Рука натыкается на какой-то металлический предмет: не то старая кастрюля, не то еще что-то подобное. Главное — воду можно черпать. Я придвигаюсь к борту и осторожно опускаю вниз руку с зажатым в ней черпаком, так, чтобы поток воды не вырвал его. Ничего, обошлось. С трудом вытаскиваю наполненный водой черпак, ставлю его на палубу и некоторое время отдыхаю — подобные действия для меня равносильны зарядке с отягощением. Затем делаю три или четыре глотка по-осеннему холодной речной воды, отдающей тиной и нефтью.
Больше нельзя — вывернет. В желудке и так сразу начинает играть авангардный джаз-банд, но скоро все прекращается, и я прополаскиваю в этой же воде физиономию и руки. Мелькает мысль — как я сейчас выгляжу? Наверное, подходяще для того, чтобы пугать детей.
…Продолжаю свой трудный и утомительный путь вдоль площадки. В составе, похоже, две одинаковых баржи, да, кажется, еще и лихтер под бортом толкача. На этих лихтерах тоже есть укромные места…
Чем ближе я подбираюсь к буксиру, тем темнее становится у меня под руками и ногами (я передвигаюсь на получетвереньках), и тем лучше видны палубы и надстройки толкача. Скоро я убеждаюсь, что это двухтысячник, а еще через некоторое время различаю его номер и чуть не валюсь в воду от изумления: двадцать семь ноль два! Старый знакомый! Наконец-то, после стольких недель невезения, мне все же подвалила удача! Ведь на этом судне еще не так давно работал я собственной персоной в должности второго штурмана, пока не списался на берег.
Ну что ж, если светит удача, теряться нельзя. Потомки мне этого не простят… И откуда только силы взялись? В несколько прыжков я пересекаю корму баржи и, придерживаясь за швартов, перескакиваю на палубу толкача. Теперь — скорее на корму, там, за лебедкой, нужно посидеть какое-то время, осмотреться, а потом — на камбуз… Только не наваливаться на еду, а то, говорят, можно после голодухи копыта отбросить, если сразу много сожрать…
* * *Просмотр украденных ксерокопий вызвал у меня приступ жестокого разочарования. Я был уверен, что найду если не список лиц во главе с Сошниковым, с перечислением совершенных ими преступных деяний, то хотя бы накладные на подлинный груз с указанием истинных пунктов отправления и назначения. Но, как оказалось, зря я надеялся.
Почти половину субботнего дня я проторчал в читальном зале библиотеки нашего района, чтобы избежать ненужных вопросов Таньки, и совершенно без толку — к полудню я уже сам себе казался сущим бараном, а не человеком с высшим образованием.
Передо мной была техническая документация на некое «изделие РДС-3», находящееся в количестве десяти штук в городе Сургуте на каком-то п/я 2148 при КБ № 1 Главгорстроя СССР. Из документации я только смог почерпнуть, что эти изделия находятся там в разобранном виде, но имеют полную комплектность. Здесь же имелось что-то вроде инструкции по сборке согласно прилагаемым спецификациям, в которых счет деталей и операций шел на тысячи.
Оригинальные документы находились, по всей видимости, в ужасном состоянии, текст кое-где совершенно не читался, и это еще больше усложняло мое занятие… Меня удивляло, что разработка документации датирована аж 1951-м годом — экая, право, древность! Впрочем, термины типа «лозивные линзы» уводили куда— то в область высокоточной оптики, в которой я был ни бум-бум. Аббревиатура «РДС» напоминала название куда более современной финансовой компании, но вполне могла означать такую штуку, как «рефрактор длиннофокусный стационарный», то бишь телескоп. Но на кой черт возить откуда-то с севера куда-то на Кавказ устаревшее астрономическое оборудование — этого я понять не мог. Специальная литература, которой я обложился со всех сторон, запутала меня еще больше, и я в конце концов прекратил это бесполезное занятие.
Но планы мои не изменились — что бы не оказалось в этих таинственных бумагах, мне все равно можно было обращаться только к одному человеку.
Среди множества моих друзей, приятелей, собутыльников и прочих можно было найти представителей самых разнообразных профессий вплоть до древнейших. Однако к черту скабрезности, я говорю о журналистах; хотя лично мне кажется, что наиболее древними являются все же профессии охотника и рыболова. Впрочем, в работе журналиста есть кое-что и от той, и от другой.
Саша Иванов, тот, который когда-то, еще на первом курсе, сидел вместе со мной на лекциях, спустя месяц после начала занятий понял, что допустил ошибку, связавшись с речным флотом, и постепенно начал все более прохладно относиться к основному курсу. Иное дело — занятия на факультете общественных профессий, где он, выбрав журналистскую специальность, пропадал почти все время. К моему удивлению и к удивлению всех остальных однокурсников, Сашка оказался превосходным борзописцем и через какое-то время пристроился в многотиражке пароходства. Затем грянула служба в армии. Сашка и там не пропал; хлебнув за первые полгода того, чего хлебает почти каждый молодой солдат, он начал подвизаться в окружной газете и до конца службы больше не брал в руки ни автомат, ни лопату. Дембельнувшись, Саша решил не возвращаться в институт, а если учесть, что из армии он привез с собой отличные рекомендации, то ничего удивительного не было в том, что бывший военнослужащий быстро устроился в областную молодежную газету. Правда, проработал он там недолго — возникли какие-то трения между ним и боссом. А недавно, как мне хорошо было известно, Саша сам стал боссом — начал почти единолично выпускать «Замочную скважину» — довольно ядовитую газету, которую сам он называл не иначе как «бульварной» и «желтой», имея в виду, наверное, места ее продажи и цвет бумаги. «Замочная скважина» имела скандальную популярность в городе, в первую очередь, благодаря тому, что там, кроме светской хроники зарубежья, частенько публиковались репортажи о разных махинациях наших «друзей народа», интервью с опальными прокурорами и заметки о сексуальных похождениях местных политических деятелей… Можно было бы рассказать о том, как Саша был неоднократно бит неизвестными личностями, как он сиживал в камерах райотделов, и как однажды под дверь его квартиры подложили бомбу, которая вдребезги разнесла косяк и убила соседскую кошку. Но к делу это в данном случае отношения не имело.
Прежде чем нанести Саше визит, я коротко переговорил с ним из таксофона, находящегося на окраине, и только затем поймал на улице мотор и поехал к Саше, причем попросил водителя остановиться совсем у другого дома. Наконец, решив, что предпринял все меры предосторожности, я подошел к квартире моего бывшего сокурсника, дверь которой была обшита железным листом, и позвонил.
В комнате, которую Саша называл своим рабочим кабинетом, царил невообразимый разгром. Больше всего, конечно, здесь было самых разных бумаг: отпечатанных листов, светокопий, гранок… На рабочем столе располагался компьютер с принтером, в углу комнаты громоздился устаревшего типа ксерокс, на который были свалены разные журналы и газеты. Возле стола находился вертящийся стул с прямой спинкой, а для посетителей предназначалось круглое кожаное кресло. На кресле сейчас дремал тощий кот, и мне пришлось попросить его убраться. Кот, однако, не желая расставаться с удобным местом, вцепился мне в руку всеми четырьмя лапами и больно укусил за ладонь.
— Чертово животное! — Я сбросил кота на пол.
— Наша косточка, журналистская, — хохотнул Саша, тогда как кот истошно замяукал. — Видал, какая хватка?.. Жена бывшая его Щелкопером прозвала… Ну, ладно, давай к делу.
Я все и рассказал. О том, как дважды ездил в Сургут, и о том, что из этого вышло, о подмененном то ли контейнере, то ли грузе в нем, о том, как поступили с моей почти что женой и со мной самим. Упомянул и о моих подозрениях насчет таинственной гибели Гены Бражникова.
Когда Саша выслушал всю эту информацию, я показал ему бумаги, которые стащил из сейфа, бывшего когда-то моим. И намекнул на то, что во всех этих странных махинациях участвуют кавказцы.
— Кавказцы?
— Да, наши в порту называли явно ихние фамилии… К тому же, этот Кисловодск — это же все там рядом.
— Точно… — Саша внимательно принялся рассматривать принесенные мною бумаги. — Черт, ничего не могу понять. Какие-то технологические схемы, но что за производство — хоть убей…
— Вот я о том же. Видно, что высокие технологии, но смущают даты…
— Пятьдесят первый год, однако… Схемы какие-то… Порядок сборки… Ничего себе — пятнадцать тысяч операций! Интересно, как только они будут в этом разбираться?
— В общем, Саша, я тоже ничего не понял. Рассчитывал, что найду компромат на ихнюю бригаду, а теперь не знаю что и думать…
— Не боись… Короче, ладно, я возьмусь. Подниму кое— какие связи в номерном институте. По-моему, здесь что-то интересное. Тебе бумаги срочно нужны?
