выгнала, поэтому я должен получить вознаграждение…
– Что за шутки! Поклянитесь никогда больше ничего подобного не делать.
– Если бы ты разрешила поцеловать себя в шею.
– Я боюсь щекотки.
– Тогда куда?
– Никуда. У меня весь день было отвратительное ощущение, как будто на меня упал слизняк.
– А если бы на моем месте был Харухиса? – затаив дыхание, спросил я вдруг.
– Опять хлопну. В прошлый раз я ударила вполсилы.
– Тебе не надо деликатничать со мной.
– У меня гибкая рука. Если я ударю по-настоящему, будет больно так, что из глаз посыпятся искры.
– Этого я и хотел бы.
– Что за испорченный старик! Дедушка terrible[48].
– Но послушай. Если не в шею, то куда?
– Один разочек я бы разрешила… в ногу, ниже колена, но только один раз. Не касайся языком, только приложись губами.
Она была скрыта от колен до головы, и в просвет между занавесками высунулась ее нога.
– Как на приеме у гинеколога.
– Дурак.
– Как же целовать, не касаясь языком? Совершенно бессмысленное условие.
– Да кто тебе говорит о поцелуях? Коснись губами, и будет с тебя.
– Ну хоть душ пока выключи.
– Не могу. Ведь после твоего прикосновения мне надо сразу же хорошенько вымыть ногу, иначе мне будет неприятно.
У меня было ощущение, как будто мне дали выпить воды.
– Кстати, о Харухиса-сан. Я вспомнила, что у него к тебе просьба.
– Какая?
– В такую жару Харухиса-сан просит разрешения иногда пользоваться этой ванной. Он сказал мне: «Попроси разрешения у моего дяди».
– А в их студии нет ванны?
– Конечно, есть, но там одна ванна для артистов, а другая для всех остальных, и она такая грязная, что туда не хочется входить. Он вынужден ходить в баню на Гиндза, в «Токийские горячие источники». Но сюда ему было бы ближе, это была бы для него большая услуга. Разреши своему племяннику.
– Ты и сама можешь ему позволить, нечего меня спрашивать.
– Вообще-то недавно он уже принимал здесь душ, но говорит, нельзя, мол, без спроса…
– Я не против, но надо попросить разрешения у моей жены.
– Может быть, ты сам ей скажешь? Я ее побаиваюсь.
Но это только слова, Сацуко стесняется меня больше, чем жену.
Поскольку речь шла о Харухиса, она считала необходимым специально попросить разрешения.
29 июля.
…В половине третьего начался сеанс иглоукалывания. Я лег на кровать, а слепой господин Судзуки, сев подле мена на стул, принялся за работу. Он все делает сам: вытаскивает из портфеля ящичек с иглами, протирает их спиртом, но обычно его сопровождает кто-нибудь из учеников, который сидит сзади. До сих пор я никакого улучшения не чувствую: чувство холода в руке и онемение пальцев не проходит. Прошло двадцать-тридцать минут, из двери, ведущей в коридор, неожиданно появился Харухиса.
– Дядюшка, извините, что беспокою вас в самый разгар лечения, но я вам чрезвычайно благодарен за то, что вы ответили согласием на мою просьбу, которую вчера передала Сацуко-тян. Я сразу же воспользовался вашей любезностью и хочу немедленно поблагодарить вас.
– О чем говорить, тут и просить не надо было. Приходи, когда угодно.
– Большое спасибо. Пользуясь вашей добротой, буду время от времени заходить к вам. Постараюсь не надоедать вам каждый день. Дядюшка, вы прекрасно выглядите.
– О чем ты говоришь! Все больше дряхлею. Сацуко меня каждый день только ругает.
– Совсем нет. Она восхищается, что все время вы остаетесь молодым.
– Не говори глупостей. Вот и сегодня лечусь иглоукалыванием. С трудом поддерживаю свое бренное существование.
– Ну, что вы! Вы, дядюшка, еще долго проживете. Простите меня за вторжение. Пойду поприветствую тетушку, и должен срочно бежать.
– В такую жару… Отдохнул бы…
– Большое спасибо, но никак не могу.
Спустя некоторое время после ухода Харухиса О-Сидзу внесла поднос с чаем и сластями на двоих. Сделали перерыв. Сегодня был пудинг с кремом и холодный чай. После перерыва сеанс продолжался до половины пятого.
Все это время мысли мои были заняты вот чем. Харухиса попросил разрешения пользоваться нашей ванной не просто так. Нет ли здесь какого-нибудь тайного умысла? Не подала ли ему эту мысль Сацуко? Не зашел ли он сегодня нарочно, чтобы приветствовать меня именно в то время, когда у меня был врач? Не предусмотрел ли он, что в такой момент старый дядя не задержит его надолго? Я слышал краем уха, что Харухиса вечерами занят, но днем более или менее свободен. Он будет приходить во второй половине дня, возможно, в то время, когда Сацуко принимает душ. Одним словом, как раз тогда, когда я или сижу у себя в кабинете, или занят с врачом. Когда он будет пользоваться ванной, вряд ли дверь будет распахнута, он будет запирать ее. Не будет ли Сацуко сожалеть, что завела этот дурной обычай?
Еще одно беспокоило меня. Через три дня, первого августа, семь человек – моя жена, Кэйсукэ, Кугако с тремя детьми и прислуга О-Такаси уезжают в Каруидзава. Дзёкити второго числа едет в Кансай, вернется шестого и седьмого тоже поедет в Каруидзава на десять дней. Все это чрезвычайно удобно для Сацуко. Она говорит:
– Я тоже в будущем месяце буду ездить в Каруидзава дня на два – на три. Госпожа Сасаки и О-Сидзу останутся в Токио, но я все-таки беспокоюсь, как папа будет тут один. А кроме того, в Каруидзава вода в бассейне слишком холодная, плавать я не могу. Так что время от времени я буду туда наведываться, но жить долго – увольте… Я предпочитаю ездить на море.
Слушая ее, я сказал себе, что мне обязательно надо остаться дома.
– Я поеду сейчас, а ты когда же приедешь? – спрашивает меня жена.
– Не знаю. Начал иглоукалывание, подождем немного, что из этого получится.
– Да ведь оно не помогает. Не лучше ли было бы прервать, пока стоит такая жара?
– Мне как раз показалось, что наступает улучшение. Не прошло и месяца с начала лечения, и бросить было бы жаль.
– Значит, в этом году ты не собираешься ехать?
– Да нет, приеду попозже. Совсем извела своими вопросами.
Глава третья
5 августа.
В половине третьего явился господин Судзуки. Сразу же начался сеанс. В начале четвертого сделали перерыв. О-Сидзу принесла кофейное мороженое и холодный чай. Когда О-Сидзу направилась к двери, я спросил ее безразличным тоном:
