в действующую армию отправлялись почтенные отцы семейств (почти разучившиеся держать винтовку), а тысячи юношей, не попавших в состав призывного контингента и не прошедших военное обучение, оставались дома.
Вильгельму и его окружению, помимо этого, ландвер по опыту революции 1848–1849 гг. представлялся весьма подозрительным в политическом плане. Альбрехт фон Роон, назначенный в декабре 1859 г. военным министром и являвшийся главным идеологом реформы, заявлял, что ландвер является «политически неправильным институтом», абсолютно ненадежным «в случае наверняка предстоящих нам политических смут и неурядиц»[55]. Решение казалось очевидным: расширить призывной контингент, увеличить количество линейных подразделений и превратить ландвер в чисто вспомогательный механизм. Правда, это требовало значительного роста военных расходов.
Соответствующий законопроект был внесен в нижнюю палату ландтага в начале 1860 г. Поводом для перемен стала проведенная в 1859 г. мобилизация, результаты которой были сочтены неудовлетворительными. В парламенте, однако, законопроект сразу же встретил сопротивление со стороны либерального большинства. Депутаты не были ни пацифистами, ни сторонниками экономии любой ценой. Однако они, как и регент, прекрасно видели политическое измерение законопроекта. Ландвер они считали сильным звеном, связывавшим армию и общество; без него вооруженные силы станут «государством в государстве», послушным инструментом в руках короля. Поэтому либералы требовали встречных уступок — к примеру, сокращения срока активной службы с трех до двух лет.
Однако именно это и не устраивало Вильгельма. Он искренне считал армию своим личным доменом и не собирался терпеть чье бы то ни было вмешательство в военные вопросы. Обострения конфликта удалось избежать за счет компромисса — депутаты проголосовали за чрезвычайные военные расходы сроком на один год. На деле столкновение оказалось лишь отложено; получив деньги, правительство провело реформу явочным порядком, и в 1861 г. конфликт вспыхнул с новой силой. «Во имя чести и мощи Отечества, — значилось в принятой в июне 1861 г. программе леволиберальной Прогрессистской партии, — если их необходимо сохранить или приобрести путем войны, мы не остановимся ни перед какими жертвами. Однако, чтобы успешно вести войну, нужно в высшей степени экономно обращаться с военным бюджетом в мирное время. Мы убеждены, что сохранение ландвера, введение всеобщей физической подготовки молодежи и увеличение призывного контингента при сокращении срока службы до двух лет обеспечат максимальную боеспособность прусскому народу, когда ему необходимо будет взять в руки оружие. Однако достижение этих целей (…) останется лишь благим пожеланием, пока конституционным путем не будет проведена масштабная реформа палаты господ»[56].
Все попытки достичь компромисса не имели успеха. Летом того же года на прусского регента было совершено неудачное покушение в Баден-Бадене — по словам нападавшего, это должно было стать расплатой за то, что он сделал недостаточно для германского единства. Осенью Вильгельм стал королем, а левые либералы одержали на выборах убедительную победу и получили большинство в нижней палате парламента. Они отказались принять не только военный законопроект, но и бюджет на 1862 г., в который были заложены возросшие военные расходы.
Вопрос о принципах комплектования и структуре вооруженных сил в результате вышел далеко за пределы своих изначальных границ. «Военный конфликт» в Пруссии превращался в «конституционный», в вопрос о том, кому принадлежит власть в государстве — монарху или парламенту? Прогрессисты требовали масштабных реформ; король отправил в отставку умеренно либеральное министерство «Новой эры». Новые выборы в мае 1862 г. принесли оппозиции две трети мест в нижней палате парламента. На пике кризиса осенью того же года министром-президентом (главой правительства) Пруссии был назначен опытный дипломат Отто фон Бисмарк, пользовавшийся репутацией крайнего реакционера. Сформированное им правительство сразу же получило название «министерства конфликта».
Придя к власти, Бисмарк начал действовать по двум направлениям. С одной стороны, он продемонстрировал противникам жесткость, заявив, что, раз депутаты отказываются утвердить бюджет, страна будет жить без оного — в конституции никаких указаний на данный счет не имеется. С другой стороны, Бисмарк приступил к поиску возможной почвы для компромисса. В качестве таковой сама собой напрашивалась внешняя политика. Прусские либералы в большинстве своем являлись сторонниками объединения Германии. Именно благодаря их усилиям в 1859 г. был основан Национальный союз — организация, выступавшая в поддержку объединения германских государств. Для прусского правительства успехи на данном направлении могли стать шагом к компромиссу с оппозицией.
Об этом Бисмарк достаточно открыто заявил депутатам ландтага с самого начала: «Не на либерализм Пруссии смотрит Германия, а на ее мощь. (…) Пруссия должна сконцентрировать свои силы и держать их готовыми для благоприятного момента, который уже был упущен несколько раз. Границы Пруссии, установленные Венским конгрессом, неблагоприятны для здоровой государственной жизни. Не речами, не постановлениями большинства решаются великие вопросы времени — это было большой ошибкой 1848 и 1849 годов, — а железом и кровью»[57]. Однако сказанное Бисмарком было воспринято через призму уже сложившегося имиджа: и депутаты, и общественность услышали только что-то про железо и кровь, и эти слова вызвали всеобщее возмущение.
В 1863 г. внутренняя ситуация в Пруссии продолжала оставаться весьма острой. Новые выборы в нижнюю палату ландтага еще больше усилили либералов. Многие в окружении короля практически открыто выступали против Бисмарка. Последний, хватаясь за любую возможность укрепить собственные позиции, даже пошел на контакт с одним из лидеров зарождавшейся германской социал-демократии — Фердинандом Лассалем. В конце концов, либералы были их общим противником. Неизвестно, чем закончился бы их диалог, если бы не внезапная ранняя гибель Лассаля.
Внешнеполитические успехи, в свою очередь, заставляли себя ждать. Вспыхнувшее в 1863 г. восстание в Царстве Польском вновь поставило Берлин в положение между молотом и наковальней. Великобритания, Франция и Австрия произвели совместный демарш в Петербурге, требуя уступок повстанцам. Одновременно дипломаты трех держав оказывали давление на Берлин с целью добиться прусской поддержки. Бисмарк понимал, что ссориться с Россией по польскому вопросу для Пруссии крайне невыгодно. В феврале 1863 г. в Петербурге была подписана «Конвенция Альвенслебена» — соглашение, в соответствии с которым российские и прусские войска оказывали друг другу помощь в борьбе с повстанцами в приграничных районах. Конвенция вызвала бурю возмущения у германских либералов, а также в столицах других великих держав. Впоследствии неоднократно утверждалось, что этот дипломатический ход обеспечил Бисмарку бесконечную признательность и верную дружбу России. Однако подобные заявления следует признать преувеличенными, учитывая, что пруссаки отказались от более тесного союза и Горчаков весьма скептически относился к маневрам Берлина. Более того, под давлением западных держав и прусского общественного мнения Бисмарк предпринимал попытки всячески выхолостить заключенное соглашение. Только подавление восстания положило конец этим проблемам.
Одновременно главе прусского государства пришлось выкручиваться из еще одной весьма опасной ситуации. Как уже говорилось выше, утратив сферу влияния в Италии, австрийцы решили укрепить свои
