У меня хватило ума соблюдать осторожность, тем более, что еще два дня я практически не выходил на улицу, да и у Таньки началась жуткая депрессия. В таком состоянии она могла натворить черт знает что, и мне приходилось почти все время сидеть с ней дома.
Но через несколько дней Таня понемногу пришла в норму, я опять начал ходить на работу, но уже в должности мастера. Опять, как и несколько лет назад, пришлось привыкать к постоянному грохоту, грязи и к опасности поймать макушкой какой-нибудь груз.
Повторяю — я соблюдал осторожность, кроме того, нутром чувствовал, что нахожусь под «колпаком». Мне вовсе не хотелось подвергать Таню опасности, да и свою шкуру я ценил все-таки довольно высоко. А Таню я теперь постоянно встречал после работы. Она, конечно, догадывалась, что я влип в какую-то историю, но разговоров на эту тему не заводила. Правда, в наших отношениях появилась небольшая напряженность, но я полагал, что это явление временное.
Честно говоря, мне очень хотелось отомстить Сошникову и его приятелям, которых я, увы, не знал, за то, что они вынуждают меня уйти с работы, и в первую очередь за то, что они поиздевались над ни в чем не повинной девчонкой. Но как это сделать — я решить не мог.
Впрочем, я мог бы обратиться к одному знакомому прокурору по фамилии Лоскутов. О нем, вернее, о его дочери, у меня остался на память штамп в паспорте. Валька сама ни с того ни с сего подала на развод: дескать, я алкоголик и совсем не занимаюсь семьей. Разумеется, мой тесть всегда верил ей, а обо мне до сих пор, наверное, думает, что днем я постоянно торчу у ларьков со спиртным, а ночую в вытрезвителях.
К тому же, обратись я к нему, не получится ли так, что я полечу в места не столь отдаленные раньше, чем Сошников и Ко? А ведь мой бывший шеф много чего обо мне может рассказать…
— Андрей! Маскаев!
Я обернулся. Ко мне со стороны причалов ускоренной походкой приближался Иван Павлюченко.
— Что случилось? — спросил я.
— Слушай, старик, не в службу, сходи к эмпээсникам, отдай им эту бумагу. — Иван сунул мне в руки какую— то накладную. — Я бы сам сходил, да некогда.
— Как скажешь. — Я взял документ, взглянул на него — так, ерунда какая-то, а Иван уже мчался обратно на причал.
Было начало пятого вечера, управление порта вовсю разбегалось восвояси, поэтому я припустил с территории довольно быстро.
Но дверь в кабинет к смежникам была уже закрытой. Я чертыхнулся, хотя чего удивительного — кому в наше время охота дуплиться за гроши больше положенного, да еще в пятницу, но тут вспомнил, что представительница железной дороги должна работать вместе с нами до восьми вечера. Только где ее сейчас найдешь? Может, вернуться на территорию, заглянуть к нам в районную контору?
И тут мне пофартило. Я увидел знакомую фигуру — в другом конце коридора мелькнуло черно-белое в полоску платье мадам Сериковой. Я направился в ту сторону, но ее не догнал — она скрылась в коммерческом отделе, том самом, откуда я не так давно был изгнан. Какого черта она там делает?
Я подошел к двери. Стучаться? Открыть так? Вдруг по коридору потянуло ветром, сквозняк приотворил дверь, и я услышал слово «контейнер». А это слово в последнее время сразу же вызывало во мне ряд не слишком приятных ассоциаций.
— Из Кисловодска звонили, — сказала отчетливо Серикова. — Груз пришел. Все в целости.
Я затаил дыхание и, сняв каску, приложил ухо к щели.
— Кто звонил? — раздался голос Сошникова. — Джафаров?
— Нет, Сулейманов… Фомич, я боюсь.
— Господи… Чего?
— Да всего… Что-то неладное чувствую… Ну за что они нам столько платят? Что через нас к ним везут?
— Успокойся. Какая разница? Все чисто…
— Чисто?! А твой Маскаев? А этот парень из Сургута?..
Тут я услышал звук загремевшего, быстро отодвинутого стула — видно, Сошников резко встал.
— Что?! — злобно спросил он, точь-в-точь таким же тоном, каким недавно разговаривал со мной после моей поездки в ихний ОРС. — Что ты знаешь про Сургут?!
— Я… Ничего… Фомич, правда, ничего… Просто, я слышала… Так, рассказывали…
— Кто рассказывал? Что ты слышала?
Послышались женские всхлипывания.
— Не помню… Кто-то из плавсостава… Говорят, сменного начальника в Сургуте утопили… За то, что знал слишком много…
— Так вот, моя кисонька, — зашипел Сошников зловеще. — Ты тоже знаешь немало. И если будешь чесать языком…
Серикова всхлипнула еще несколько раз.
— …Поняла? Ну, вот, милая, и хорошо… (Сошников, кажется, сел на место). И если ты сболтнешь о том, куда на самом деле идет груз и откуда — я тебя выручить не смогу. Будешь тянуть с вагонами — то же самое. Более срочного груза у тебя еще не было, не забывай об этом. Ребята на Кавказе шустрые, шутить не любят… Ладно. Принесла бумаги?
— Да, и копии тоже… Фомич, правда, я боюсь. Ну что они из тайги вывозят? К нам, понятно, они везут персики да деньги фальшивые, а вдруг от нас они оружие переправляют?..
Сошников хрипло и, как мне показалось, неестественно, рассмеялся.
— Ну что ты глупости-то несешь, а? Какое в тайге оружие. Там ведь, кроме леса и лагерей, сроду ничего не было.
— Но не лес же они везут в контейнерах? И не старую колючую проволоку… Фомич?
— Что «Фомич»?.. Ладно, давай документы, мне их сегодня отправлять надо.
— Копии тоже?
— Давай, я их тут пока оставлю до понедельника. В сейф маскаевский запру — надежнее места нет… Ладно, иди. Я думаю, у нас все спокойно. Деньги получишь через недельку — на бриллиантовые сережки точно хватит…
— Правда? — срывающимся от восторга голосом спросила Серикова.
— Правда, правда… И еще останется, — заверил Сошников, знакомо гремя дверцей сейфа.
— Ну ладно, я пошла…
Я отскочил от двери и пулей метнулся в мужской туалет, на ходу подхватив вылетевшую из рук каску. Мысли в башке прыгали, как сумасшедшие, но я отчетливо понимал то, что документы, касающиеся подозрительного груза, Сошников запер в сейф, в бывший еще недавно моим сейф, от которого у меня дома все еще валялся запасной ключ!
Я наплел Таньке, что ночью меня ждет сверхурочная работа, а сам, прихватив ключи от кабинета и от сейфа, направился поздно вечером в порт.
Пройдя на территорию, я подошел к запасному выходу из управления (парадный вход вел туда с улицы, и попасть через него в управление среди ночи было невозможно) и постучал условным стуком. Скоро послышались шаги, и я услышал голос:
— Ну кто там еще?
— Дядя Федя, открой, — сказал я. — Свои.
— Свои… Свои на месте сидят, — проворчал дядя Федя, старый склеротик, до пенсии, кстати, бывший начальником коммерческого отдела. Дверь открылась, и в лицо мне ударил свет фонарика.
— Че тебе тут надо?
— В подвал надо зайти, в венткамеру. У меня там картошка в мешке, надо забрать, — соврал я, отлично зная, что когда буду выходить, дядя Федя забудет, что я ему сказал, а к понедельнику он забудет и про то, что я вообще стучался в управление.
— Ну, заходи.
Я вошел. Дядя Федя запер дверь и, кряхтя, направился к себе в каморку — смотреть ночную передачу — ужасы или эротику — с его восприятием окружающего было все равно… Жалко было мужика, в маразм он углублялся буквально на глазах, но меня — вот какой парадокс жизни! — это очень даже устраивало.
Мне не стоило никаких трудов пробраться в кабинет и открыть сейф. Там после коротких поисков я и обнаружил папку с ксерокопиями документов, явно не относящихся к текущей работе коммерческого отдела порта. Забрав ее и закрыв все замки, я собрался уходить. Я уже составил план, как буду поступать с бумагами, и заранее потирал руки, потому что уже точно представилась возможность отомстить Сошникову и Ко за Танькины слезы и мою грядущую безработицу.
Глава шестая
Снаружи совсем стемнело, и мне кажется, что уже точно пора наверх. Я снова подымаюсь к люку, кое-как открываю его полностью и вылезаю на палубу под открытое небо, где некоторое время лежу и ничего не чувствую. Отдохнув немного, я поднимаюсь и осторожно выглядываю из-за габаритки. Прожектор с крыши рубки бьет выше моей головы, но мне ясно, что я здесь все равно как на ладони. Впрочем, если ползком спуститься с бака на площадку по краю борта, из-за кучи угля меня никто не увидит.
Что я и делаю. Лечь на брюхо и проползти несколько десятков метров не очень трудно, но вот встать потом… Если руки что-то еще могут сделать, то ноги стали совсем чужими. Голова тоже болтается, как у тряпичной куклы, шея совсем не держит. Да и глаза постоянно пытаются закрыться сами собой. Подсознательно понимаю, что очень вовремя выбрался из трюма. Вчера я еще был не в состоянии это сделать, а завтра сил бы уже не оказалось. Так бы я там, наверное, и загнулся. В общем надо использовать эту вспышку энергии, пока не поздно.
