Когда он испытывал чувство горя или, наоборот, радости — а в таких случаях человеку обычно хочется пооткровенничать,— капитан, напротив, как бы застегивался внутренне на все пуговицы, становился задумчив и молчалив. И только позже, когда завершалась в нем некая таинственная внутренняя работа, у капитана возникала потребность в «родственной душе», которой он мог бы полностью открыться. И рядом с ним всегда была эта «родственная душа», на четырех ногах, сантиметров на двадцать выше каблуков своего хозяина.
Верный друг из породы грифонов[24], несомненно не чистокровной, живо отзывался на кличку Артимон. Капитан звал Артимона и доверял псу соображения, возникавшие у него в связи с разными событиями.
В тот вечер капитан, как видно, еле удерживался от того, чтобы пооткровенничать. Едва расставшись с механиком Бишопом, он остановился у основания фок-мачты[25] и коротко позвал: «Артимон»!
Довольно неприглядный на вид пес грязновато-желтого цвета тотчас возник рядом с капитаном и, сев на задние лапы, поднял на хозяина умные глаза, всем своим видом показывая признаки живого внимания.
Капитан Пип раскололся не сразу. Он еще не был готов для душевной беседы. Некоторое время оставался неподвижен и нем, хмурил брови, оставляя Артимона в полной неизвестности.
Хозяин собирался поделиться с ним не радостью, а беспокойством. У «родственной души» на этот счет не было никаких сомнений: ее не могли обмануть гневно торчащие усы друга, его странно блестевшие глаза, косящие от ярости.
Капитан, теребя концы усов, переводил мрачный взгляд от шлюпбалки[26] на угольный тендер и с угольного тендера снова на шлюпбалку. После чего яростно сплюнул в море, топнул ногой и, уставившись на Артимона, негодующе заявил:
— Подумать только, какая недобросовестность, а, сэр!
Артимон огорченно опустил голову.
— А если вдруг погода устроит какую-нибудь каверзу, а?
Капитан помолчал и закончил, потирая свой злополучный нос:
— Вот будет история, а, мистер…
Так как эти сеансы откровений длились обычно недолго, Артимон счел, что на этот раз все сказано, и пошевелился. Но голос хозяина пригвоздил его к месту. Капитан насмешливо цитировал выдержки из рекламного проспекта:
— «Комфортабельный пароход». Ха, ха, ха! «Две тысячи пятьсот тонн водоизмещения». Ну и ну!
В двух шагах от него раздался глухой голос:
— Мерзкая посудина, хозяин!
Капитан проигнорировал эту прервавшую его размышления реплику.
— А три тысячи лошадиных сил? — продолжал он. — Проклятый хвастун!
— Маленьких лошадок, хозяин, три тысячи пони-сил,— продолжал тот же голос.
На этот раз капитан соблаговолил услышать собеседника. Метнув на него сердитый взгляд, он удалился. А четвероногий конфидент[27], снова превратившись в обычного пса, потрусил за ним.
Саундерс — именно ему принадлежали эти нескромные комментарии,— глядя на удаляющегося капитана, невероятно развеселился. Это веселье проявлялось необычно, сопровождаясь скрипом и судорогами во всех его суставах.
После завтрака пассажиры высыпали на верхнюю палубу: некоторые наслаждались прогулкой, другие сидели, объединившись в компании.
Одна из таких компаний привлекла внимание Робера. Довольно далеко от него на палубе сидели три пассажира: мужчина и две дамы. В женщине, читающей последний номер «Таймс», он узнал вчерашнюю прекрасную незнакомку, свою соседку по каюте.
Она была, очевидно, замужем или вдова двадцати двух — двадцати трех лет. Он не ошибся накануне, сочтя ее очаровательной. Утреннее солнце так же выгодно подчеркивало ее красоту, как и вчерашний вечерний свет.
Ее спутницей была молодая девушка лет девятнадцати — двадцати, судя по очевидному сходству, сестра.
Джентльмен рядом с женщинами с первого взгляда не внушал симпатии. Худой, с висящими усами, горбатым носом, все время отводящий глаза в сторону, он решительно не понравился Роберу.
«Впрочем, какое мне дело»,— подумал про себя гид.
И все же молодой человек почему-то не мог успокоиться. В его голове при взгляде на эту малосимпатичную личность невольно возникало воспоминание о вчерашнем курильщике на палубе, из-за которого ему пришлось уйти.
«Просто ревнивый муж»,— подумал Робер, поеживаясь.
В этот момент неожиданный резкий порыв ветра, холодного с утра, вырвал газету из рук молодой женщины. Робер кинулся за газетой, и ему удалось схватить ее в последний момент, когда она чуть не улетела навсегда в море. Робер преподнес пропажу своей очаровательной соседке и был награжден благодарной улыбкой.
Оказав эту скромную услугу, он собрался удалиться, но тут вмешался Томпсон. Хотя «вмешался» не то слово: он ринулся к Роберу.
— Браво, господин профессор! — воскликнул он.— Мистер Линдсей, мисс Кларк, миссис Линдсей, разрешите мне представить вам господина Робера Моргана, профессора Сорбонны. Профессор соблаговолил принять на себя неблагодарную миссию переводчика, это лишний раз доказывает — если, конечно, здесь требуются доказательства,— что наше агентство для своих пассажиров готово на все.
Томпсон, изрекая эту тираду, был великолепен. Робер же чувствовал себя неловко. Промолчав, он становился соучастником обмана. Но, с другой стороны, зачем спорить и доказывать правду? То, что говорил Томпсон, было в интересах Робера. К профессору, конечно, все будут относиться с большим почтением, чем просто к гиду.
Решив не занимать себя сейчас этими проблемами, Робер удалился, откланявшись.
— Это настоящий джентльмен,— сказала Томпсону миссис Линдсей, провожая Робера взглядом.
Томпсон одобрил ее слова выразительной мимикой: закивал головой, надул щеки, выпятил губы, всеми способами подчеркивая, какая значительная личность переводчик на пароходе «Симью».
— Я благодарна еще и потому, что в спасенной газете есть заметка об одном из наших пассажиров. Вот послушайте,— добавила она и громко прочитала: — «Сегодня, десятого мая, отправится в плавание пароход «Симью», зафрахтованный «Агентством Томпсон и К°». Нам известно, что среди пассажиров находится некто Э. Т., член клуба самоубийц. Несомненно, мы можем стать свидетелями чрезвычайного происшествия».
— Гм,— хмыкнул Томпсон.— Позвольте, пожалуйста, миссис Линдсей, вашу газету?
Взяв газету из рук миссис Линдсей, он внимательно перечитал заметку.
— Вот так дела! — воскликнул Томпсон.— Что же собирается сделать этот оригинал? Но, прежде всего, кто это?
