Змей, действительно, вокруг было с избытком. Чёрные, серебристые и тёмно-коричневые узорчатые тела мелькали и тут, и там.
Видя, что его бледнолицый компаньон посматривает по сторонам с ярко-выраженной опаской, Борх мимолётно улыбнулся – характерной улыбкой итальянской тряпичной куклы Пьеро. Вытащив из объёмной седельной сумки аккуратный бронзовый топорик, он подошёл к красно-белому камню и, примерившись, несколько раз сильно ударил по нему обухом. Низкий и очень тревожный звук вязко и медленно поплыл над горной долиной, незримо дробясь на отдельные, непривычно-длинные октавы…
– Сейчас все змеи попрячутся по тайным норам, – уверенно пообещал старик. – Они очень боятся этого звука. Все. Кроме амфисбен.
– Ты хочешь сказать, что…
– Вот, именно. Очень скоро, командор, ты встретишься с желанной амфисбеной… Как же это объяснить, чтобы ты понял? С той амфисбеной, которая пишется с маленькой буквы. С жалким подобием и призрачной тенью Амфисбены настоящей.
Они сноровисто и умело разожгли дельный костёр. Борх и Алекс занялись приготовлением скромного походного обеда. На первое предполагался наваристый бобовый суп, заправленный картофелем и говяжьей солониной. А на второе – яичница из перепелиных яиц с мелко-нарезанными кусочками окорока вигони.
Айника же, опираясь на палку-посох, ушла вверх по склону горной долины. Алекс непроизвольно залюбовался её стройной фигуркой.
– Решила собрать немного плодов дурмана, – пояснил старик. – Его тёмно-фиолетовые ягоды, предварительно высушенные и тщательно растёртые в порошок, можно иногда добавлять в табак. Выкуришь такую трубочку поздним вечером, а потом всю ночь напролёт – если, конечно, повезёт – тебе снятся очень интересные и увлекательные сны. Яркие такие, красочные, запоминающиеся. Сны о других – незнакомых и призрачных – Мирах…
Трапеза уже приближалась к завершению, когда за приметным красно-белым камнем раздалось громкое и размеренное шипенье – крайне неприятное для слуха.
– Вот, и долгожданная амфисбена пожаловала к нам в гости, – торопливо поднимаясь на ноги, невозмутимо объявил Борх. – Пойдём, посмотрим. Захвати с собой, сеньор командор, большой кусок жирной солонины. А свою шпагу отдай Айнике, она позаботится о нашей безопасности…
Змея откровенно впечатляла – длиной метра четыре с половиной, толстая, как три причальных, вместе сложенных каната, кожа кремово-бежевая, густо-покрытая иссиня-черными узорами. Только, вот, прямоугольная голова, украшенная жёлто-янтарными глазищами, была одна. Хвост же заканчивался странным увесистым наростом, слегка напоминавшим гигантскую сосновую шишку.
Массивная голова гадины угрожающе приподнялась над землёй на добрые полметра. Глаза-фары мерцали недобро и откровенно голодно. Злое и раздражённое шипенье не прекращалось ни на секунду.
– Не подходи к ней близко, – добросердечно посоветовал Борх. – Просто брось кусок жирной солонины на землю, отойди в сторону и наблюдай.
После того, как змея, жадно давясь, проворно заглотила предложенное угощенье, Алекс спросил:
– Где же вторая голова, уважаемый Борх? Как же так? Древние легенды всё наврали?
– Подожди немного, торопыга, – туземец в очередной раз изобразил грустную улыбку итальянской куклы Пьеро. – Всему, как известно, своё время.
Круглые глаза амфисбены неожиданно потухли и через десять-двенадцать секунд медленно закрылись. Змеиная голова, мелко-мелко подрагивая, сморщилась и…превратилась (трансформировалась?), в некое подобие гигантской сосновой шишки, усеянной разноразмерными чешуйками. Тут же, словно бы по чьей-то неслышимой для человеческого уха команде, ожила «сосновая шишка», расположенная на хвосте холоднокровного существа…
И минуты не прошло, а на Алекса уже пристально и плотоядно смотрели-пялились голодные жёлто-янтарные глаза-фары «новой» головы.
– И так может продолжаться долго, до полной и нескончаемой бесконечности. То есть, до безвременной смерти от хронического и пошлого обжорства… Как только одна из змеиных голов насыщается и крепко засыпает, так тут же, без промедления, просыпается другая, бесконечно-голодная и жадная голова, – равнодушным и сонным голосом прокомментировал Борх. – Плохо это, командор Кабрал. И, в первую очередь, для самих амфисбен. И ста Больших Солнц не пройдёт, как они навсегда исчезнут из нашего Мира. То бишь, вымрут, растворившись в туманной и загадочной Неизвестности. Только страшные сказки, предания и легенды – про них – останутся…
Змея же, вовсе, не была расположена к выслушиванию заумных философских сентенций пожилого индейца. Её длинное тело, угрожающе сворачиваясь в широкие кольца, напряглось, явно готовясь к атакующему прыжку. Мерзкая пасть твари широко раскрылась, демонстрируя окружающим острые и длинные зубы.
Алекс непроизвольно отшатнулся в сторону, собираясь беззастенчиво задать стрекоча.
– Айника, – негромко позвал Борх. – Пора.
Девушка появилась из-за противоположного выступа красно-белой скалы уже через десятые доли секунды. Изящный, быстрый, еле подвластный человеческому глазу пируэт. Второй. Резкий взмах шпагой – только испуганные солнечные зайчики заполошно поскакали в разные стороны…
Две половинки разрубленной амфисбены, подёргавшись с минуту в предсмертной агонии, безвольно замерли.
– Почему же они лежат неподвижно? – непонимающе вскинул брови вверх Алекс. – Почему – не срастаются?
– Жадность непременно приводит к смерти. Всегда, – очень тихо проговорила Айника. – Жадность – смерть. Смерть – жадность. Это, в сущности, одно и то же… Как же разрубленная Жадность может срастись? Сращиваться, значит, отдавать. Жадность же может только забирать и отнимать…
– А настоящая Амфисбена? Если её разрубить?
– Настоящая – срастётся. Всегда и непременно. На сколько частей её не разорви.
– Стоит ли тратить драгоценное время на пустые разговоры? – недовольно поморщился Борх. – Пора в дорогу. А она, как известно, не любит пустословия…
Уже на шикарном нежно-малиновом закате, вволю попетляв по скалистым плоскогорьям, узким долинам и горным перевалам, они подошли к входу в пещеру.
– Освобождаем мулов от упряжи, – распорядился Борх. – Дочка, принеси им из пещеры сена, – объяснил для Алекса: – Пусть немного погуляют и порезвятся на свободе. Агуаров[8] здесь нет. А от пещеры, где хранятся запасы вкусного сена, мулы далеко не отойдут. Умные…
Пещера оказалась бесконечно-длинной. Первые двести-триста метров путники продвигались в пугающей темноте, только слегка разбавленной крохотным бледно-жёлтым огоньком горящей свечи, зажатой в узкой ладони Айники. Потом, постепенно, подземное пространство начало заполняться загадочным призрачно-розовым светом, который – по мере продвижения вперёд – превращался в нежно-алый. Температура окружающего воздуха неуклонно повышалась, горячий пот застилал глаза, нестерпимо хотелось сбросить с себя все одежды.
