Да, печальный это пейзаж, особенно если глядеть на него с мыслью, что здесь тебе придется одиноко и безрадостно провести лучшие молодые годы.
Когда Иван Беренд вылез из-под земли на поверхность, сердце его не забилось быстрее.
Не все ли ему равно, где находиться?
Внизу был рудничный газ, вверху сернистый дым. Там, внизу, были черные угольные своды, тут, вверху, темный небосвод. И люди те же самые — что внизу, что вверху.
Был вечер поздней осени. Солнце уже зашло; за дальним замком облака на закатном небе немного раздвинулись, и меж линией горизонта и кромкой облака лучился золотисто-красный свет. Черные башни древнего замка еще резче выделялись на небе, озаренном закатом, а печи коксовальных установок, уступы горных лесов и глыбы угольных холмов казались покрытыми золотой эмалью. Небесная фея вышила на черном пейзаже золотую кайму.
Рабочие окончили дневную смену. Группами спешили домой откатчицы — женщины и девушки. Кто-то из них запел. Словацкую народную песню. Что-то похожее на романс. Мать отдает дочь замуж и, прощаясь с ней, вспоминает ее детские годы:
Когда я тебя причесывала,Прядки шелковой не дернула.Умывала дитя милое,Целовала — не бранила я.
Песня была грустной, меланхоличной, как большая часть словацких песен, словно сочиняют их, обливаясь слезами.
А голос, который пел ее, был красивым, звонким, полным чувства.
Иван вдруг заметил, что стоит и прислушивается к печальной песне. Так он слушал, пока она не затихла, затерявшись где-то между домами.
И в эту минуту ему показалось, что все же есть какая-то разница между жизнью под землей и на земле!
Песня отзвучала, облако заслонило тонкую полоску вечерней зари, и теперь пейзаж стал по-настоящему черным. Ни звезд не было видно, ни белых домов. Только светились окна завода, словно дивные зоркие, огненные глаза ночи, и дым, валивший из труб калильных печей, разрисовывал небо теперь уже бледно-желтыми клубами.
Раб черных алмазов
Мы не скажем ничего нового, если откроем, что «черными алмазами» мы называем каменный уголь.
Алмаз не что иное, как углерод в кристаллической форме; каменный уголь тоже углерод, только тот — прозрачный, а этот — черный.
И все же тот, прозрачный, — демон, этот, черный, — ангел.
Нет, он больше, чем ангел, — он демиург! Дух-посредник, которому властелин поручил воплотить в жизнь его великие созидательные замыслы.
Каменный уголь движет миром. Он — душа быстрого прогресса, в нем черпают чудесную силу локомотив и пароход; любая машина создает, творит, живет лишь благодаря углю; он делает обитаемой нашу остывающую планету; он дает ночной свет крупным городам; он — сокровище государств, последний дар земли расточительному человечеству.
Поэтому имя его — «черный алмаз».
Иван Беренд унаследовал каменноугольную шахту в долине Бонда от своего отца, который начинал дело без всяких акционеров и компаньонов.
Предприятие это было скромное. Ближайшие заводики и жители двух-трех провинциальных городков покупали по сходной цене всю годовую добычу. Расширять предприятие не имело смысла, так как шахта была расположена далеко и от столицы, и от водных путей, и от железных дорог, и рассчитывать на увеличение спроса не приходилось.
Но и без этого дело приносило в год в среднем десять тысяч форинтов. Недурной доход для человека, который самостоятельно ведет все дела своего предприятия. При этом нам хорошо известно, что если бы он все это кому-нибудь поручил, то, во-первых, платил бы десять тысяч форинтов администрации, а во-вторых, еще десять тысяч форинтов приплачивал бы к делу, внося их в графу «убытки». Тому, кто пробовал заняться предпринимательством, это знакомо.
Но хозяин вел дело самостоятельно, имел к тому и охоту и знания. Когда три таких компонента собираются вместе, принято говорить, что это «везенье».
Но это вовсе не «везенье», а «собственные силы».
Иван Беренд все, что ему требовалось, делал сам.
Когда он захлопывал за собой дверь маленького, закопченного дома, служившего ему жильем, никто не оставался ждать его там — ни жена, ни дети, ни слуга, ни даже собака. Он жил один.
Он сам себя обслуживал. Вельможа! Он ни в ком не нуждался.
Для ведения хозяйства ему не надо было нанимать слугу. Ел он там же, где его рабочие, ту же пищу, что они. Еду считал самым бесполезным времяпрепровождением, но все же ел много, так как этого требовало его сильное тело, испытывавшее усталость после тяжелого рабочего дня; но к пище он был нетребователен и времени на еду тратил мало. Спешил проглотить то, что наварит мужик-корчмарь — лишь бы заправить машину. Его жизнь отличалась от жизни его рабочих лишь тем, что он не употреблял ничего спиртного. Они были заняты только физическим трудом, а он работал и руками и головой. Нервы ему были нужны крепкие, он не мог разрушать их алкоголем.
Стелить постель Беренду не приходилось, ложем ему служил липовый топчан, прикрытый грубым покрывалом, а одеялом — овечий тулуп. Одежду он не чистил, все равно снова запачкается углем. И стирать на него было не нужно — нательное белье он носил синего цвета.
А если бы кто-нибудь, пожелав услужить ему, прибрал бы у него в доме, он совершил бы великое преступление. В комнате повсюду валялись груды раскрытых книг вперемежку с кусками минералов, физическими приборами, чертежами, рисунками и ретортами. И все эти вещи должны были находиться на тех местах, куда он сам их положил. Он знал, где что лежит, и даже в темноте смог бы найти в этом кажущемся хаосе самый крошечный клочок бумаги со сделанными на нем пометками.
Здесь ничего не разрешалось сдвигать с места.
А в маленькую боковую каморку, служившую ему химической лабораторией, он даже заглядывать никому не позволял.
Да и кто из окружавших его людей понял бы назначение этих таинственных приборов? Что освещает лампа Локателли? Что высчитывает огнеизмеритель Лавуазье и прибор Берара для сравнения температур газов? Чему учит полный чудес солнечный спектр? Как работает электромашина Бунзена, разлагающая воду на элементы? Что таится в электробатарее Уолстона? Каков эффект термоэлектрического столба? А бесчисленные котлы, кубы, колбы и трубки, назначение которых понятно лишь посвященным, дистил-ляционный аппарат с прозрачными стеклянными булавами на глиняных кольцах, химические весы Берзелиуса, банка Вольфа, эфирная лампа — продуватель кислорода, охладитель жидкого углерода, конденсатор фосфора, подогреватель для калия, определитель мышьяка Марша, различные сосуды для разложения химических элементов и среди всего этого самое таинственное существо, проводящее здесь ночи напролет, — он сам. Для чего ему все это нужно?
Другому смертному, когда он возвращается усталый с работы, приятно бывает посидеть за вкусным ужином, разделив его с веселой женой, щебечущими детишками или хотя бы с мурлыкающей кошкой; потом, насытившись после целого дня, проведенного под землей, присесть на минутку у дома, чтобы вдохнуть полной грудью вольный ночной воздух. Этот же, придя из шахты домой, запирается в своей колдовской берлоге, разводит огонь, раскаливает добела газовые печи, направляет под микроскоп ослепительный свет, дробит камни, варит жидкости и выделяет из соединений смертоносные газы — такие, что вдохнешь разок и отправишься на тот свет.
Что заставляет его этим заниматься?
Быть может, он пытается раскрыть тайну изготовления золота? Или его мучит призрак философского камня? А может, он мечтает получить из углерода алмазы? Экспериментирует над адским эффектом неизвестных ядов? Ломает голову над тайнами воздухоплавания? Или просто дал увлечь себя демону познания, это превратилось у него в страсть, и вот он ищет, исследует, ставит опыты, пока не помешается от бесплодных исканий, и жизнь со всеми ее радостями пролетит, промчится мимо него.
Все это его не занимало.
Он не делал золота, не разгадывал секретов чудесного обогащения, не варил яды, не был рабом бесплодных поисков.
Этот человек хотел разгадать великую и важную для всего человечества тайну: как одолеть призраки каменноугольных шахт? Какими средствами можно потушить охваченные адским огнем штольни?
В погоне за этой тайной проводил он ночи, на это он тратил молодость, отдавал годы мужской зрелости. Возможно, он на этом свихнется, быть может, умрет; но цель поисков, которыми он занят, заслуживала того, чтобы умереть, сойти с ума; он делал это, служа великому благодетелю человечества — каменному углю.
У раба науки тоже есть свои радости. Они мучительны, портя г нервы, но доставляют неземные наслаждения. Только эти наслаждения и делают понятным то упорство, с которым добывают знания. Как можно, забравшись в нору, душную от рудных испарений, вместо юных девиц и веселых приятелей водить компанию с существами, от которых тебя отделяют миллионы лет и биллионы миль, существами непостижимыми, которые прежде надо отделить от их спутников, чтобы они стали видимыми, существами, которых еще нет, которые еще «надо» создать; как можно искать для себя тепло не в чьем-то сердце, а в мертвой земле, как может закипать кровь не от любовных признаний, а от тех, что сама природа делает отважному смертному при удачном химическом соединении. Как можно распутничать с элементами, из которых состоит мир, и зачинать детей с добрыми духами огня и воды!
