размещенный на талите, еврейском молитвенном покрывале со звездой Давида в центре, был идеей Герцля. Стихотворение Нафтали Герца Имбера Hatikva («Надежда») было принято в качестве гимна движения, несмотря на то, что язык конгресса был немецким и большинство делегатов свободно владели им.
Рихард Лихтхейм, лидер немецких сионистов, определил сионизм как «подарок Европы еврейскому народу»[32], и его фраза подчеркнула националистический, новаторский характер движения, которое стало посредником между еврейским народом и современностью. Эта фраза также отразила сионистские методы политической организации и дипломатических действий, зародившиеся в Европе. Герцль привнес в сионистское движение политическое лавирование, которому научился в Бурбонском дворце[33] во время пребывания в Париже, а также преобладающие концепции и практики большого мира: конгрессы, уставы, переговоры на высшем уровне, широкомасштабные акции и т. д. Эти сферы деятельности были неизвестны еврейскому народу. Вот почему бо́льшая часть руководства молодого сионистского движения принадлежала к евреям Запада – сторонникам эмансипации.
Напротив, массы, которые сионизм стремился спасти, жили в Восточной Европе и мало знали о западной культуре. Многие остались приверженцами религиозного образа жизни и соблюдали Галаху (еврейский закон) и традиции. Ускоренная модернизация Российской империи во второй половине XIX и начале XX века затронула широкие слои населения: железные дороги оставили еврейских торговцев без работы, традиционные занятия, такие как извоз, стали ненужными, а многочисленные ремесла оказались невостребованными в результате индустриализации. Потеря этих источников средств к существованию в сочетании с резким увеличением населения евреев царской России между 1800 и 1900 годами привела к повальной бедности. Предпочтительным решением экономических трудностей в связи с отсутствием надежды на самореализацию и физической безопасности была эмиграция за границу. На рубеже веков иммиграция в Соединенные Штаты казалась решением для миллионов бедствующих евреев, но даже несмотря на то, что многие уехали в Новый Свет, накануне Первой мировой войны количество евреев в Российской империи с 1882 года только увеличилось.
Таким образом, призыв Герцля, который нашел мало сочувствия в Западной Европе, получил широкую поддержку населения на Востоке. Соединение эмансипированного западного руководства, которое вернулось к своей еврейской идентичности, с широкой базой сторонников, говорящих на идише, пропитанных еврейской культурой – некоторые привержены традициям, а другие в той или иной степени «просвещенные», – было достаточным для того, чтобы доказать правдивость афоризма еврейских мудрецов «Заключенный не освобождает себя сам из заточения» или примера Моисея, который продемонстрировал, что только свободный человек может принести свободу своим порабощенным братьям. Герцль обращался к еврейскому народу, но не знал его, в то время как еврейский народ видел в нем почти библейскую фигуру, еврейского царя.
Движение Hovevei Zion, базирующееся в Одессе, начало создавать колонии в Палестине после Суффот ба-Негев. С 1889 года, когда Ахад ха-Ам (Ашер Гинцберг) опубликовал свое эссе This Is Not the Way («Это не путь»), он считался наиболее важной интеллектуальной и моральной фигурой движения. Его сила заключалась в убедительном анализе и ясном стиле. Он без колебаний опубликовал статью Truth from Eretz Yisrael («Истина из Эрец-Исраэль»,1891), в которой были разоблачены все неудачи молодого предприятия по колонизации Палестины. В то время, когда хорошо продуманные взгляды на политические и практические вопросы урегулирования были еще немногочисленны, а просионистская пресса печатала романтические описания жизни в Палестине, изображавшие привлекательную страну, беспристрастность Ахад ха-Ама считалась шагом назад. Однако, хотя он был выдающимся критиком, его способность действовать или руководить была ограниченной. Пока на сцене не появился Герцль, Hovevei Zion не мог получить массовой поддержки; это было просто топтание на месте. Внезапная популярность Герцля, подготовка к конгрессу и сам конгресс (о котором сообщала как еврейская, так и нееврейская пресса) пробудили воображение еврейских масс и впервые создали сообщество сторонников сионистской идеи.
Ахад ха-Ам не был в восторге. Массовая иммиграция в Палестину и создание там еврейского государства противоречили его определению еврейского вопроса и его решению. В то время как для Герцля еврейский вопрос – антисемитизм – был проблемой, с которой движение должно было иметь дело, для Ахад ха-Ама проблема заключалась в «проблеме иудаизма»: ослаблении связи евреев с их культурой из-за эмансипации и секуляризации. Он не видел в Палестине решения для миллионов; он считал, что евреи должны иммигрировать в Соединенные Штаты. Он утверждал, что сионистское движение может и должно создать «духовный центр» в Палестине, который будет характеризоваться светской еврейской культурой, возрождением иврита, целостностью и нравственностью. Там осуществится мечта Избранного народа. Будучи источником гордости и ярким примером для еврейского народа, центр проявит то, что Ахад ха-Ам определил как «дух иудаизма», и будет действовать как противодействие тенденции среди евреев (особенно на Западе) к отказу от своей национальной идентичности ради ассимиляции. Этот центр будет развиваться постепенно, тщательно отбирая тех, кто достоин войти в него, избегая ярлыков, политического авантюризма и завышенных ожиданий.
Ахад ха-Ам представлял духовный сионизм. Его взгляды были диаметрально противоположны взглядам Герцля. Герцль чувствовал крайнюю необходимость немедленного воплощения своих планов, потому что понимал, что для поддержания массового энтузиазма и поддержки сионизма нужны ощутимые достижения, и интуитивно знал, что у движения было лишь ограниченное время. Для него еврейская проблема не была набором абстрактных понятий, как для Ахад ха-Ама. Он требовал быстрого решения, потому что от этого зависела жизнь реальных людей. Герцль задумал Исход прежде всего как массовую иммиграцию бедных простых людей, которые будут строить страну. Он предвидел не избирательную иммиграцию образованных, респектабельных избранных, а движение миллионов – всех, кто стремится к эмиграции. Короткое время, которое он выделил на реализацию этой программы, и ее огромные масштабы казались неправдоподобными Ахад ха-Аму, который критиковал как содержание программы (поскольку считал, что она дает ответ на неверный вопрос), так и грандиозный план Герцля получить хартию и овладеть Палестиной с помощью дипломатии одним росчерком пера. «Спасение Израиля придет через пророков, а не дипломатов», – упрекнул Ахад ха-Ам Герцля в заключении своей статьи The First Zionist Congress («Первый сионистский конгресс»), которой он отреагировал на конгресс и где попытался снизить ожидания от нового политического сионизма как от нового игрока на политической арене[34].
План Уганды и территориализм
В годы после конгресса у Ахад ха-Ама было много возможностей сказать: «Я предупреждал вас», и он не упустил ни одной из них. Попытки Герцля вести переговоры с османским режимом, немецким кайзером и российским министром внутренних дел закончились неудачей. Турки не были заинтересованы в допуске еще одного немусульманского элемента на Ближний Восток, который мог послужить дополнительным основанием для европейского вмешательства в дела Османской империи. Русские сионисты намеревались бойкотировать власти после кишиневского погрома
